Собака-попаданец

Потопал я дальше по городу на север, вышел на северную дорогу около Сельхозхимии. Там рядом столовая, и у нее еще стая собак, но уже только две крупных и три шавки. И им тоже, понимаете ли, сала захотелось. Я к калитке Сельхозхимии, подпихнул под нее свою еду, и сам следом протиснулся. Убегать не стал. За мной пополз здоровенный рыжий кобель "дворянской" породы. И вот, когда его голова с шеей прошли в щель, я ударил сверху лапами, поворачивая его на бок. Передними лапами придержал голову и шею, а сам, извернувшись, начал его шею рвать зубами в том месте, где у меня проходит сонная артерия. Рыжий начал было дергаться, но уже из его шеи фонтанировала кровь.

Тем временем большая сука обошла нас через ворота, схватила мой лист сала и начала убегать. Ага, так я и позволю. Рванул следом, сбил с ног, укусив в шею, поднялся. Эта самка собаки с пробуксовкой и уже без добычи рванула куда подальше в великом ужасе. Шавки рисковать не стали и подались следом. Вожак бился в предсмертных судорогах под калиткой. Прохожие и крутившиеся на базе Сельхозхимии рабочие смотрели на нас, разинув рты.

Мне их мнение было пофигу, я потопал на запад до первого поворота направо. Там, увидев указатель на Уречье, повернул. Не знаю, как я дошел, но я дошел до поселка Уречье во второй половине дня. Шестьдесят километров это даже для профессиональной ездовой или вьючной собаки много, если с нагрузкой, а сало таковой и было. Слава богу ни в самом Уречье, ни в селе Таль не было нападений голодных собак. Нашел быстро железнодорожную станцию. Там было желтое массивное здание вокзала, явно царской постройки и парочка других строений, включая продуктовый магазин. Несколько деревянных лавок, парочка вагонов на запасных путях. Но мне разглядывать ничего не хотелось, посему смахнул снег с деревянной лавки и без сил улегся на нее. Едва хватило сил поесть и сала, и снега. Моментально заснул, не знаю точно насколько.

Разбудил меня звук приближающегося поезда. Оный приближался с запада, представлял собой вереницу зеленых пассажирских вагонов на буксире у тепловоза. Я расслабленно проводил его мимо себя, уверенный, что это пассажирский. Он тормозил, а в дверях стояли проводницы. Мелькнула надпись "Солигорск-Осиповичи", а в вагонах не было перегородок купе. Блин, так это ж пригородный поезд. Раньше были такие. Попандос...

Что-то надо делать. Я ж фейс-контроль не пройду. Стоять будет максимум минуту. Времени влезть мало. Но если сумею внаглеж, то выдворить точно не успеют до отправления. Я сумел в квартиру вскочить, может, и тут прокатит.

Осмотрелся и, захватив сало, подбежал к выбранному вагону с миниатюрной проводницей. Она, стоя в глубине тамбура, проверяла билеты. Последним пассажиром тоже была девушка маленького роста. Я, оглядев соседние вагоны, стоял внизу, потом влез в тамбур. Проводница возмутилась:

— Девушка, это ваша собака?

— Извините, это не моя собака.

Я прорвался в глубь вагона под крик: "Куда побежал? Назад!". Ага, как же. А там общий салон как в электричке, только сиденья деревянные. Я нашел ближе к концу свободную лавку, запихнул под низ свое сало и рядом свернулся клубком.

— Я сейчас тебя выгоню, вон из вагона, — прилетела разъяренная проводница. Я попробовал завилять хвостом, а потом зарычал. — Вот как? Ты на шапку пойдешь!

— Девушка, он вас не трогает, и вы его не трогайте. Я в Осиповичах выхожу, там помогу его выдворить. Если не выйдет, поможет транспортная милиция, — предложил выход один пожилой мужчина. — Он специально вскочил, чтобы прокатиться. Я такого еще не видел, а я опытный собаковод, уж поверьте мне.

— Если что, штраф вы будете за него платить.

