— Здеся где-то была. Вытер я ее и положил к другим.
— Где же она лежала до того, как на нее Всеслав напоролся?
— Чего? Чей-то я тебя не пойму, мил человек. — Зашуршала солома, и Казимир, наконец, увидел косолапого кряжистого конюха, который вечером выносил порезанного мужчину. Огонь не горел, и лишь появившаяся из-за облаков луна освещала конюшню.
— Почему инструмент разбрасываешь, дурак?
— Дык ведь, как служба идет, так и...
— Вообще, зачем тебе здесь коса? Тебе мало работы на станции?
Теперь мальчишка увидел и второго. Это был тот самый лекарь, о котором дядя уважительно говорил за столом. Явно назревало что-то интересное. А раз так, надо было устроиться поудобнее и чтобы не заметили. Казимир решил перебраться к маленькому оконцу, тем более, что у стены, прямо под ним, стояла телега. Заглянув внутрь снова, он не поверил своим глазам. Обычный свиду, даже чуть щуплый лекарь склонился над поверженным здоровяком конюхом. Какой силы должен быть удар, чтобы свалить такого мужика, заставить его хрипеть и корчиться от боли?
— Скажешь. — Голос лекаря звучал металлом, который Казимир привык слышать только от дяди Влада и его дружинников. — Все мне скажешь. И особенно подробно про хозяйку расскажешь. Понял?
— П-поня-а-а-л, — прохрипел конюх.
— Начинай.
— Она... она... — Мужик попытался ударить лекаря ногами и вскочить.
Такого Казимиру видеть не приходилось. Непостижимо как и каким способом тело конюха, пушинкой пролетело несколько саженей и гулко ударилось о толстый деревянный столб. Зафыркали побеспокоенные кони. В душе Казимир считал, что дядя Влад самый сильный воин и фехтовальщик в мире. А уж в драке он непобедим. Но сделать подобное вряд ли способен даже он.
— Ты не волнуйся. Терпения у меня хватит. — Лекарь перевернул конюха, словно деревянную чушку и наступил ему на горло. — Говорить будем или дальше поиграемся?
— Не я это. Правда, не я! Не видел я как...
— Верю. Дальше!
— Она не человек.
Казимир точно не расслышал, что было произнесено. Он почти догадался и догадка его не радовала, заставив припомнить страшилки, которые рассказывают дворовые дети в городе. Может в них была маленькая толика правды? Он, конечно же, не трус, но...
— Кто?
— Хозяйка — нелюдь.
— И что? Может, смотритель — прогрессивный человек и не считает нелюдей выродками.
— Пусти, гере лекарь. — Конюх и не думал больше о сопротивлении, старался говорить тише, чтобы слышал только лекарь, но ему мешала одышка. — ... Страшно мне. ... Была она человеком, а потом перестала.
— Ты часом не пьян?
— Я ничего больше не знаю. ... Правду говорю. Ты сам решай, гере, что делать.
— Я-то решу. А как быть с твоей контрабандой?
— Не моя она, — поднимался кряхтя конюх. — Смотрителя она. ... Я только травкой занимаюсь, и то помалу.
Говорил он это уже в спину выходящего из конюшни мужчины.
Казимиру захотелось проследить за этим странным лекарем дальше. Он спрыгнул с телеги как можно тише, и все же был услышан. Лекарь повернулся очень быстро, неуловимо быстро и еще в повороте метнул нож.
"Я же ничего не сделал!", — хотел закричать Казимир, но не успел. Мальчику вдруг стало необыкновенно тепло и приятно. Вспышку света он заметил краем глаза, а потом были звезды, много звезд и полный диск одной из серебряных лун.
* * *
Когда Ловец влетел в околоток, стареющий человек в мундире писаря занимался тем, что размышлял как поступить с разговорчивым кузнецом. Любитель свободы висел прикованный на противоположной стене. Он был без сознания и больше не разглагольствовал о том, что написано в Великой Хартии. Как гласит одно из бессмертных высказываний очень даже смертного Канцлера: "Права и свободы — это хорошо, но порядок лучше". Как раз в целях поддержания порядка писарю удалось сформулировать несколько неплохих вариантов того как распорядится свободой арестованного ремесленника.
