Океан для империи

Вейланд размахнулся и метнул свою железяку в кайзера. Кайзер дернулся, его лицо окрасилось кровью. Вокруг началась суета и паника, что позволило мне быстро выбраться из толпы.

Кортеж кайзера резко ускорил скорость движения и, в тот момент, когда стало ясно, что движение это направлено по прежнему к вокзалу, я опустился на колени и, стиснув свой нательный крест, четко и ясно произнес по немецки — "боже, храни Императора!". К немалому удивлению, многие из окружавших меня немцев последовали моему примеру.

Бремен

Тумкова (Плетка)

6 Февраля 1901 года.

Пока мои подчиненые пасли этого немецкого придурка, я занималась подготовкой конечной фазы операции.

С утра пришла на вокзал и купила билет. Билет мне был нужен все равно куда, значение имело только время отправления. Этот билет должен был оказаться поводом находиться на вокзале, когда сюда доставят кайзера, если, конечно, его доставят сюда, а не в больницу.

Кроме того сдала в камеру хранения свой баул. В решающий момент это придаст правдоподобия.

После этого, я стала тщательно изучать систему охраны. Ведь не конь с горы — глава государства отсюда выезжать будет! Ничего особенного, надо сказать. Жиденькое полицейское оцепление только на том пероне, возле которого стоит императорский поезд. Никаких тебе агентов в штатском или там снайперов на крышах.

Села за столик в кафе и изучаю себе поезд номер один. Мне нужен кто-нибудь из этого поезда. Лучше большой начальник.

Жду. Не может быть, чтобы до вечера они все в поезде торчали, кто-нибудь да выйдет ножки размять. А куда ему дорога — конечно, только сюда, в кафе. Далеко же от поезда не отойдешь, кто его знает, когда император прибудет.

...Только после обеда появляется, наконец, возможный кандидат. Врач, скорее всего. По рукам видно. Значит надо пробовать.

В контакт вступаю самым примитивным способом. Иду в туалет и при возвращении, умышленно спотыкаюсь о чуть выступающую ногу доктора. Естественно, падаю — и объект сам приходит мне на помощь, вовсю извиняется, я ахаю и охаю, знакомимся, короче. Привожу себя в порядок, подсаживаюсь к нему за столик.

В общем, спустя десять минут мы уже мило болтаем. Объект действительно доктор, зовут Гюнтером, один из врачей кайзера. Я восхищаюсь собеседником, искренне интересуюсь кайзером, не забывая восхищаться и им тоже. Попутно впариваю ему свою легенду о путешествии в Бразилию, об этих ужасных дикарях, которые используют страшные яды. Кстати, в Бразилии я действительно бывала. Лет этак через двести.

Потом мельком упоминаю о своем медицинском образовании и наша болтовня переходит на профессиональные темы. Также ненавязчиво вбрасываю ему информацию о моем интересе к южноамериканским ядам и противоядиям, скромно намекаю, что намерена опубликовать полезную информацию по этой теме, мол и образцы у меня привезены из Южной америки.

Потом вновь перевожу разговор на кайзера, опять ахаю, выражаю желание посмотреть на этого великого человека вблизи.

В общем, док сам великодушно предлагает провести меня на императорский перон прямо к линии оцепления, когда прибудет кайзер. Но для этого надо меня провести туда прямо сейчас, чтобы начальник охраны дал добро.

Отлично! Молодец, Анька! Ну, теперь только остается надеяться, что док не страдает склерозом и не растеряется при виде раненого императора.

Вечереет. В наушнике (он у меня замаскирован под сережку) голос Филина: "боже, храни Императора". Сигнал! Покушение состоялось и везут кайзера именно на вокзал. Если бы везли в больницу, в тексте сигнала был бы упомянут кайзер, а не император.