— Я специально соглашусь заплатить, чтобы посмотреть, долго ли его придется уговаривать выйти в Осиповичах. И за него ручаюсь, узнаю умного собаку, — выручил меня мужик. Повезло мне с ним. Гладил меня, на сон тянуло. Когда проехали городок Старые Дороги, то и вовсе заснул.

На въезде в Осиповичи проснулся, почти отдохнувший после марш-броска и, стоя на задних лапах у окна, рассматривал город, точнее, городок. Такой же городок как Любань или Старые Дороги, расположен на песчаной равнине. Кругом леса, на полях мелиоративные каналы. Тоже частный сектор, несколько пятиэтажек.

На вокзале аккуратно вышел, как и говорил мой заступник. По райцентру не бродил, только справил нужду в углу и поел снега. Потом глянул на информационный щит с указанием, где какие поезда стоят. Так, электричка на Минск мне не нужна. Обратный поезд на Солигорск не нужен, как и пригородный поезд на Могилев. А на юго-восток, то есть в сторону Гомеля, пригородный поезд Осиповичи-Бобруйск. Сходу на указанный путь, а там привычного облика дизель-поезд с автоматическими дверями и без проводниц. Я как раз на такие пригородные поезда и рассчитывал. Вот бы их побольше.

Недолго думая, занял место в уголочке вагона там, где стоя едут. Лучше б на сиденье, но не хотел людей раздражать. Главное, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

Еще меня зацепило название города Солигорск. Какие еще могут быть соляные горы в БССР? Бред явный. Хотя... Есть же Белкалий, из-за которого был скандал в 2013 году. Наверно он в Солигорске, и там и добывают калийную соль. Хотя какая мне разница.

Заснул я на полу. Разбудили меня голоса транспортного контроля.

— Это чей собака?

— Не моя псина.

— И не моя.

— Ничей, сам пришел и лег, — услышал самое правильное мнение.

— Откуда вообще?

— В Осиповичах залез и улегся. И уверенно так, знает что к чему, — рассказали контролерам. Обе дамы переглянулись, одна спросила другую:

— Может, сообщим, чтобы встретили спецы по отлову бродячих животных?

— Людей же будет выходить целая толпа. Мало ли что может случиться. И эта овчарка мирно лежит, ее не волнуют рывки поезда. Когда люди выйдут, тогда ей займемся, — ответила старшая.

Я, лежа, завилял хвостом и посмотрел тоскливо в глаза обеим. Погладили меня и пошли.

А я спокойно доехал до Бобруйска. В свое время слышал не раз странную фразу "В Бобруйск, животное!", и вот в шкуре животного попал в этот город. Первое впечатление — это первый большой город, который я увидел уже собакой. Райцентр, правда, меньше Мариуполя, но около станции есть конечная остановка троллейбусов. Много девятиэтажных домов. И на удивление много евреев среди местных. На станции вагоны с шинами для БелАЗов. При мне один мужик из приезжих сказал сыну, что их тут делают. Получается, тут Белшина. Выходит, Бобруйск это город белорусских евреев и белорусских колес. Такое первое впечатление.

Тут и переночевал в зале ожидания под лестницей. А вот дальше были проблемы в лице пригородных поездов старого типа. Это на промежуточной остановке мог вскочить, и не успевали выгнать. Но на этой станции не вышло сесть в поезд до Жлобина. После собак в Любани мне меньше всего хотелось шляться по городским улицам и дворам. Там-то город тысяч на десять человек, а тут раз в двадцать больше, и бродячих собак тоже больше. Но надо было что-то делать. Посему потопал с куском сала на спине на восток по железной дороге.

Добрался без драк, и на остановке Березина сел на следующий поезд на Жлобин. В этом городе, пропахшем почему-то металлургическим комбинатом, тоже без проблем не обошлось при пересадке. Весь день ушел на дорогу до Гомеля.

Одна радость, что повидал в Бобруйске Березину, сгубившую Наполеона, и Днепр в Жлобине, и на следующий день Сож в Гомеле. Все три реки сотни по полторы метров в ширину. Не впечатлили после украинского Днепра.