Проще всего отправить кузнеца, как тот и предполагал, в штрафбат на Генрихов вал. Еще на него можно повесить какое-нибудь нераскрытое дело о дорожном разбое и сделать галерным гребцом королевской береговой охраны. Не менее перспективным представлялась возможность выставить болтуна подстрекателем к мятежу и потянуть ниточку расследования к тем кто его надоумил вести антинародную пропаганду. К последнему варианту писарь склонялся более всего и жалел, что у него нет достаточно времени для его реализации.
Словом, когда Ловец появился в околотке, ночь шла, как обычно и ничего экстраординарного не ожидалось. Начальство дрыхло наверху, а стареющий чиновник делал свое незаметное, но очень нужное государству дело. Канцлер, теперь уже покойный, называл таких людей: "Бойцы невидимого фронта". Недавно линия фронта прошла по горлу мудрого Канцлера.
— Ваше превосходительство! — Ловец еще не отдышался после быстрого бега и препирательств с постовым уланом.
— Сядьте, молодой человек, успокойтесь и расскажите самую суть.
Писарь служил в Канцелярии Королевского надзора уже тридцать лет и все промелькнувшие года службы занимался одним и тем же — следил за порядком. Очень он не любил лишней суеты. Покойно и тихо было у него в кабинете с окном толстого двойного стекла и видом на набережную, так же тихо, как здесь, в околотке. Станция эта была старого проекта, а тогда все строили на случай войны и чрезвычайных ситуаций. В новых станциях околоток не предусмотрен, а жаль.
— Я лекарь. ... Меня зовут Алекс Кин.
— Стоп! Документы есть?
— Пожалуйста, ваше превосходительство. — Ловец полез в нагрудный карман камзола и заметил, что руки у него окровавлены. Он пытался остановить кровь из раны на шее юнца, но не смог. С такой раной ему ничто уже не могло помочь, даже если бы он оказался на столе Медицинского центра. Бедный Казимир, сам не зная, спас ему жизнь, оказавшись в ненужное время в ненужном месте.
"А может, в нужном". — Мысль была рациональная, но уж очень шкурная.
— Не называйте меня "ваше превосходительство", — проворчал чиновник, рассматривая подорожную. — Я писарь первого класса Канцелярии Королевского надзора. Меня зовут Иахим д` Арн. Зовите меня "господин писарь". Ясно?
— Да, гере. — Алекс почувствовал, что с этим человеком поиграть в логические шарады не придется. Этот сам кого хочешь обыграет.
— Ну-с, с чем пришли?
Пока лекарь рассказывал о странных происшествиях, у д` Арна сменилось несколько диаметрально противоположных мнений о нем. Он просто не знал, как воспринимать этого рано седеющего, но молодого еще человека с резкими мужественными чертами лица. Такие лица могут быть и у гвардейских офицеров, и у дворян, и у морских пиратов. Наверное, именно поэтому они особенно нравятся женщинам. Было в нем что-то неуловимо нетипичное и одновременно стоило только отвести взгляд, как вся необычность растворялась в совершенное ничто, стиралась из памяти и исчезала. При этом у писаря было стойкое чувство того, что он где-то видел своего ночного посетителя. Например, в сумасшедшем доме.
Почему там? Да хотя бы потому, что как человек, получивший университетское образование, он знал, что ничто не может двигаться со скоростью пули, кроме пули. А, по словам этого человека, выходило, что пуля порвала зубами шею парнишки из обозной стражи. То есть, получалось, что это вовсе не пуля, а кто-то или что-то способное неуловимо быстро двигаться, да к тому же живущее в облике жены местного станционного смотрителя. Потом д` Арн подумал, что этот лекарь Кин мог встретиться ему по службе в Управлении, так как обстоятельный доклад, в котором не было никакой лирики, а только факты и ничего, кроме фактов говорил о том, что он осведомитель жандармерии. Последнее обстоятельство писарь вряд ли смог бы выяснить, ибо осведомители и агенты находились на контакте исключительно со своим вербовщиком.
