Кукловод. Капер.

Прошлое его пребывание на острове было просто насыщено событиями. И как только он мог об этом позабыть. Вдову Джейн Атчесон на Барбадосе уважали, как-никак она принадлежала к числу крупнейших плантаторов острова. Хотя, при этом островитяне не забывали перемывать ей косточки, называя веселой вдовой. Скорее всего это было связано с тем, что ни один из местных не мог похвастать тем, что был в ее спальне. Чего не скажешь о заезжих мужчинах.

Все так, Джейн и Патрик были любовниками. Пусть связь их была и недолгой, зато весьма бурной. И эта женщина была единственной его надеждой. Нет, она не потеряла голову от любви к судовому хирургу, хотя он и был хорош собой. Патрик надеялся на другое чувство. Он прекрасно помнил, что она оказалась в его объятиях... Хм. Впрочем скорее уж наоборот. Он оказался в ее объятиях. Да. Так будет куда точнее. Так вот, произошло это только после памятной дуэли. И причина была в яростном соперничестве между господином Джонсоном и госпожой Атчесон. И коль скоро она начала торговаться...

— О-о. Миссис Джейн. Мое почтение,— с напускной учтивостью поздоровался Джонсон.

— Мистер Генри,— кокетливо стрельнув глазками, мило улыбнулась вдова, здороваясь с мужчиной.

— Я вижу вам приглянулся этот раб.

— Вы ведь уступите даме, не так ли, мистер Генри?

— Сожалею, миссис Джейн. Если бы вы назвали цену первой, то я несомненно уступил бы вам пальму первенства.

Народ заволновался, явно почувствовав грядущую потеху. Что делать, жизнь на острове достаточно скучна и однообразна. Патрик же, невольно воспрянул духом. Настроение толпы говорило о том, что так просто это дело не закончится, а значит и у него есть надежда.

— Так уж случилось, что я уже сказал свое слово, и так просто от него не отступлюсь,— продолжал между тем господин Джонсон.— Однако, правила приличия не позволяют мне быть неучтивым с дамой. И коль скоро я не могу уступить вам этого, то с радостью подарю любого другого. Шестнадцать фунтов. И покончим с этим.

— Вы очень любезны сударь. В таком случае не могли бы вы пообещать мне подарить вот этого?— Она капризно указала пальчиком на Патрика.

— Миссис Джейн, я же сказал, вы можете выбрать любого другого.

— Да, да, конечно. Простите, я как-то не сообразила. Двадцать фунтов любезнейший.

— Что это значит?

— Вы пообещали мне любого из своих рабов. Однако упорно не желаете отдать мне этого.

— Полноте. К чему вам этот мешок с костями. Двадцать пять фунтов.

— Об-божаю погреметь костями. Пятьдесят фунтов.

— Шестьдесят фунтов,— не сдавался Джонсон.

— Вы ведь не отступитесь, да, мистер Генри?

— Проверьте.

— Как я вас понимаю. Ради честного словца, и так далее и тому подобное. Сто пятьдесят фунтов.

— Двести фунтов,— зло взглянув исподлобья на издевающуюся над ним женщину, бросил Джонсон.

— Ах нет. Для меня это уж слишком. Он ваш. Я так полагаю, что теперь вы мне не подарите своего раба?

Все же отступилась. Впрочем, могло ли быть иначе. Насолить своему давнему сопернику она уже насолила. Дальнейшая торговля была бессмысленна, и она это четко почувствовала. Джонсон уступил бы ей, а потом воспользовался бы каким-нибудь подходящим случаем и убил бы, выплатив ей убытки. Причем в этом случае была бы выплачена средняя цена, а не столь безбожно завышенная людскими амбициями. Конечно это не то, что владеть своим обидчиком и выдавливать из него жизнь по капле. Но вполне приемлемо.

— Сожалею, но вы упустили свой шанс,— пожав плечами, подтвердил ее опасения Джонсон.

— Какая жалость. А то я присмотрела вот этого верзилу. Но нет, так нет,— явно потеряв интерес к происходящему, и окинув Патрика лукавым взглядом, подытожила она.