Выдвигаюсь к оцеплению, прошу полицейского позвать Гюнтера. Он мне потребуется здесь, рядом. Наконец, появляется полицейский с Гюнтером и в тот же момент на площади слышен гул толпы и, спустя пару минут, вваливается свита Вильгельма, причем сам Вильгельм идти уже не может, его несут на руках. Отлично сработано, Филин! Теперь моя очередь.

Как бы в ужасе, крепко хватаю за локоть Гюнтера. Пока тот пытается высвободиться и броситься навстречу кайзеру, призываю его внимательно посмотреть на сгиб локтя Кайзера — нет ли там темных пятен, вдруг это страшный-престрашный яд кураре.

Гюнтер, наконец вырывается (точнее, это я позволяю ему вырваться), бросается к Вильгельму, мне же остается только ждать.

Вся эта компания забирается в вагон. Если эти идиоты сейчас уедут, то императору абзац. Ну же, Гюнтер, давай, припоминай наш разговор, скорее же...

Три минуты... Пять минут... Семафор пока закрыт, но его могут вот-вот открыть... Семь минут... Сработало! Из вагона выпрыгивает какой-то важный военный и за ним Гюнтер!

Почти бегут ко мне!

Так, Гюнтер быстро меня представляет генералу, потом сбивчиво, явно волнуясь, сообщает мне что на сгибах локтей его величества темные пятна и спрашивает, не могу ли я помочь.

Я, естественно, согласна оказать всю возможную помощь великому монарху, но, увы, мой багаж в камере хранения.

Генерал грозно рявкает на полицейских, я, изображаю крайнее волнение и вручаю полицейскому багажную квитанцию.

Полицейские рысью отправляются за моим багажом, а меня очень вежливо, однако же довольно быстро заводят в вагон и ведут к больному.

В роскошном салоне немало народу, кайзер лежит на диване, рукава мундира взрезаны — ага, смотрели на сгибы локтей — на лице и на мундире кровь (ну это они сами пусть зашивают — и лицо, и мундир ). Подхожу, отодвигаю какого-то штатского, похоже, другого доктора, присаживаюсь на корточки и начинаю с умным видом разглядывать руки кайзера, попутно считаю ему пульс. Так, нормально, двух кубиков противоядия хватит, но, еще бы и камфоры вколоть неплохо. Все это у меня в багаже есть, надеюсь, не разобьют.

Вот и он, мой багаж, тащит его офицер не ниже оберста по званию. Какой почет моему баулу, однако.

Открываю баул, ой что это, никак поезд тронулся? Это хорошо, это то, что нужно. Достаю пробирку с противоядием, потом другую с камфарой, так, теперь шприцы. Набираю противоядие в шприц и...

Мою руку останавливает рука генерала. Он интересуется, не опасно ли это для обожаемого монарха. Ох, непрост генерал, ох непрост!

Высвобождаю руку из его захвата и демонстративно делаю укол себе в руку — на полкубика. Это генерала убеждает и он больше не чинит мне препятствий.

Так, укол противоядия, теперь укол камфары. Все, дело сделано.

Говорю якобы усталым тоном, что укол должен подействовать в течении четверти часа, потом императору надо выспаться, а потом я должна снова его осмотреть. Меня вежливо, но решительно препровождают в соседний вагон и сажают в какое-то купе. У дверей купе остается на страже офицер с саблей, кажется лейтенант. Генерал забирает мой баул и уносит куда-то. Проверять будет. Ай, генерал, молодец.

Теперь опять ждать. Сижу и жду, даже начинаю придремывать под стук колес. Проходит минут сорок, и заявляется старый знакомый генерал. По его радостному виду понимаю, что с Вилли все в порядке. Впрочем, он быстро принимает серьезный вид и начинается допрос, вполне, впрочем, замаскированный под светскую беседу.

Спокойно впариваю ему свою легенду, у меня каждый предмет в бауле залегендирован.

