Левиафан

А потом стали разбираться с виновными. Офицеров корабля допрашивали в контрразведке и прокуратуре, грозя всеми смертными карами. В итоге командира отдали под суд, а многих наказали и распихали по дальним гарнизонам. Мореву повезло. Отделался, как говорят, легким испугом. Но с тех пор всякое упоминание о контрразведке будило в нем скрытую неприязнь и тревогу.

Не нравился ему и вышедший в поход вместе с экипажем, новый особист. Прежний, обслуживавший лодку несколько лет и переведенный в Североморск, нелицеприятно охарактеризовал Мореву своего коллегу и порекомендовал тому держать ухо востро.

— Смотри, Александр Иваныч, — сказал он на прощанье. — Этот парень из "блатных" и будет рвать подметки, чтобы выслужиться перед начальством.

В правоте слов капитана 3 ранга, Морев убедился уже через неделю в штабе, когда его к себе вызвал комдив и отчитал за потерю бдительности.

— Не понял? — вскинул на него глаза Морев. — У меня на корабле все в порядке.

— А это?! — побагровел адмирал и, открыв сейф, протянул капитану 1 ранга офицерскую тетрадь в черном коленкоровом переплете. — Твоего начхима, полюбуйся. Секретная, между прочим!

— Откуда она у вас? — удивился Морев, взяв тетрадь в руки и перелистывая исписанные аккуратным почерком страницы.

— От начальника контрразведки. По дружбе вернул. Твой особист ее в кают-компании обнаружил. После занятий. Так, что разберись с этим. Начхиму вкатай выговор с занесением, а секретчика в трюмах потренируй, чтоб служба раем не казалась.

— Слушаюсь, товарищ адмирал, — сказал Морев. — Разрешите идти?

— Иди, — буркнул комдив.— И строй отношения со своим Штирлицем. Судя по всему, он не подарок.

"Строить отношений" со старшим лейтенантом Березиным — так звали особиста, Морев не собирался, и при очередном появлении того на лодке, выразил недовольство его поведением.

— Могли бы, предварительно сообщить об этом факте мне, Геннадий Петрович. Ведь никакого злого умысла в действиях начхима нет. Обычное разгильдяйство.

— Прошу меня не учить, — парировал контрразведчик. — Я знаю, что делаю.

— Ну, что ж, — вздохнул Морев. — Будем считать, что мы друг друга не поняли. А жаль.

Завершив обход корабля и зайдя напоследок в центральный, Морев решил отдохнуть, и направился к себе в каюту. Не успел он раздеться, как послышался легкий стук в дверь.

— Да, — с неудовольствием сказал командир.

— Разрешите, Александр Иваныч? — возник в темном проеме механик. — Я ненадолго.

— Ну что ж, заходи, Николай Львович, — зевнул Морев.

— Тут такое дело, — тихо прикрыв дверь и усаживаясь на диван, доверительно произнес капитан 2 ранга. — Мне кажется, вахтенный инженер стукач.

— С чего ты взял? — нахмурился Морев.

— До вашего прихода мне понадобилась кое-какая информация по реактору. Захожу на пульт, а там особист о чем-то секретничает с инженером. При моем появлении сразу же сменили тему, и мой Ручкин докладывает — так, мол и так, знакомлю старшего лейтенанта с системой управления энергетической установкой. А у самого глаза бегают, как у нашкодившей суки.

— Ну и что тут такого? — хмыкнул командир. — Мало ли у что у кого бегает?

— А то, — наклонился к нему механик. — Я особисту это все объяснял с месяц назад, в море, на отработке. Причем, самым подробным образом.

— М-да, — задумчиво взглянул на механика Морев. — А зачем собственно ты мне все это рассказываешь?

— Мне сексоты в боевой части не нужны, — набычился тот.

— И что ты предлагаешь?

— Пока ничего. Просто докладываю.

— В таком случае иди, и занимайся своими делами. Одного особиста на борту мне вполне достаточно.