Н-да. Весело, нечего сказать. И какая его теперь ожидает участь? Шейранов с тоской наблюдал за тем, как трясется от страха его носитель. Кларк в общем-то был не трусливого десятка. Но ситуация когда он оказался в роли подневольного и бесправного раба, да еще и в полной власти жестокого врага, его откровенно пугала. О крутом нраве Джонсона на Барбадосе знали все, без исключения. А ведь среди плантаторов очень даже процветали весьма изощренные истязания. Ну чисто святая инквизиция, которую так любят поносить англичане. Впрочем, как и католическую церковь в целом.

Может стоит Перегудову наконец вмешаться? Шейранов пробубнил свои опасения, так чтобы не быть услышанным другими. Никакой реакции. Продюсер хранил молчание. А в том, что сам Антон находится в операторской, Шейранов не сомневался ни секунды. Как впрочем и в том, что группа быстрого реагирования находится где-то неподалеку.

Ну не могли они его не страховать, ведь шоу только начинается. Было приложено много сил для того, чтобы заполучить этого самого Патрика. И наконец самое главное. Этот мужчина не убийца, не кровожадный зверь, а нормальный в общем-то среднестатистический мужчина своего времени. Перегудов не мог не понимать, что если он вот так за здорово живешь спустит в унитаз Патрика, то реакция Шейранова будет однозначной. Он просто пошлет все и Перегудова в том числе, к нехорошей маме.

И все же, продюсер хранил молчание. Сергей Федорович еще несколько раз вызывал операторскую, пока его, и еще пару десятков рабов вели к усадьбе Джонсона, находившуюся в шести милях к северо-западу от Бриджтауна. Их сопровождали трое надсмотрщиков, помимо плеток вооруженных ружьями и пистолетами. Совсем не лишняя предосторожность с пока еще не прошедшими обработку рабами.

Сам хозяин отправился вперед верхом. Его сопровождали два чернокожих раба с абордажными саблями на поясе. Здоровые лоси, коль скоро с легкостью держались слегка позади за скачущей рысью лошадью. Джонсон одарил напоследок Патрика таким ненавидящим и многообещающим взглядом, что у того похолодело в груди. Вот только поделать с этим он пока ничего не мог. Или не мог вообще?

Дом Джонсона был выстроен в колониальном стиле, в два этажа, с крытой верандой и колоннами по фасаду. Выкрашен в белый цвет, с красной черепичной крышей. Вкупе с аккуратными аллеями, стриженными вечнозелеными кустарниками и газонами, с изредка возвышающимися большими деревьями, среди которых преобладали пальмы, и вьюном, оплетавшим половину дома... Картинка. Здесь кто-то явно приложил старательную руку с любовью. Хм. Странный вопрос. Все вопросы в отношении дома лежат на плечах хозяйки. И она прекрасно с этим справляется.

Чуть в стороне от дома, стоит сравнительно небольшой флигель, предназначенный для домашних рабов. С прислугой на Барбадосе как-то не очень. Вместо нее все больше пользуют обученных рабов, которые держатся за свои места, пуще чем утопающий за соломинку. Никому не хочется оказаться на полевых работах.

А вот поселок рабов располагался на довольно значительном удалении от господской усадьбы, за высоким частоколом. Слева от ворот расположены загоны для рабочей скотины, сараи для инвентаря и кузня. Справа тянутся два ряда плетенных из прутьев хижин рабов. Напротив, два довольно аккуратных домика. В том что поменьше обитает старший надсмотрщик, англичанин из каторжан. Во втором, простые надсмотрщики. Телохранители проживают на территории усадьбы.

У ворот стоит вышка, на которой дежурит караульный. Кстати чернокожий, как и двое из троих сопровождавших новичков. Негров тут вообще принято ставить на должности надсмотрщиков. Во-первых, они все без исключения воины. Во-вторых, ненавидят белых. Учитывая то, что основная масса рабов здесь ирландцы, смешанные небольшим количеством из осужденных англичан и шотландцев, ставить дорогих чернокожих рабов на должности надсмотрщиков не такая уж и плохая идея. Тем более, что сбежать они отсюда не могут. Остров же. Причем не такой уж и большой. А так, у них вполне приличное положение.

