Глава 1. Велкам!

— А почему ты шёл один? Никого не присмотрел себе там?

— Ааай, — поморщился Петер. — Не мой день, видимо. Что-то всё дерьмо какое-то клеилось, трипперное.

— Фу, — сказал я, на секунду воцарилось молчание, и потом мы оба начали дико ржать. Чёрт знает, почему. Напугал он меня, наверное. У нас в Мск всякое бывало, дрались, наших друзей избивало какое-то мудачьё... Мы потом мстили за них... Всякое было. Но сейчас я понял, что все эти драки-разборки были так давно.... Словно бы в иной жизни. Кажется, их и не было даже. Словно всё приснилось.

— Слушай, — сказал я, наливая себе чай, — я думал, в Германии к этому спокойнее относятся.

— К этому?

— К таким как ты. К геям, — как я тщательно подбирал слово...

— Я не знаю, как относятся в России, — пожал плечами Петер, — но дураков везде хватает.

Ну да, это верно.

— В России... — продолжил я задумчиво. — Ну, ты б не вышел на улицу в таком виде, как сейчас, — я многозначительно оглядел его узкие красные джинсы и майку с Мадонной.

— Жесть, — покачал головой Петер, заканчивая с котлетами. — Дикари.

Кто бы говорил!

— А что, — поглядел на меня весело, — нормальных людей у вас нет?

— Нормальных... Ну, вот я нормальный?

— Не очень.

Блин.

— Спасибо.

— Ты гомофоб, — он показал мне язык и закинул тарелки в раковину. — И сексист.

— Что??

— И расист немного.

— Чёрт!

— Самую малость, — поднял брови и наставительно мне закивал.

Если б не все эти его повадки, кивания и язык, я б рассердился. А так только рассмеялся.

— Ладно, — говорю, — не беспокойся, ты же не негр.

Казалось, он забыл про губу. А кожа помнила, и от губы через всю левую щёку наливалась красная полоса. Ну, синяк будет, думаю. Если у него будет синяк, он неделю из дома не выйдет. Педовка же.

— А ещё ты турков не любишь, не только негров.

Я хмыкнул.

— А ты любишь?

— Я к ним спокойно отношусь, — он вытер руки, снова набрал воды в чайник и поставил закипать.

— А у тебя есть выбор? — парировал я. — Их сколько, сорок процентов населения?

— Ну, не сорок, — покачал головой с серьёзным видом. — Но я не помню.

— Какая разница, всё равно много.

— А что ты-то так расстраиваешься? — опять поглядел на меня с выражением, и брови — вверх.

— Ну, а вдруг я после учёбы здесь жить останусь, — прищурился я. — Тогда турки меня совершенно не устраивают.

Петер сдержал смех и снова пожал плечами:

— Ну, я ж говорю — расист. Натуральный.

Я усмехнулся про себя на игру слов, он заметил, и пришлось ему объяснить, что в русском "натурал" — это "стрейт" в английском, характеристика, противоположная их немецким "швулям".

С чаем мы переместились в гостиную. Петер обнял кружку обеими ладонями, как обычно и делал, устроился в кресле и зябко поёжился.

— Что, холодно?

— Да это от недосыпа. Сейчас посижу немного и спать пойду...

Я устроился с кружкой на диване напротив. Недавно мы с Иркой откровенно его испачкали, а так как вычищать мне было лень, а хрен его отчистишь от спермы, то я благоразумно примостил там подушечку. Ирка стонала, извивалась и хрипела, чтобы я не надевал резинку, и чтобы кончил ей на живот. Ну, вот и доигрались. Надеюсь, она не соврала, что на таблетках.

— Ты правда хочешь здесь остаться? Ты же патриот. Вроде как.

Он запрокинул голову, глаза почти что закрывались, и я уже раздумывал, не придётся ли мне тащить этого пидараса в его комнату на руках. Невесёлая перспектива, но оставить его в кресле, да ещё с разбитой губой, жестоко. Потом у него всё тело болеть будет.

— Да я так сказал, — пожал я плечами. — К слову. На самом деле я не знаю.

— Ну, ты ещё можешь подумать. Два года всё-таки. А так... А так, женись на мне, и о визе заботиться не надо будет.

Вот тебе на!

