Ночь третья. Байла Морена

Некоторое время я не могла придумать, что сказать, — мысли толпились у меня в голове, как бестолковые овцы. Потом я сказала:

— Это жестоко, Генри. Это так жестоко.

Демон неопределенно качнул головой, будто знал, что я это скажу.

— Несколько лет назад я был близок к тому, чтобы отпустить его на все четыре. Из банальной жалости. Он выглядел своей собственной могилой, воплощением тоски и скорби с невысыхающими глазами, и моя вина как-то особенно бросалась в глаза.

— И что тебе помешало?

— Однажды у Эркхам мы с Майком встретили Уильяма, его кузена. Чудесный парень, но окончательно запутавшийся. Одного взгляда мне хватило, чтобы понять — ему там не место, и я стал наблюдать за ним, а заодно за Майком. Больше за Майком. И знаешь, Байла, он его почти предупредил. Еще немного — и я услышал бы от Майка непостижимое, я понял бы, что Майк Норман, последний клинический эгоист, делает что-то бескорыстно, пусть даже одним только словом.

— Как я понимаю...

— Увы-увы. Мысль о том, что другой сможет избежать того, что сам он контролировать не в состоянии; иметь свободу, когда он ее не имеет, оказалась невыносимой. По концовке Майк абсолютно бескорыстно, не только словом, но и делом, целенаправленно столкнул ближнего в ту же яму со скользкими стенками, в которой сидел сам. И большую роль сыграло именно то, что тебя так в нем привлекает, — ощущение удовлетворения и достаточности. Этакая реклама: "Смотри, как я счастлив, прыгай сюда, и у тебя будет это все и даже больше..." Опять-таки, я не мешал ему, поскольку не был особо заинтересован — да и Уильям все равно оказался в лучшем аду, чем Майк, и с лучшими демонами, чем я. Ты с ними еще познакомишься. Но с тех пор идея отпустить Майка была навеки придавлена могильной плитой. Он мой сателлит, я не отказываю ему ни в чем; он говорит, что ближе меня у него никого не было и не будет, и много еще всего другого. Но я знаю, что на самом деле ему плохо. Одно это уже повод, чтобы продлевать удовольствие еще и еще.

— Я тебя поняла, только вот что мне в голову пришло. А что, если ты ошибаешься?

— В чем?

— Да в Майке. Ты вывел эту свою теорию несколько лет назад и успокоился, но вдруг ты не в состоянии посмотреть на вещи свежим взглядом?

— Думаешь, Майки действительно в кайф такая жизнь и он любит меня без памяти, а я не замечаю?

— Он говорил мне, что всегда хотел только денег и внимания — да и влияние крови нельзя недооценивать. Деньги есть, ты хорошо к нему относишься. Ему даже нравится трахаться с тобой. Чего еще желать?

Демон взглянул на часы.

— Пойдем-ка, Байла, знаток людских душ. Я тебе нечто покажу.

* * *

LEVEL 4

Демон привез меня на стадион. Его построил Монти, вернее "Кортес и К", пару лет назад, чтобы устраивать колизейские побоища на свежем воздухе. В его прежнем пристанище — театре — хватало места только для избранных, здесь же при многотысячной вместимости деньги просто лились рекой, к тому же другие виды спорта тоже вносили свою лепту. Наш город стал одним из благополучнейших в стране — вот и говорите после этого, что они кровопийцы и враги рода человеческого.

Стадион был частично освещен, и мы с Демоном пробрались на нижний ярус. Там было темно, и я его едва видела, только когда он поворачивал голову, глаза поблескивали, будто отслоились и парили в воздухе. Зато внизу было пятно света, достаточно яркого, чтобы наблюдать из темноты. Кто-то играл в теннис с автоматом для подачи мячей, и этот кто-то был Майк Норман.

— Что он тут делает? — спросила я шепотом.

Демон не ответил, только приложил палец к губам.