Как ни странно, по двору бегала ребятня. Десятка четыре разношерстной малышни, от четырех, до семи лет. Причем большая часть из них была мулатами. Вот как тут все кучеряво. Патрику раньше не доводилось бывать в поселках рабов, хотя он и слышал, что рабовладельцы поощряют рождение детей, а многие так и вовсе приобщают к этому делу девочек едва достигших половой зрелости. Причем в основном женским материалом служат все те же ирландки.

Джонсон встречал новичков в центре поселка, у вкопанного в землю столба. О его назначении нечего было и гадать. Он предназначался для экзекуций. Таковые были во всех рабских поселках. Так же, неизменным атрибутом любого поселка являлась пыточная. Но она располагалась в кузнице, потому как у нее было совершенно иное предназначение. Здесь именно пытали, выбивая необходимые сведения. А то как же, бунты среди рабов дело нередкое, и нужно держать руку на пульсе.

— Итак, ирландские свиньи, с этого момента вы моя собственность и дышите только потому что вам это позволяю я. Я ценю три вещи, покорность, покорность и еще раз покорность. Работайте со всем прилежанием и будете жить долго. Будете препираться, показывать норов, бездельничать, и познакомитесь с моим гневом. Кто-то из вас может подумать, что коль скоро я заплатил за вас немалые деньги, а самый дешевый из вас обошелся мне в пятнадцать фунтов, то я буду относиться к вам бережно. И по своему вы конечно же правы. Вы такая же моя собственность, как лошадь или бык, а хороший хозяин заботится о своем имуществе. Но к величайшему сожалению, вы имеете отличие от бессловесных тварей, потому как имеете разум. Конечно это утверждение спорное, но все же имеет право на существование. А посему хочу чтобы вы сразу поняли, мне плевать на деньги, если я не получаю покорность. Возьмите его и подвесьте.

Джонсон с ленцой указал на Кевина, обошедшегося ему дороже всех остальных рабов. Как понимал Патрик, он сам у мистера Генри был на особом счету. Цепи с них не снимали, разве только прямо на корабле сбили ножные кандалы. Перековывать же рабов прямо на пристани никому не хотелось. Поэтому забирая раба, надсмотрщик отдавал взамен другие кандалы, специально принесенные для этой цели.

Кевина подвели к столбу и привязав веревку прямо к цепям подтянули здоровяка на вытянутых руках так, что он едва касался земли кончиками пальцев. После этого старший надсмотрщик Джеймс распустил кольца довольно длиного кнута, и вопросительно посмотрел на хозяина. Тот не спеша закурил трубку, после чего молча подал знак к началу экзекуции.

Кнут со свистом полосовал воздух, и хлестко ударял по живой плоти. Кевин был сильным мужчиной, и стоически выдержал десять ударов, после чего мужество его покинуло. Он извивался, кричал и трясясь всем телом ожидал нового удара, которые сыпались на него через неравные промежутки времени. Джеймс знал толк в подобных делах, и мог довести человека до исступления. Если только тот не проваливался в спасительное забытье. Как Кевин после двадцатого удара.

Не повезло бедолаге. Его тут же облили водой, сунули под нос что-то с резким запахом, привели окончательно в себя. Наказываемый должен был прочувствовать все прелести экзекуции от начала и до конца. И она продолжилась. Всего Кевину досталось пятьдесят ударов. При этом его еще дважды приводили в себя. Но и на этом его мучения не закончились, потому что несчастного оставили висеть на солнцепеке до вечера, как яркое напоминание всем, что их жизни отныне ничего не стоят.

После окончания экзекуции всех погнали к кузнице, где с них сбили кандалы, а затем увели показывать места их обитания. Словом заниматься по распорядку. Однако все это не касалось Патрика, с которого даже не подумали снимать цепи. Хм. Ничего удивительного, ведь его покупали вовсе не для того, чтобы выводить на полевые работы.