И как раз в Гомеле я встретил Новый Год, 1982-й год. Походил, полюбовался на новогоднюю елку на привокзальной площади, потом лежал в зале ожидания пассажирских поездов и слушал новогоднее поздравление Леонида Ильича Брежнева. Не буду ее пересказывать, но он действительно не врал, обещая улучшение благосостояние народа, жаль, неразборчиво и долго говорил. Вполне порядочный, пусть и туго соображающий, старик у власти. Не то, что Янукович. Я уж молчу про тех мразей, кто ему пришел на смену.

Рядом компания приличных мужиков в ожидании поезда с налитыми стаканами ждала конца речи. Я пристроился рядом, сало сбоку, а сам сидел смирно и смотрел на телевизор. И когда показали кремлевские куранты, на которых стрелка шла к полуночи, я повернулся к компании. Просяще глядя и поскуливая, показал лапой на бутылку. И пасть приоткрыл. Младший из них спросил:

— Это что, выпить хочешь за Новый Год?!

— Уф! — подтвердил я его слова. Переглянулись мужики, и старший из них налил мне водки прямо в рот. Я сходу закрыл пасть, и не зря: с непривычки "блондинка" обожгла ее внутри. С непривычки помотал головой, и под бой курантов проглотил водку. Моментально отхватил кусок сала от "ссобойки" и потихоньку разжевал.

Соседи чокнулись и выпили, меня гладили и даже колбасой угостили. Потом все смотрели новогодний концерт. Спецэффекты меня не впечатляли, но с удовольствием посмотрел на молодых Пугачеву и Кобзона. И не мозолили глаза зажравшиеся морды, не знающие, куда потратить свои миллионы. Счастливая эпоха, восьмидесятые. В культуре расцвет, подлинный. Уже нет глупых ограничений, еще нет извращений. Я хорошо запомнил Евровидение-2014. Одним из конкурсантов был извращенец, загримированный под бородатую девушку. Ее победа это диагноз психиатра всей Европе. Сердючка тоже извращение, но это явный стеб, а не попытка выставить извращение нормой жизни.

Утром я уже был в пригородном поезде, едущем в сторону Брянска. Пожалуй, я не буду подробно рассказывать дальнейший путь, наскучит вам. Путь мой лежал через Брянск, Воронеж, Саратов и дальше через Казахстан к востоку от Аральского моря в Ташкент. Всякого было, и бегство от собаколовов, и от самих собак, и собачьи бои, и ошибки и неудачи с поездами, но на православное Рождество я пересек казахстанскую границу, и на Старый Новый Год попал в теплый Ташкент. Белорусское свежее сало меня здорово выручило: не терял в дороге время на поиски еды. А вот на месте пришлось крутиться.

Город встретил меня такой же зимой, как была и в БССР. Снега тоже хватало. Повсюду слышалась узбекская речь кроме русской. Блин, большой город, больше Донецка. Хорошо, что два месяца в запасе. Потому я поставил себе задачу изучить город, и до конца месяца разведывал местность. Ел, что бог пошлет. И авиастроительный завод нашел, и его окрестности обследовал очень старательно.

Сам город очень красивый. Перед вокзалом музей паровозов и тепловозов под открытым небом, весь его облазил. Много фонтанов и бассейнов, правда, на зиму закрыты. На здания любовался. Очень много советских высотных зданий с учетом национальных традиций. Строители по возможности украшали дома мусульманскими орнаментами и арками. Это не небоскребы-стекляшки на фотографиях в каком-нибудь Дубае, по виду которых непонятно, где построены. А тут стоит какой-нибудь Дом Культуры, а на стенах узоры как в Тадж-Махале, и такие же арки внизу. Вот и верь после этого словам, что не отличить дома в Ташкенте и Ленинграде. Много мавзолеев, древних крепостей, минаретов видел. Красота!

Пожил я так в городе, ночуя и питаясь, где и как повезет, а потом в начале февраля явился на авиастроительный завод. На главную проходную не поперся, там же проход через здание. Проскочил через ворота, и все дела по проникновению. Плевое дело для того, кто был в Афганистане.