Я смотрела на Майка. Поначалу могло показаться, что он просто набивает руку, тренируется, что ему нравится теннис и гулкая тишина этого мертвого стадиона. Потом ощущение стало меняться. Что-то не так было в этой тренировке. Он бил по мячам с точностью до остервенения, отбивал их так, будто каждый из них был его персональным врагом. Вдруг — бац — от очередного удара порвались струны. Майк отбросил ракетку и взял другую, тогда рядом я заметила еще две изуродованные ракетки. Он продолжал в том же духе, и мне казалось, что я слышу его дыхание, тяжелое и отрывистое, и даже то, как брызжет со лба пот. Темп нарастал. Мячи улетали в темноту, и у меня вдруг мурашки поползли от страха, тяжелого давящего ужаса перед одиночеством и пустотой этого места, когда оно не заполнено толпами фанатов с пивом и хот-догами и не освещено мощнейшими прожекторами. Как это — быть там одному в пятачке света, окруженному плотной тьмой, такой же непроницаемой, как безысходность... А мне — находиться всего в нескольких метрах от него, незамеченной, в тени, во тьме, в другом мире, и видеть Майка Нормана фактически впервые.

Бац — еще одна ракетка отправилась на покой, сломанная пополам, но все продолжалось. Демон сидел рядом со мной неподвижный, как призрак. Внезапно Майк слишком сильно замахнулся или просто выбился из сил, и следующая подача автомата покачнула и развернула его. Он не удержался на ногах и рухнул в траву ничком. Я прерывисто вдохнула, Демон не пошевелился. Прошло несколько секунд, но Майк не поднимался, он лежал там, зарывшись лицом в траву, вцепившись в нее руками, и вздрагивал, будто через него пропускали редкие заряды тока.

Без слов я встала и ушла, стараясь ничем не стукнуть, перебираясь через ряды к ступенькам, и начала полноценно дышать только у Демона в машине. Он смотрел на меня без улыбки, будто ждал.

— Ты все еще веришь, что я и моя кровь приносим счастье? — спросил он наконец.

— Только не ему...

— Я тебя расстроил.

Я провела ладонями по лицу, потом повернулась к нему.

— Нет, Генри, ты не расстроил меня. Просто мне следовало поверить тебе и не требовать иллюстраций. И... если не секрет, сколько это будет длиться? Пока не надоест?

— Пока не влюбится.

Я уставилась на него.

— Как это? Разве ты не пытался все это время доказать мне, что на самом деле Майк только притворяется?

— Пойми, раньше он притворялся, чтобы крышей не поехать, но скоро дела пойдут гораздо хуже.

— Фактор тридцати, да?

— Точно. Он еще молод и по-настоящему не зависим, но осознает, что этого не избежать. И скоро ему ничего не останется, как любить меня. Дай ему срок. Он работает над собой, да и, как ты сказала, нельзя недооценивать кровь. И в конце концов лет через двадцать это произойдет, ад станет раем, а демоны — ангелами. И вот тогда, Байла, тогда мы и расстанемся.

— Значит, стоит Майку действительно стать счастливым, и ты его освободишь?

— Тогда это не будет так называться. Я его выставлю. За год-два он догонит свой биологический возраст и останется в чуждом мире с бесконечной болью, без понятия, как жить дальше и жить ли вообще.

О да. В любой игре есть любители и профессионалы. Игра в Бога не исключение... и Демон, похоже, хочет пальму первенства.

— Ты... думаешь, он не сможет адаптироваться опять... то есть создать себе реальность заново?

— Не исключаю. Но там ему будет так же плохо, как сейчас здесь.

Я вспомнила густую тьму, обступившую точку света на необъятном поле плотнее, чем самый высокий тюремный забор с колючей проволокой. И мне снова стало так жутко, что я почти окаменела, пока Демон не стер пальцем слезинку с моей щеки.

— Он твоих слез не стоит, миленькая.

— Я не о том. Просто... представила вдруг, что я не наследница Кортес, и что бы я стала в такой ситуации делать?

— Ты не попала бы в такую ситуацию, поверь мне.

— Скажи мне, Генри... А если бы я не была Сониной внучкой? Ты говорил бы со мной как сейчас? Или смотрел бы на меня как на обычную... как на...

Он отвел мне прядь волос со лба и дотронулся до него губами.

— Ведь на самом деле тебе не нужна правда. Я люблю тебя, Байла Морена, ты знаешь, но жизнь не признает "если бы".

Я не хотела заканчивать на этой ноте, просто закрыла глаза, чтобы побыть несколько секунд в полном одиночестве, и он сцепил вокруг меня руки. Демон здорово мог создавать иллюзию неприсутствия. К тому же он был прав — мне не нужна была правда. Что я ожидала услышать — ах, Байла, да ты ж такая замечательная и уникальная, что даже умирая от голода на темной улице в комендантский час я бы это понял и не убил бы тебя? Ерунда. Кровь — она ведь у всех одинаковая.