Я поставил кружку на столик, чтобы не растрясти чай от смеха.

— И что мы с тобой будем делать? — спросил.

— Как что? — брови вверх. — Днём учиться. Или работать. Ночью трахаться.

— Бля... Ты жжошь. Я не буду с тобой трахаться.

— Хочешь визу? Придётся.

Я закрыл лицо руками и ответил только, когда успокоился немного. Аж слёзы на глазах выступили.

— Ой, я лучше себе симпатичную немочку найду.

Петер, шутя, поджал губы и вздохнул:

— Хэх. Ну, вот так всегда. А я так надеялся.

— Ну, ты найдёшь ещё своего принца, — уверил я.

— Быть может, — он потянулся к столику, поставил кружку и поднялся. — Спать надо. А то совсем свихнусь.

— Давай, удачи.

Откуда-то из дебрей своей комнаты он крикнул мне:

— Скажи, у тебя в возбуждённом состоянии сколько?

— Что??

— Сантиметров!

Я тихо, безнадёжно смеялся в кресле.

— Иди в жопу, Петер!

Закрывая дверь, он улыбнулся и сделал книксен:

— Нет, уж лучше вы к нам!

Я уже, если быть честным, как-то и не думал переезжать. Поменять свой дом, большой и тёплый, по большей части тихий, на сомнительного вида общагу с тампонами на лестницах, своего соседа-пидараса на всю эту ораву прыщавых подростков как-то не хотелось. Уже. С Петером мы вроде сдружились, с хозяевами тоже. Порой я приходил домой, на пороге играли мелкие, дочки Рихарда, его жена кричала мне "Добрый вечер, Алекс!" из кухни, а когда я поднимался к себе, меня ждал какой-никакой ужин. Да, кстати, с борщом я капитально провалился, единственное что, он был недостаточно густой, как я привык, но потом я показал Петеру, что такое русский суп, и он всё быстро понял. Даже сметану купил. В магазине русских товаров. Меня это немного покоробило, если честно. Ну, то есть... Какая-то излишняя забота. Не только как к другу. И уж тем более — соседу. Нечто большее. А его жопа меня совершенно не привлекала. Так что...

Но всё равно. Ощущение дома в чужой стране, вы знаете, это дорогого стоит. Ведь здесь всё иное, начиная от велосипедных дорожек, заканчивая оформлением документов. Конечно, мне помогало знание языка, но... Это не то. И была ещё одна причина, почему я не поддавался уговорам Ирки переехать к ней. Я не хотел группироваться с русскими. Я ещё не до конца сам осознал эту мысль, но как-то так чувствовал, что не надо. Не стоит. Я что, русских мало видел? Почему бы на других не посмотреть, пока есть возможность? А они там, у Ирки, оккупировали шесть комнат и каждый вечер устраивают чаепития или чего покрепче. Это всё, конечно, мило, но я совсем не уверен, что эти, выборочные, русские окажутся мне по душе. Они должны быть суперскими только оттого, что русские? Сомневаюсь. Меня вполне устраивали немцы дома, шведы, датчане и негр в лабе в Универе, а уж на лекциях — там вообще сброд со всего мира. Я сторонился русских. Не могу объяснить детально, почему. Ну, вот просто не было к ним тяги.

Ирка однажды испортила вечер. Мы прогуливались после Универа и как-то само собой зашли ко мне, уже вечер был, после восьми. Поднялись на второй этаж, из кухни как всегда пахло съестным, пахло ужином. У нас с Петером была негласная договорённость: я больше налегаю на уборку, а он — на готовку. Только если я от души халтурил, он всё делал с чисто немецкой ответственностью. Все немцы такие. Встать пораньше, всё сделать, вечером релактироваться.

Ну, вот он сидел и релаксировался с книжкой в кресле. И явились мы с Иркой. Они с моей дамой не то чтобы друг друга не переносили, но тихо ненавидели. Ирка ловила кайф от того, что ругает его на чём свет стоит по-русски, когда он не понимает, а он её всё больше и больше игнорил.

— Слуш, я тебя прошу, ну не говори по-русски в его присутствии. Это некрасиво, — сказал я в полголоса, накладывая ужин в тарелки. — Петер, будешь с нами?