Генерал в конце концов успокаивается, явно убежденный мною в том, что госпожа Тумкова оказалась в Бремене совершенно случайно и к покушению на обожаемого кайзера отношения не имеет. Впрочем, они конечно же уже допросили этого недоумка и никакой связи между нами не обнаружили. На ближайшей остановке генерал наверняка первые протоколы допросов получит по телеграфу.

Так и случается. После первой же остановки с моего купе снимают охрану, а меня вежливо просят пройти в императорский салон.

Император уже пришел в себя, рану на лице ему тоже обработали и он сидит с замотанной бинтами головой уже без мундира, в одной рубашке. Я изображаю некое подобие книксена и прошу разрешения осмотреть его. Убеждаюсь, что здоровью императора больше ничего не угрожает и сообщаю ему об этом.

Император тихо говорит, что приглашает меня на аудиенцию в Берлине, где он и вручит мне достойную меня награду. И тут же интересуется, чего бы я пожелала.

Я делаю растерянный вид, и отвечаю, что еще не придумала и вообще, оказать помощь великому императору — это само по себе большая награда.

Вилли изображает слабую улыбку и отпускает меня.

Я выхожу из салона, там меня поджидает все тот же генерал и провожает уже в другой вагон и другое купе, гораздо более удобное, где я и встречаюсь вновь со своим изрядно перетряхнутым баулом.

Я еду в Берлин в императорском поезде! Второй этап операции внедрения можно считать условно удачным, теперь мне очень-очень надо подружиться с Вилли. Или с кем нибудь еще, но тоже влиятельным. Например, с этим генералом.

Санкт-Петербург

Трубицин (Лютик)

Февраль 1901 года

Этот дом я купил совершенно самостоятельно, без какого либо участия моих подчиненых. И на имя, никому из сотрудников Малахита неизвестное. Ибо конспирация — превыше всего.

Так что этот дом не конспиративная квартира и не явка. Это то место, где я могу в одиночестве заниматься планированием и анализом, и где могу скрыться в случае провала. Нора, короче.

Пришло время заняться детальным изучением и анализом текущей ситуации в империи. Я и занялся.

Конечно, основные наработки были сделаны за подготовительный период и на земле и, частично, на луне. Но уж больно много других дел было у меня, как у командира отряда. Теперь настало время конкретного планирования.

Поэтому я распределил все текущие дела — съем и покупка квартир, оборудование явок, текущую работу — по своим замам и забился в эту нору. Читать и думать.

Где-то спустя пару недель безвылазного сидения за ноутом начала оформляться в мозгу цельная картина, довольно неприглядная, реальной ситуации в империи.

Вкратце опишу только выводы.

Выглядело все примерно так:

Действующие силы.

За 40 лет, прошедших со времен начала александровских реформ, в стране возникла и окрепла крупная буржуазия — олигархи. Разжирев от бешеных денег, эти господа ныне захотели еще и политического влияния, чтобы конвертировать его в еще большие деньги. Но абсолютная монархия — это вам не шутка, власть тут купить очень сложно, а, даже купив, нет никакой гарантии что этот или следующий монарх эту власть обратно не отберет и денег при этом не вернет. Отсюда и их либеральность, и требования конституции, и финансовая поддержка экстремистов, и коррупция, и ориентация на враждебные России государства.

В нашей истории они последовательно решали свои задачи революцией 1905 года и февралем 1917. Обозначим условно эту силу, как "белые".

Сама монархия и государственный аппарат в целом, бюрократия и силовики — то есть существующая власть — это другая сила. "Черные". У них в руках силовые структуры, тоже есть немалые деньги, административный ресурс и авторитет. У них в руках также большая часть земли.

Крестьяне, казаки, мелкие лавочники и ремесленники — "зеленые". Тут денег и земли поменьше, но зато это 90 процентов населения России. Вот только почти полная неграмотность и территориальная рассеяность не дают этой силе собраться в кулак. Так что сила эта может быть использована только как союзник другими силами. Если можно так выразиться, это пассивная сила, без возможности самопроявления, но на чьей она стороне — того и Россия. Кроме того, это тот резервуар пушечного мяса, из которого черпают людские ресурсы другие силы.