— Скажите, лекарь Кин, зачем вы во все это влезли?
— Понимаете, гере, в мире все должно быть по правилам, которые установлены законом и природой, а все, что выбивается из этих правил, опасно для человечества и всякого разумного существа.
Д` Арн понимающе покивал. В практике Канцелярии был опыт сотрудничества и совместной работы на идейных основах.
— Ладно! — Чиновник неожиданно резво для своего возраста и комплекции вскочил из-за стола. Проверить информацию не составляло труда, тем более, что факт убийства и членовредительства налицо. — Идете со мной!
— Слушаюсь, гере!
— Вахмистр! Тревога!
Несколькими минутами позже, когда уланы переворачивали комнату станционного смотрителя, д` Арн показал те качества, за которые его держали на службе.
— Где твоя жена? Отвечать! ... Быстро!
Смотритель сидел в углу и тихо завывал. Он боялся. Очень боялся. Годами дрожал он по ночам над каждым сантимом, над каждой беспошлинной бутылкой, над каждым ящиком краденого добра. В глубине души он знал, что рано или поздно произойдет что-то подобное. Его еще недавно бегающие глаза застыли и налились белой пустотой. Под сапогами улан хрустели осколки посуды, на пол летел пух из перины. Пахло травами и цветами. Смотритель продолжал выть.
Гремя шпорами, вошел вахмистр и быстро зашептал что-то на ухо писарю.
— Нашли еще одно тело.
— Конюх? — Ловец понял, что она или оно подслушивало его разговор на конюшне.
— Раны такие же, — вместо ответа сообщил писарь.
— Время уходит.
Д` Арн кивнул. Большинство преступлений раскрывается немедленно, по горячим следам, а они вот-вот остынут, если потерять еще пять — десять минут. Очень не хотелось упускать главного.
— Ну, отвечай! Что у тебя в ящиках? — д` Арн снова накинулся на смотрителя. — Они все равно сгорят.
Смотритель молчал и не шевелился.
— Миленький ты мой! — зашептал Ловец, будто хотел признаться в самом сокровенном. Он упал на колени перед смотрителем, положил ему руки на плечи и заглянул в безразличие глаз. — Родной! Скажи мне. Тебе же легче будет. Покайся! Богов вспомни! Скольких она еще убьет!
Облако комаров, прилетевшее на свет лампы, перестало звенеть. В комнате повисла неприятная липкая тишина. Смотритель съежился, словно уменьшившись в размерах, нервно затрясся и с кашлем, дрожащим голосом пролаял:
— Дубрава... в деревню... там .... там Святой источник... есть.
* * *
Когда они выскочили к конюшне, несколько человек уже держали под уздцы хрипящих и обеспокоенных коней. Во дворе горел маленький сарайчик. Кругом бегали обозники, оттаскивая от огня фуры. Лишь самый старший из них стоял на коленях перед телом мальчишки. Хмельные жандармы еще пытались залить огонь водой, но уже всем было ясно, что быстро разгоравшийся пожар не потушить.
— Вахмистр! Возьмете собак и ...
— Нету собак, господин писарь!
— Ладно! ... Вперед, ребятки! — У д` Арна не осталось других слов. — Слышите, как вас там... Лекарь! Достаньте мне их!