— Придётся, я ещё не ел, — ответил откуда-то сзади.

Ох ты. Ничего ж себе, думаю. Ну, это она его совсем довела, если он, вежливый немец, говорит "придётся". Я конечно, медленно думаю. Пока я удивлялся, Ирка уже закипела.

— А никто тут никого не заставляет... — развела руками, лучезарно улыбаясь. — Правда, милый? — это она всё произнесла на дойче, а потом добавила по-русски: — Ну, ничего себе, нос воротит, пидар!

Я с усилием вздохнул и поставил на стол три тарелки.

— Ребят, — говорю. — А давайте, вы сделаете невозможное и помиритесь? А то у меня несварение будет.

Петер отложил книжку и улыбнулся.

— С кем это я должна мириться? — Ирка сложила руки на груди.

О, блядь. Принцесса.

— Я просил же тебя, Ир. Среди нас человек, который не понимает русского, говори на дойче, или ты не можешь?

— А с какой это стати, собственно? Говорю, как хочу, милый.

Аппетит мне окончательно испортили, я сам начал закипать. Петер сидел тихо в своём кресле, потом осторожно нырнул к плите нарезать хлеба и взять вилки-ложки.

— Бля, — выдохнул я, — ну, ты ж в Германии. Нехорошо просто как-то. Человек тебя не понимает и ответить не может, — я чеканил каждое слово, оно давалось мне с трудом, я старался держать себя в руках.

Я уже достаточно хорошо узнал Петера, чтобы понять, что он не овечка и ответил бы сразу и резко, если б только знал, что конкретно она говорит. Язык у него подвешен. А так получалось как-то нечестно, даже обидно за него. Игра в одни ворота. Он мог только гадать, из-за чего она орёт, то ли потому что он пидар и она их не переносит, то ли у неё ПМС, то ли это мы из-за чего-то своего поссорились. А может, всё вместе.

Но месячных у неё сейчас не было, я знал.

— Пусть учит! — крикнула и рассмеялась.

— Что? Кто?

— Русский! — и смотрит на меня, лучезарно улыбается. Гордая. Дура.

Как же мне стало неприятно. Я приехал в чужую страну, человек меня тут кормит, окультуривает, в клубы ходит со мной и от девушек там отбивается, а эта выдра московская пальцы гнёт. И из-за чего? Из-за кого? У них там в Мааа-аскве, видите, ли лучше. Что лучше?? Где? Может, покажешь? Ткнёшь пальцем? А то я что-то два месяца тут прожил и не заметил, что в Мааа-аскве лучше.

— Так. Бейби. Это кто к кому приехал?

Ирка прищурилась и закусила губу. Я на немецком говорил. Петер как-то притих, а эта, москвичка моя, раздумывала, как бы побольнее укусить.

— Слушай. Умник. Что ты доёбываешься ко мне?

О да. Плохой ход.

— Я к тебе не доёбываюсь, — снова ответил я на дойче. — Мне это не надо, я тебя уже выебал во все дыры и порядком подустал от тебя.

В воцарившейся тишине Петер тихонько присвистнул. Через минуту мне было уже стыдно за свою грубость, но Ирка метнулась в коридор и так как туфли не снимала, то сразу же кинулась вниз по лестнице. Чёрт. Но я вообще-то и не думал бежать за ней. Что мне ей сказать? Всё, что сказал, всё правда, единственное, о чём жалею — слишком в грубой форме вышло.

Мы с Петером постояли в тишине, потом он повернулся ко мне и спросил:

— Что, правда, во все?

— Нет, в попу она не даёт.

Он щёлкнул языком, словно жалея меня, и мне пришлось легонько ткнуть его в бок, чтоб прекратил.

— Чёрт, — сказал я. — Я чувствую себя ужасно. Давай напьёмся, — завтра я ей звякну, извинюсь за грубость.

Но, однако, я так и не позвонил. Я написал ей на мыло, что, мол, сорри, за грубость, тебе наверное было неприятно, что посторонний человек слышал и понимал... В общем, какое-то неизвиняющееся извинение вышло. Но я не особо жалел. Главное было отписаться, галочку поставить. Сделано. Не одна вагина морально не пострадала. Её широкая, горячая и липкая меня больше не интересует. Найду другую. Петер, пошли в клуб!

