"Обречённая прода"

— Ты, прям, недалек от истиныы... — ехидный тон прибалтки не оставляет шансов на правдивость ответа, — выводить из себя нашу семью — это редкое дарование, как тут не влюбиться!

Шутит! Значит не все так трагично... Но нужна определенность:

— Так ты остаешься в группе? — я пытаюсь улыбаться, но сомневаюсь, что мой голос прозвучал уверенно и бесстрастно.

Альдона демонстративно медленно подходит ко мне и слегка нагибается. Особой нужды в этом уже нет, мы с ней стали почти одного роста, но сейчас наши глаза точно напротив друг друга. Несколько мгновений она молчит, а затем звучит встречный вопрос:

— Так после Италии я могу уйти?

В висках глухо забухало сердце.

"Ой, как бы не ошибиться сейчас с ответом!!! По всем её реакциям, не должна она хотеть уйти... Но как они там с отцом решили?! Бlя-аааааа.....".

Склонив голову, я как в тумане, делаю маленький шажочек к, и так стоящей рядом, девушке. Лбом утыкаюсь в ее чуть вздрогнувшее плечо и тихонько бубню под нос:

— Ну, ты чего? Серьезно решила, что я могу с тобой расстаться? Я гад и прохиндей, но не дурак же...

Секундная пауза, затем плечо чувствительно толкает меня в лоб, а Альдона делает шаг назад. Синие глаза непонятно поблескивают:

— Таак и думалаа! Нааглый лжец... А слово даваал!..

"УГАДАЛ!!! Не злится!.. Угадал... Фу...".

Достойная дочь "папаши Веверса" саркастически ухмыляется:

— Сдрейфиил?!

"Ну, и кто тут с кем играет? Ооооо....".

Независимо задираю подбородок и цежу сквозь зубы:

"Не сдрейфил, а чуть-чуть струхнул... Ты, собственно, чего хотела? А то там очередь...".

Прибалтка продолжает какое-то время меня насмешливо рассматривать, а затем насмешка неожиданно исчезает с ее лица:

— Не вздумаай сегодня ни о чем разговариваать с Ладиной бабушкой. Вечером тебе сноваа придется зайти к нам в гостии.

Стою в таком немалом... замешательстве.

Альдона понимает неверно. Опять подходит вплотную, берет за лацканы, так и не снятой, куртки и ощутимо встряхивает:

— Не взду-май раз-го-ва-ри-вать!

Ничего особо не понимая, тем не менее, автоматически напускаю на морду независимость. Снова встряхивает. Сильнее.

— Послушаеешь отцаа и потоом делаай, каак знаеешь... Доо этогоо, ни о чеем с неей нее говории... Пообещаай!

"Ого! Как акцент попер!".

Альдона выжидательно на меня смотрит, а затем спохватывается и делает злое лицо:

— Нее вздумаай! Я нее шучуу...

"На хрен... Дождёмся вечера. Раз такие страсти...".

— Хорошо. Я услышал тебя. И сделаю, как ты говоришь.

Стойко смотрю в потемневшую синеву глаз.

Татьяну Львову — нашего "кутюрье" и полную тайн Тортилу (maть её!) Афанасьевну, Клаймич в кабинет сопровождал лично. Накал общения между этими двумя достойными дамами, казалось, уже достиг градуса извержения вулкана.

Мысленно вздыхаю: ни Ладина бабка (глаза б мои её не видели), ни обиженная на весь мир Львова — особой любви не вызывали. Даже виноватый вид Клаймича, не умеющего обуздывать баб, и то раздражал.

(Пусть у меня сейчас с "бабами" тоже возникли сложности, но мне-то всего пятнадцать, а он взрослый мужик! Натяжечка?! Ну, и пофигушечки!).

— У нас мало времени. Поэтому — коротко и по существу, — мой совершенно ледяной и не любезный тон, вкупе с "резко" угрюмым видом, явно, сбил с толку даже многоопытного Григория Давыдовича.

Наконец, все трое справились с первым ступором и одновременно открыли рты.

— Алексе-ей!!! — мой вопль опять ввергает присутствующих в оцепенение. Бас "Большого брата" я хорошо слышал, когда в кабинет открывалась дверь, поэтому риск, что не буду услышан, отсутствовал.