— Слушаюсь, — буркнул механик и, выйдя из каюты, тихо прикрыл дверь.

Через пять минут, улегшись в постель и блаженно вздохнув, Морев спал крепким сном.

В это же время, в пятом отсеке, на нижней койке медицинского изолятора мучился от бессонницы Березин. Отдельная каюта ему не полагалась, и контрразведчик обитал там вместе с корабельным врачом. Место это для обитания было довольно комфортным, поскольку изолятор имел отдельный гальюн с душем и сообщался с амбулаторией, оборудованной по последнему слову научной мысли. В нем имелось все, чтобы оказывать подводникам в море весь спектр медицинских услуг, начиная от лечения банальных ушибов и заканчивая несложными хирургическими операциями. Сожитель Березина — майор медицинской службы Алубин, возился в амбулатории со своим мудреным хозяйством, а старший лейтенант, предавался невеселым размышлениям.

Он не любил свою службу и тяготился ей.

Закончив два года назад академию ФСБ, куда Березин попал благодаря связям отца — маститого депутата Государственной Думы, он надеялся на блестящую карьеру в контрразведке. И все поначалу складывалось хорошо. Родитель, водивший близкую дружбу с одним из заместителей директора ФСБ, пристроил свое чадо на престижную должность в управление международного сотрудничества в центральном аппарате. Однако через год, попав в первую зарубежную командировку в Лондон, молодой Березин учинил там пьяный дебош в ресторане и был отозван на родину. Встал вопрос об увольнении, но снова помогли родительские связи. Неудавшегося "международника" перевели в департамент военной контрразведки и направили от греха подальше, в управление контрразведки Северного флота.

— Пересидишь там год-другой, — напутствовал его приятель отца, — я организую тебе путевую характеристику и подыщу приличное место в Москве.

В Североморске, зная чьим протеже является Березин, его определили в один из лучших заполярных гарнизонов в котором базировалось ударное соединение подводных ракетоносцев. Начальник контрразведки соединения, мечтавший об адмиральских погонах, принял "москвича" радушно и стал всячески опекать.

Однако коллеги по отделу отнеслись к старшему лейтенанту настороженно — он им сразу не понравился своим высокомерием и чрезмерной близостью к начальству. В первый же выход в море, Березин убедился, что новая служба "не подарок". Замкнутое пространство корабля действовало угнетающе, а обитающие в нем люди вызывали неприязнь. Они были чужды Геннадию, с детских лет привыкшему вращаться в высшем обществе. Короче, самое настоящее быдло, как любил выражаться отец.

— Ну да ладно, — думал Березин. — Через три месяца вернемся из плавания, а там санаторий, отпуск и, глядишь, снова Москва. Папаша меня в этой дыре не оставит.

Глава 2. На просторах Атлантики.

Северная Атлантика встретила крейсер двенадцати бальным штормом. Он чувствовался даже на двухсотметровой глубине.

Неумолимая сила раскачивала лодку на гигантских качелях и затрудняла управление кораблем. Однако погружаться ниже Морев не спешил. Он решил заняться отработкой экипажа в экстремальных условиях.

Для начала на корабле объявили тревогу и, получив из отсеков доклады о готовности к бою, провели учения по борьбе с пожаром. Огонь и вода — главные враги подлодки. Причем на глубине они намного опаснее, чем на поверхности. Там есть свобода маневра, обычная среда обитания человека, и возможность оставления терпящего бедствие судна.

Под водой всего этого нет. Борьба идет в дважды замкнутом пространстве — пучина, корпус субмарины; в абсолютно чуждой стихии и до последней минуты. Будь она конечной в ликвидации последствий аварии или роковой для всего экипажа.

Учения прошли нормально. Условный пожар в турбинном отсеке, его личным составом был "потушен" грамотно и в нормативные сроки.