Впрочем и для урока остальным он так же не годился. Он был личным трофеем хозяина, и тот не собирался ни с кем делиться удовольствием отмщения за дерзость этой ирландской свиньи. А еще, ему не хотелось устраивать разбирательства при посторонних. Джонсон приказал подвесить Кларка за кандалы на крюк, так чтобы он самую малость не доставал до земли, так оно мучительнее всего. После этого мистер Генри приказал чернокожим телохранителям и кузнецу, рабу ирландцу, оставить их одних.

— Признайся, ирландская свинья, ты ведь решил, что это ты послужишь примером для остальных. Ну чего же ты молчишь. Я ведь помню насколько бойкий у тебя язык. Или ты все еще надеешься, что я тебя не узнал?

— Глупо было бы на это надеяться, после того как ты с таким упорством торговался за право обладания моей шкурой.

— Умница. Только говори мне вы, и называй господином. А лучше хозяином.

— Мне от этого будет легче?

— Хм. Дай-ка я подумаю,— он изобразил глубокую задумчивость, а потом вдруг просиял словно совершил некое долгожданное открытие.— Нет. Тебе от этого легче не будет.

— Ну и какой тогда мне смысл лебезить перед тобой.

— Ты прав. Никакого. Но это не имеет значения. Даю тебе слово, что уже через десять дней ты превратишься в покорную собачонку и будешь вилять хвостиком при виде своего хозяина, то есть меня. И поверь, то обстоятельство что у тебя нет хвоста, не имеет ровным счетом никакого значения.

— Верю,— изобразив пожатие плечами, просто ответил Патрик.— Сломать можно любого.

— Во-от. Радует, что ты это понимаешь. Это просто замечательно. Из тебя получится отличная и преданная шавка.

— Но есть исключения,— поспешил остудить довольного плантатора Патрик.— К примеру, я предпочту сдохнуть, вместо того чтобы превращаться в тряпку. Как тебе перспектива ломать труп, английская собака? Ну чего ты так на меня вылупился?

Джонсон сначала дернулся в сторону висевшего на крюке невольника, но потом остановился, и окинув его спокойным взглядом, погрозил ему пальцем.

— У тебя ничего не получится, грязный ирлашка. Ты не первый и не последний раб, которого я приведу к покорности. Десять дней. И сегодняшний не предусматривает никаких пыток. Ты будешь так висеть ровно два часа, после чего тебя снимут. Мы ведь не хотим, чтобы с твоими руками случилось что-то необратимое. Как видишь, я неплохо разбираюсь в анатомии. Хочешь, я поведаю тебе хотя бы часть того, что тебе предстоит.

— Вижу, что тебя буквально распирает от желания, а потому не вижу смысла отказывать тебе в этом удовольствии.

— Благодарю, ты очень любезен. Так вот, для начала тебя обольют патокой, и привяжут к столбу. Ты не представляешь до какого исступления могут довести насекомые своими мелкими лапками и хоботками. Это просто ужас какой-то. Взрослые и крепкие мужчины плачут как дети. Кстати, слышишь? Это воет тот самый здоровяк. К нему в гости пожаловали местные мухи. Очень скоро они отложат на нем мириады своих яиц...

Джонсон продолжал живописать, вальяжно прохаживаясь по кузнице, перебирая кузнечные инструменты живо описывая возможность их двойного предназначения. Показывал и орудия специально предназначенные только для пыток. Надо признать рассказчиком он был хорошим, настолько живо у него получались все описания. А еще, это говорило несомненном опыте в данном вопросе.

Впрочем, Патрик мало его слушал. Вернее не он, а Шейранов. Конечно умом он понимал, что Перегудов его как-то вытащит, и если все еще ничего не предпринял, то ждет, не сможет ли он сам что-либо предпринять. Нет, он не маньяк. Он человек искренне и без остатка преданный своему делу. И это шоу, его детище, ради которого он готов на многое. Кстати, когда состоялось их знакомство, привлекая в свой проект кукловода, Антон рисковал пожизненным заключением.