Уланы проскочили между пожаром и людьми. Несмотря на дневную усталость, в людях и лошадях осталось много сил. Поворота на деревню они достигли за считанные минуты. Как только показалась дубрава, всадники развернулись в цепь. Усатые молодцы знали свое дело и умели не только по кабакам горилку трескать, да баб щупать. Всему королевству было известно, что "абы кого" в конвой Канцелярии надзора не приставляли. Высоченные мужики на высоченных конях. Не зря Линда Лошадница сотню лет тому назад озаботилась проблемой достойного обеспечения войск и двора тягловой силой. Так вот и получилась порода "Уланская". Злые языки говорят, правда, что ее интересовали лошади и уланы сугубо по другой части... но это только "злые языки". В общем, благодаря ей, у преследователей были неплохие шансы поймать любых беглецов.
Дубрава стремительно приближалась. Ловец одним из первых заметил маленький огонек светильника Святого источника. Уланы заулюлюкали. Ну как можно убежать от конника на открытой местности или в лесочке, где нет кустарника?
Впрочем, никто от них не убегал.
Женщина сидела на широком парапете. Это еще можно было назвать женщиной. Грива черных, как смоль, волос, такие же черные и большие глаза и... замечательно белые зубы. Они выделялись своей белизной то ли на фоне окружающей ночи, то ли на фоне испачканного кровью лица. То, что они были острые, сомневаться не приходилось. Вся она, вся ее белая одежда была в крови. И не так уж важно, чья это кровь. Скорее всего, большую часть ее составляла кровь крестьянского парня, голову которого она держала в руках. Тело бедняги валялось шагах в пяти от источника.
Она улыбалась.
— Что? Вам тоже хочется любви?
Ее голос звучал объемным звуком. Так звучит песнопение в храмах. Но вместо любви и благоговения, каждое ее слово было пропитано концентрированной ненавистью и злобой. Сила полилась во все стороны, как весенние паводковые воды. Кони зафыркали и беспокойно попятились.
Все было не так. Так вообще не могло быть.
Во-первых, она говорила телепатически, что не может делать самый последний мутант. Во-вторых, и этого "во-первых" вполне достаточно для того, чтобы ждать от такой всего чего угодно и следить за каждым ее движением. Ловец следил. Он был предельно внимателен и собран, но все равно пропустил момент ее прыжка.
Она атаковала одновременно со взрывом. Земля вздрогнула, и на мгновение стало светло, как днем. Головой крестьянина она сшибла с коня ближайшего улана, который чудом удержался в седле, когда конь буквально подпрыгнул от неожиданного грохота. Сама она, пролетев в гигантском десятисаженном прыжке, вцепилась когтями в грудь другого всадника. Визг нечеловеческого испуга разрывал сердце. Это была паника. Лошади разбегались, люди падали на землю. Никакого сопротивления храбрые уланы оказывать не хотели и уже не могли. Из охотников они превратились в дичь.
Ловцу казалось, что он попал в страшный сон. Он видел то, чего не может быть, потому что не может быть никогда. Ну, не бывает крылатых женщин! Но почему-то она была, и перепончатые крылья у нее были. Точнее, одно крыло. Второе крыло чудовища представляло собой просто костяной остов, украшенный ошметками кожи. Он все-таки попал, когда на станции почти вслепую метнул нож. Это означало, что у него был шанс на успех.
"Только не думай! Только не думай!"
Казалось, что время стало вязким, как мед, а движения плавными и медленными. Ловец знал, что сделает все правильно. Главное не обращать ни на что внимания. Вот он, враг, а кто он такой, разберемся при вскрытии. Только дожить бы.
Чудовище смотрело прямо на него, когда поднималось от своей последней жертвы. Черные глаза полу-жещины пытались заглянуть в сознание, подчинить и вселить страх. Бросилось она в его сторону сразу, без подготовки, с места, на котором стояла. Ловец, вращаясь, ушел в сторону, подхватив валяющийся палаш, а она угодила своими когтями во взбесившуюся от ужаса лошадь и выпотрошила ее в считанные мгновения. Этих секунд хватило, чтобы разбежаться и в кульбите пройти над ее головой. Она почти повернулась, но уже не успела ничего сделать. Палаш с хрустом и скрипом рассек ей неповрежденное крыло.