"Красные". Крупный организованный рабочий класс и всякого рода революционеры. Имеется большой недостаток денег и собственности, но если источник финансирования, внутренний или внешний, откуда то вдруг находится, то они становятся очень даже опасны. Что в нашей истории и подтвердил октябрь 1917.

"Желтые". Националисты с окраин империи. Как правило, выступают в комбинациях цветов — желто-красные, желто-белые и желто-зеленые.

Общая картинка истории начала века (без нашего воздействия) — белые финансируют красных, те атакуют черных, черные договариваются с белыми о разделе власти в обмен на прекращение поддержки белыми красных, после чего одерживают победу над последними. Желтые как единое целое не выступают. Это — революция 1905-1907 годов.

Спустя 10 лет, белые, уже опробованным способом, финансируя красных совместно с ними возобновляют атаку на черных, чьи силовые и финансовые возможности подорваны двумя неудачными войнами и потерей авторитета среди зеленых. Черные исчезают с исторической арены, а их ресурс переходит частично к белым, частично к красным. Это февраль 1917 года.

Наконец, красным удается найти внешний источник финансирования, привлечь к себе и зеленых ,и желтых, и уничтожить белых, захватив их ресурсы. После чего частично подавляются и желтые. Правда, не все. Некоторые успевают присосаться к внешним источникам финансирования самостоятельно — например, Польша и Финляндия. Там побеждают желто-белые. Это октябрь 1917 и гражданская война 1918-1921 годов.

И, наконец, использовав все захваченные ресурсы, красные проводят процесс "перекрашивания" зеленых в красный цвет, завершившийся в основном к середине тридцатых годов коллективизацией и индустриализацией, а окончательно — к семидесятым годам.

В результате всего этого процесса — процесса модернизации — и появится возможность полета на луну. А значит и нашего возвращения.

Такая вот цветная картинка. В которой модернизацию проводят красные, в которой от страны отрываются здоровые куски, в которой гибнет масса ресурсов, в том числе и людских.

И эту картинку нам надо изменить. Поскольку мы хотим вернуться, а в семидесятых для нас будет уже поздно.

Какую картинку мы хотим получить в результате нашей деятельности — рекомендовано в задачах экспедиции. Хотя конечный выбор за нами, то есть, в итоге, за мной, как за командиром Малахита. Ошибусь в выборе — и экспедиция закончится неудачно, результаты ее в нашем времени никто не узнает.

Я понимаю, что надо принимать решение в ближайшие дни. Но ведь не зря я брал в экспедицию историка? Надо ехать на Тютерс, обсудить поплотнее вместе с Федором и Климом.

Тютерс

Терещенко (Трос)

Февраль-март 1901

Пушок молодец. В первые же дни сварганил из досок и электромотора примитивные аэросани — скорость они развивают небольшую, километров 20 в час, но все лучше чем пешком или на лыжах сотню километров до берега преодолевать.

Почти все оперативники уже покинули базу, перебираясь поближе к местам своей работы, поэтому на острове в уже сооруженных бункерах стало гораздо свободнее, я даже ухитрился заиметь, хотя и временно, персональный ( вообще то этот бункер строился как тюрьма). Но поскольку пленных у нас пока не было, то я там оборудовал свое временное рабочее место.

Объем работы нарастал, по мере того, как оперативники включались в работу. Согласно приказу Лютика, каждый оперативник обязан был присылать подробный доклад обо всех произведенных им действиях, разговорах и контактах до 18.00 питерского времени, ко мне же немедленно попадали копии этих рапортов. Я вносил изменения во все проверяемые исторические модели, Толик Фисун закладывал данные в конторские оперативные и психологические модели. По ночам на серверах проходил пересчет и к утру были результаты расчетов.