Меня не волновало, что кроме соседа друзья как-то не спешили появляться. У меня так было всегда. Я очень общительный, но близко к себе подпускаю далеко не сразу. Трахаться могу, пожалуйста, а в душу не лезьте незнакомыми руками. Это если девушки. В Мск у меня есть именно подруга, в плане не для секса, а поговорить. Раньше она была моей девушкой, Ленка Стрелкова, а потом как-то... расстались, в общем. Она парня нашла, я чуть позже — другую девчонку. Но остались в хороших отношениях, настолько, что можно сказать — друзья. Привет, друг! Привет, Ленк!

И вот однажды случилось то, что должно было случиться, но я как-то упустил это из виду. Забыл. Петер привёл мужика.

Они пришли в пятницу вечером, поэтому не знаю, где он его подцепил. Я когда его увидел, не сразу осознал, зачем он пришёл, а потом чуть сушилку для одежды не выронил. У меня за стенкой будут трахаться мужики! Это был не высокий турок, лет двадцати пяти, с тёмной кожей, с золотой цепью на шее, в белой майке, отвратный тип, короче. Типичный чурок. Имя его я как-то пропустил мимо ушей, когда Петер нас знакомил, и руку пожимать тоже не стал, ушёл на кухню. Турок окинул меня оценивающим взглядом, я ответил ему не менее внушительным взглядом: "Пошёл на хуй, сука", и Петер решил разрядить обстановку.

— Слушай, иди пока в мою комнату, это там, направо, я сейчас приду, — сказал он чурке и нырнул на кухню. — Алекс!

— А?

Чтобы чем-то занять руки, я открыл холодильник, но ничего там не обнаружил.

— Чёрт, Петер, завтра же праздник?

— Что? А, да...

— У тебя есть еда?

— Ну, конечно, бери, что хочешь. Слушай...

Он замялся, не зная, с чего начать, и мне пришлось поднять на него глаза. Впервые я рассмотрел, что его глаза серо-синие. Какая-то смесь серого и синего, очень странный цвет.

Так он правда с мужиками трахается?? Жесть!!

— Ты не против в общем? — спросил меня, немного смутившись.

— Ин дженерал? — попытался сострить я.

Он слабо улыбнулся, и я наконец взял себя в руки.

— Слушай, Петер, я не в восторге, но ведь это будет нечестно. Я тут столько всех перетрахал уже, а тебе запрещать стану? Ты сюда вообще первый заехал.

Он поглядел на меня, словно изучая. А я почему-то не мог смотреть ему в глаза, смотрел на нос и губы, думал о том, как он сейчас будет сосать член грязного чурки вот этими самыми губами.

— Короче, веселись. Я наушники одену. Или пойду прогуляюсь.

— Ок. Спасибо.

— Нет проблем. Только я тебя прошу, пусть он по квартире голым не расхаживает, ок? — здесь же дети на первом этаже...

— Не, ты что, — замотал головой Петер.

Ой, а я сам-то... Я ведь ему до сих пор не показал испачканный диван. И я не знаю, как его чистить. Я почему-то постеснялся спросить Петера, а сейчас там наверное уже всё впиталось, что называется, до костей. К этому чёртову дивану всё липнет, и моя сперма не стала исключением. Вот... твою мать.

Я решил немедленно идти на прогулку, а то вдруг они там уже начали. За стенкой. Даже представлять это не хочу. Жесть. Жесть! Что они там делают... А ведь они ещё будут мыться в моём душе!

По быстрому обуваясь, я глянул на туфли чурки — чёрные, лакированные, с длинными носами, как у всех турков, — поморщился, брезгливо поддел одну туфлю носком:

— Пирарьёё-о...

И усмехнулся, не зло, конечно, а так, пока туфля катилась вниз по лестнице.

Я гулял всю ночь, так вышло. Даже не планировал, а пошло-понеслось, я сначала зашёл в ресторанчик, поел иранского кебаба, потом погулял по набережной, с девчонками-официантками пофлиртовал немного, покурил. Снова смотрел на яхты, уже другие, и в другой реке. Подумал, что устал на хрен от земли, а хотелось бы подняться куда-нибудь в небо... или уйти в море. И чтобы простор вокруг. Небеса да вода.