— Ну что ж, — мимолетно взглянул Морев на довольного старпома после их разбора. — А теперь, поборемся с водою. Сергей Ильич, — обратился он к сидящему за пультом вахтенному офицеру, — дайте вводную, пробоина в трюме, в районе пятьдесят седьмого шпангоута.

— Есть, — кивнул тот и нажал тумблер боевой трансляции.

— Учебно-аварийная тревога! Пробоина в трюме, районе пятьдесят седьмого шпангоута! — разнеслось по кораблю.

Через несколько секунд из пятого и смежных с ним отсеков стали поступать доклады о ходе борьбы с водой.

— Есть!

— Есть!

— Есть! — только и успевал отвечать на них вахтенный офицер.

— Пробоина заделана! Включены насосы на осушение трюма! — последовал через несколько минут последний доклад.

— Уложились, — нажал кнопку секундомера старпом и вопросительно уставился на командира.

— А точней, уложили, — нахмурился Морев. — На такой глубине вашу аварийную партию размазало бы давлением воды по переборкам. Сергей Ильич, — обратился он к вахтенному офицеру, — почему вы не всплыли на перископную глубину?

— Но ведь там шторм, я думал...

— А вы не думайте, на этот счет есть строго определенные действия, — процедил командир. — Отработка не принимается. Учения придется повторить завтра. Отбой тревоги.

Хотя учения прошли и не на должном уровне, настроение у экипажа было приподнятым.

Выход в Атлантику, а на сленге подводников в "банановую рощу", сулил ощутимую прибавку к жалованию. Причем не в отечественных рублях, а в североамериканских долларах, которые с чьей-то легкой руки прозвали "бананами". По этому поводу в кают-компании и курилке шел оживленный обмен мнениями.

— Нет, по сравнению с советскими временами, это все-таки мизер, — сказал во время обеда механик, обращаясь к старпому. Тогда мы получали намного больше. За несколько походов можно было скопить на "Жигули", а то и на "Волгу".

— А теперь на колесо от "Тайоты", — рассмеялся старпом. — Зато импортное, японское.

— За что боролись, на то и напоролись, — вздохнул механик. — Гарсун , тащи первое!

Через минуту перед ним возник вестовой в белой курточке, осторожно несший мельхиоровую миску. Большой палец его правой руки омывался золотисто поблескивающим супом.

— Что это? — пробурчал механик, хмуро кивнув на палец.

— Ничего, товарищ капитан 2 ранга, мне не горячо, — поставил вестовой миску на стол и вытер палец о куртку.

В кают-компании грохнул жизнерадостный смех.

При всплытии на очередной сеанс связи из рубки акустиков доложили о непонятных ударах по корпусу в районе кормы. Спустя минуту, аналогичный доклад поступил и от вахтенного шестого отсека. Удары чередовались с разными временными промежутками, были одной тональности и классифицировались акустиками как механические.

— Что это может быть? — встревожено поинтересовался Морев у вызванного в центральный начальника РТС*.

— Судя по всему, — контакт с каким-то посторонним предметом, — ответил тот.

— А конкретней?

— Трудно сказать, — наморщил лоб капитан-лейтенант. — Удары металла о металл.

— Может остаток сети или трала? — неуверенно произнес старпом.

— Или старая мина, — гортанно вставил заместитель.

— Типун тебе на язык, Башир Нухович, — покосился на него старпом. — Вечно ты усугубляешь.

— Ну что ж, попытаемся выяснить, — обвел Морев глазами подчиненных. — Боцман, ныряем на четыреста метров.

В течение часа, меняя глубину и скорость хода, ракетоносец совершал под водой различные эволюции. Стук продолжался, причем с увеличением хода усиливался.

— Скорее всего, во время шторма открылся один из кормовых швартовых лючков или сорвало со стопоров барабан вьюшки, — констатировал помощник.

— Вполне возможно, — согласился старпом. — Но как это проверить? Чертова погремушка напрочь лишает нас скрытности.

— Я мог бы выйти за борт и осмотреть корпус, — сжал губы Лобанов. — Разрешите, товарищ командир?