— Генри, а правда Соне сто двадцать лет?

— Сто тридцать два, — сказал он, укачивая меня как маленькую. — И черт побери, разве она не красотка?

* * *

PAUSE

...Стакан молока с медом не помог — сон все еще не шел, да и небо уже серело, приближаясь к рассвету. Я протянула руку наобум, сцапала с тумбочки телефон и набрала номер. Навряд ли. Навряд ли он уже вернулся.

— Слушаю, — раздался в трубке уставший голос Майка.

Не ожидала, что так быстро... Думала — пока подойдет, я буду знать, что сказать.

— Это я, Барт.

— Барт? Что-то случилось?

— Нет. Демон дома?

— Дома. Позвать его?

— Не надо. Я вообще-то тебе звонила.

Его дыхание сквозь паузу, вопросительно-тревожное.

— Я... хотела пожелать тебе спокойного сна.

* * *

LEVEL 5 and LAST

Целую неделю я не видела ни Майка, ни Демона и почти не видела Соню. Несколько раз Майк посылал мне сообщения, но я удаляла их, не читая.

В субботу намечался мой двадцать пятый день рождения, но мы никогда не праздновали торжественно, поэтому хлопот никаких не предвиделось. Да мне и не до того было. В моей голове шел долгий и мучительный процесс, сравнимый разве что с расчисткой дорожек от снега ночью, когда холодно и сумрачно, но выхода нет, и ты знаешь — когда работа будет сделана, можно отдохнуть. Я осознала, как мало видела людей за эти пять лет, как быстро от них отвыкла — и как много еще помнила. Я не принимала ничьей стороны. Но на ничью была согласна.

Соня подарила мне драгоценности своей матери, а к ним и платье в испанском стиле. Я не хотела надевать, думала, что стану похожей на героиню какой-нибудь костюмной саги времен Завоевания рая. Но сидело оно здорово, и я не смотрелась глупо.

Монти подогнал под мои окна белый спортивный шедевр, выжимающий космическую скорость. Как увидел меня в изумрудах и кружевах — чуть слезу не пустил, сказал, что я — вылитая Соня в молодости. Интересно, сам придумал перевязать машину красной лентой, или подсказал кто?

Демон затащил меня на небоскреб, там мы пили вино чуть ли не времен Понтия Пилата и даже немного повальсировали по старой памяти. Потом он сказал:

— Байла, я предлагаю тебе самой определиться с подарком. Четверть века все же, боюсь ошибиться. Справишься?

— И можно просить все-все? Любое желание?

— Я могу обещать, что со своей стороны приложу максимум усилий.

Звезды казались так близко, и я бы попросила одну из них, если бы она была мне нужна.

— Как насчет фактора тридцати? Ведь чем раньше начнешь, тем дольше проживешь, да?

Он улыбнулся, будто ждал.

— Это твой день, миленькая.

Мой день. Моя игра.

— Скажи, как ты на самом деле относишься к Майку Норману?

Вот чего он совсем не ожидал. Думал, я попрошусь к нему в сателлиты...

— При чем тут...

— Ты легко расстался бы с ним?

— Хочешь его себе? Забирай.

— Ответь, пожалуйста. Только очень хорошо подумай. — Я не узнавала свой голос, таким спокойным, и в то же время напряженным он был. — Тебе совсем не жаль будет расстаться с ним? И ты совсем к нему не привязан?

— Как же не жаль, — сказал он хладнокровно, — мои цветы так его любят.

— Чтоб тебя, Демон, да ты способен хоть пять секунд побыть серьезным?!

Я даже испугалась, что перегнула палку. Он долго не отвечал, не потому, что не знал ответа. Но все же ответил.

— Ну... Наверное, будь все как оно выглядит... будь все правдой, мне было бы жаль... Возможно, я в самом деле к нему привык. Но к чему ты клонишь?

— Тогда подари мне выбор, Генри.

Демон повернул меня к себе за плечи, и я снова увидела звезды. Холодные. Зеленые.

— Выбор?

— Для Майка Нормана. Подари мне выбор для него.

— А точнее?