А дальше мне надо было решать две задачи: питание на месте и разведка территории. Прикинул и сообразил, что надо все делать одновременно, то есть разведывать территорию, ища еду. В первую очередь нашел заводские столовые, а потом раздевалки рабочих. Нашел я все цеха и другие заводские здания на этой огромной территории. Больше всего меня заинтересовали сборочные цеха, потому что в одном из них мне надо было находиться. Вот в них и рядом крутился, зная, что там будет Брежнев.

Сначала просто крутился в цехах, наблюдая за сборкой Илов, а еду выпрашивая и по мусорным бакам собирая. Заметил, что некоторые комплектующие возят рабочие на ручных тележках, и попробовал помогать, то есть толкать тележку. Грузчики увидели, что я все время пытаюсь помогать, и сделали легкосъемную упряжь. Короче, я стал полноценным членом бригады грузчиков, а меня в благодарность нормально стали кормить. И в душе, примыкающем к раздевалке, мыли меня от грязи. Мухтаром назвали, но, думается мне, зря: тот пес был черно-рыжий, а я черно-серый. Неплохо устроился, но временно.

Где-то в середине марта по заводу начали едва ли не толпами ходить строгие люди в штатском, а во всех цехах и на территории убираться грязь и мусор в усиленном режиме, вылизывали даже те уголки, куда раньше если и заглядывали, так только по нужде. Мной интересовались чекисты, но отстали, когда заметили мой скромный труд.

Утром 23 марта меня хотели спрятать в одной подсобке, но вовремя спрятался недалеко от главной проходной, не теряя ее из виду. Ждал долго, почти до обеда. И тут вижу, как засуетились на проходной, а потом валит толпа в парадных деловых костюмах. И в центре внимания высокий старик плотного телосложения, а на лице знаменитые брови. Сам Леонид Ильич Брежнев пожаловал на наш завод союзного значения. Так, отслеживаю их перемещение.

Оба-на, в мой родной цех топают. Я перебежками к нему ближе. Точно, к нам идут. Мне везло в том отношении, что, с утра торчавшие, местные гэбисты куда-то пропали. Без проблем вбежал в цех и заныкался в угол. А в цеху толпы людей, и собрались на лесах, с которых собирали самолеты. На меня, к счастью, не обратили внимания.

Леонид Ильич проходит по цеху, подходит к одному из самолетов и, похоже, пройдет под крылом и лесами, где целая толпа. Я протискиваюсь через толпу и галопом со скоростью гепарда подбегаю спереди к делегации и гавкаю, надрывая глотку. Привстаю на задние лапы и машу ими, как будто отталкивая назад. И так делаю поочередно и на зрителей, и на Брежнева. Один из делегации, явно с военной выправкой, приостанавливает генсека и показывает на меня помощникам:

— Уберите собаку, только не стреляйте.

Трое охранников с разных сторон начали подходить ко мне, готовые набросить на меня свои пиджаки. Я начал отходить задом, и тут леса около самолета, под крылом которого был Леонид Ильич, начали рушиться, люди с них посыпались вниз, ломая кости. Брежнева и многих его спутников спасло крыло самолета в первые секунды, а потом в сторону увели. Как только люди перестали падать, их и обломки начали растаскивать, кто-то побежал звонить в заводской медпункт и на Скорую помощь. Охранники, ловившие меня, оглянулись на звук обвала, переглянулись, один из них высказался:

— Твою мать! Я что-то не понял, эта псина, выходит, не дала Ильичу под обвал попасть?

— Похоже на то. Что с собакой будем делать? Эта овчарка вроде как герой.

Я встал на задние лапы и приложил согнутую правую переднюю лапу к своей голове между правым глазом и ухом с довольным выражением морды. Самый старший из охранников взял в руки рацию:

— Товарищ генерал-майор, похоже, этот пес знал про обвал, пытался нас остановить, и доволен, что Леонид Ильич уцелел. Сейчас нам отдал воинскую честь, как мог. Что с ним делать?