Морев задумался. Ситуация была явно нештатной и ставила под угрозу выполнение боевой задачи. Тем более, что в районе боевого дежурства, у Бермудских островов, всегда шныряли американские "Лос-Анджелесы", встреча с которыми не входила в его планы. Всплыть на поверхность ракетоносец не мог, а выход на его корпус в легководолазном снаряжении, в условиях Атлантики был чрезмерно опасным.

— Александр Иванович, я справлюсь, — словно читая мысли командира, сказал помощник. Вы наверное забыли, на срочной я служил водолазом-инструктором. У меня наплаванность выше всех наших внештатников, вместе взятых.

— Ну что ж, Михаил Иванович, попробуй, — поколебавшись, согласился командир. — Я надеюсь на тебя.

Через минуту двое вахтенных извлекли со штатного места за пультом тяжелую прорезиненную сумку, проштампованную буквами "П-к к-ра" и достали из нее оранжевый гидрокостюм, дыхательный аппарат и шерстяное водолазное белье.

После того, как с помощью коллег помощник облачился в легководолазное снаряжение и, получив инструктаж, прикрепил к поясу подводный фонарь, Морев приказал сыграть боевую тревогу и всплыть на перископную глубину. Это было вопреки всем правилам, но иного выхода не было.

Как только стрелка глубиномера застыла на семнадцати метрах, нижний рубочный люк отдраили, установили трап, и помощник, включившись в аппарат, неуклюже полез вверх. Когда его ноги исчезли в зеве люка, крышку вернули на место, и механик звякнул по ней гаечным ключом. Из рубки донесся ответный удар, и туда подали воду.

Следя за всеми этими манипуляциями, Морев вспоминал свою водолазную практику. Она была небогатой. Несколько практических выходов из торпедного аппарата на учебном полигоне в училище, и еще один на командирских курсах в Санкт — Петербурге. Со времен Союза легководолазная подготовка на флоте была сведена до минимума. А снаряжение? Оно было конца пятидесятых годов прошлого века. И начальству на это было плевать. Адмиралы под воду не ходят. Представив, каково сейчас помощнику, Морев поежился и взглянул на отсечные часы. Время, казалось, застыло на месте.

Поднявшись на промежуточную площадку и обменявшись сигналами с центральным, Лобанов включил фонарь, неверно осветивший заполняемую водой пустоту рубки. Поднимаясь все выше, она обжимала гидрокомбинезон, холодило тело и, наконец, заполнила все пространство. Затем произошел очередной обмен сигналами и из центрального стали уравнивать давление.

В голове и ушах помощник ощутил легкое потрескивание и сделал несколько глубоких вдохов. Потом, упираясь спиной в гладкий тубус шахты, стал подниматься к верхнему люку. Вода помогала ему, выталкивая, как поплавок. Кремальера люка провернулась с трудом и, отжав рукоятку задвижки, капитан-лейтенант поднял спружинившую крышку. Оказавшись на мостике и подсвечивая себе фонарем, он спустился по трапу вниз, минуя шахты выдвижных устройств пробрался в легкий корпус ракетной палубы и осторожно направился в сторону кормы.

Все это время свободной рукой приходилось удерживаться за различные трубопроводы и кронштейны, чтобы не быть прижатым к подволоку. Фонарь помогал мало, пробивая зеленоватую толщу воды едва ли на метр. Вот и кормовые вьюшки, с намотанным на барабаны толстым тросом. Стопора на месте, все раскреплено по — походному.

Вплотную прижавшись к металлу легкого корпуса и обливаясь потом, Лобанов внимательно обследовал швартовые люки. Правый задраен наглухо и поставлен на стопор. А вот крышка левого, под усилием его руки легко подается. Так и есть. Ее задвижка открыта.

Теперь все стало ясным. При увеличении скорости хода ракетоносца, она отбрасывалась встречным потоком воды и била по корпусу.