— Дай ему уйти. Сейчас, пока для него еще не поздно.

Опять тот же нарочито-равнодушный тон, как тогда, когда он сказал "забирай":

— Это несложно, Байла, но в чем же тут выбор?

— Если же он захочет остаться...

— Что, прости, захочет?..

— Если он вдруг захочет, разреши ему остаться с тобой. Навсегда.

Он отвернулся к звездам, и на этот раз мне пришлось поворачивать его к себе.

— Генри, я прошу тебя.

— Мне нужно подумать.

— Ты сказал, что приложишь максимум усилий, что я могу просить все, что захочу. Ты обещал. Сегодня мой день. Твои слова. И я прошу.

— Я обещаю подумать, Байла.

— Как я узнаю, к чему ты пришел?

— Ты узнаешь. Это же твой подарок.

Мне подарок, мой подарок, моя игра. Так или иначе, но мы провели на крыше остаток ночи, и при этом я старалась не предполагать исход. Дилетант пытался обставить профессионала, надо же. Демон тоже вроде бы не отвлекался на размышления, если только он не умеет думать и разговаривать одновременно. Мы расстались как обычно, ни словом ни жестом ни о чем друг другу не напомнив. В моих мыслях была пустота. В его — настоящая тьма. Профессионал пытался понять дилетанта...

Через две долгие недели Майк Норман явился ко мне в офис. В отличие от своего обычного идеального облика — волосок к волоску — он был какой-то растрепанный и с горящими, как при температуре, глазами.

— Ты выглядишь так, будто неделю не спал, — произнесла я вместо приветствия.

— Я и не спал.

Предвосхищая мой вопрос о цели визита, он сказал:

— Спасибо за подарок.

— За что спасибо? — не поняла я сразу.

— Демон попросил прийти к тебе и поблагодарить за подарок. Он уверен, ты поймешь.

До меня дошло, но не это резануло слух.

— Демон... что сделал? Попросил?

Майк прижал ладонь ко лбу, потом взглянул на меня сквозь пальцы.

— Он... так странно себя ведет, что я опять начинаю его бояться. Он стал какой-то... Что с ним такое, Барт? Ты же что-то знаешь. Это ловушка, да?

"Спасибо за подарок". Мой подарок — им обоим. Какое... потрясающее чувство.

— Он поинтересовался, почему остаешься? — спросила я без обиняков.

Кажется, у Майка не было сил удивляться моей осведомленности.

— Нет.

— А если я спрошу?

— Тебе я скажу. Если спросишь.

— Лучше скажи: разве тебе не нравится, что с ним происходит?

— Барт, ну как это может не нра... то есть... если бы только это была правда...

Возможно, позже я и перейду на жестокие игры, но начинать с них не стоит. Я вышла из-за стола, протянула руки, чтобы обнять его.

— После шести лет страха и лжи трудно поверить во что-то, — сказала я ему на ухо. — Не надо ничего бояться. Все правда.

Он замолк, будто пытался понять, а может, думал совсем о другом.

— Можно, я расскажу тебе что-то? — спросил он наконец, не отпуская меня.

— Конечно.

— Раньше, с самого детства, я всегда спал при свете. Но тьма нашла способ обмануть меня — она начала мне сниться. Я засыпал при включенной лампе, и мне снился сон, что вокруг темно. Так темно, как не бывает наяву, так темно, будто тонешь, и вот-вот уже прервется дыхание, и тьма заползет в тебя... Больше всего я боялся не проснуться, что сердце увязнет во тьме, как часы, и остановится. Поэтому во сне напрягал все силы, чтобы вспомнить единственную фразу, способную помочь: "Это только сон"... Вспомнить ее, когда тонешь, всегда очень трудно, но в конце концов она всплывала в памяти, во тьме, и я просыпался. Когда Демон... когда все изменилось, я поначалу почти не спал ночью, а днем сны мне не снились. Но однажды я так вымотался, что не заметил, как заснул — в комнате без окон при горящей свече. А свеча погасла... В тот раз тьма пришла как никогда густой и вязкой, мне никогда не было так страшно — но на этот раз я не мог проснуться. Я понимал, что сплю, но не мог проснуться, как ни старался. Я не мог вспомнить этих слов... Это было все равно, что в трясине — любое движение делало только хуже, оставалось только скулить от ужаса...