Дверь тут же распахивается и появляется встревоженный "мамонт". Мощный толчок в спину, впихивает Леху в кабинет и в дверном проеме возникает напряженная Альдона — злое лицо, сузившиеся глаза и две яркие полосы на скулах.

"Охренеть... Как она сейчас ОСЛЕПИТЕЛЬНО красива!".

— Леша, свяжись срочно со Шпильманом... узнай, с какой максимальной скоростью он сможет сшить на меня костюм. Вопрос денег не стоит... Альдона! (Ну, надо же как-то замотивировать её "эффектное" появление, а то вон снесенный с дороги "мамонт" глаза пучит!) Узнай, пожалуйста, тоже самое в том ателье, где вам платья шили... на Кропоткина...

Альдона коротко кивает и сразу исчезает. Леха тоже, немного потоптался, и с грацией слона прикрыл за собой дверь.

— И еще раз прошу... Коротко и по существу. Татьяна Леонидовна, что у нас с платьями и брючными костюмами девушек?

Сбитая со своего первоначального запала, хмурая Львова начала подробный доклад по туалетам наших барышень. Из ее слов я так и не понял, что могло вызвать их конфликт с Энгельгардт.

— Татьяна Леонидовна, я правильно понимаю, что все вещи, готовы и проблем нет?

— Неправильно... — недовольно буркнула Львова, — полностью они будут готовы через три дня.

Перевожу взгляд на Ладину бабку. Та, с милой лицемерной улыбочкой, уже готова выступить со своей "партией".

— Роза Афанасьевна, аудитория у Ваших ног... — брюзжу я, не обращая внимания на предостерегающий взгляд Клаймича, и устало приопускаю веки, подперев голову рукой...

...А чёртова старуха во всем права... Действительно, наверное, мало сшить сногсшибательные наряды, их еще "нужно уметь носить". Надо "уметь себя подать", именно в них, а не "вообще". Окружающие должны воспринимать туалет "неотъемлемой частью" созданного образа, а не "вычурной отрыжкой модельера"!

На "вычурной отрыжке" я даже приоткрыл глаза.

Таким образом суть конфликта стала понятна... Энгельгардт хотела "обкатать" платья на "Песне года", которая состоится послезавтра, а Львова настаивала на соблюдении "пошивочного плана", для "сдачи" костюмов комиссии Минкульта, и соблюдении "эксклюзива" для Италии.

Гася, вот-вот готовую вспыхнуть, перебранку, припечатываю ладонью по столу:

— Спасибо. Я выслушал вас обеих и принял решение...

Притихли. Похоже я сумел внушить присутствующим, что паренек сорвался с катушек и сегодня с ним лучше не связываться.

— Татьяна Леонидовна, я очень доволен вашей работой и получившимся результатом... Григорий Давыдович, рассмотрите вопрос о премировании за ударный труд.

Я опять поворачиваюсь ко Львовой:

— Сдавать комиссии министерства мы будем костюмы в том виде, в котором они пошиты сейчас, но...

Делаю паузу, встаю из-за стола и подхожу к окну.

"Как же надоела эта ранняя темень, мороз, неосвещенные улицы и... и вообще, ВСЕ уже поднадоело и подzaebalo! Есть молодость, привлекательность, вагон здоровья, сумка денег и чемодан золота... Только вот "ни сна, ни отдыха измученной душе"...".

Понимаю, что пауза затянулась и резко отворачиваюсь от окна.

— ...Сшейте пожалуйста под пиджаки дополнительные... э... блузки. Под застегнутыми пиджаками их видно быть не должно. Пусть возникает эффект пиджака на голое тело! Смело и стильно. Может где и сгодится...

"На самом деле, все из Интернета. Увидел на какой-то певичке и, прям, "проникся"! Тем более и мордаха у той была приличная и "формы" тоже наличествовали. До "наших" правда далеко, так значит — тем более!".

Львова и Роза Афанасьевна синхронно хмыкнули и тут же невольно посмотрели друг на друга.

— Что касается всего остального... То позиция Розы Афанасьевны мне ближе, — и не обращая внимания на вытянувшееся лицо Львовой, закончил, — готовьте, пожалуйста, платья к послезавтрашнему концерту.

И не давая никому больше произнести ни слова, командую:

— Григорий Давыдович, тащите сюда Завадского, пока он не лопнул от новостей...

"Новости" Завадского, большей частью, касались музыкальных аспектов и меня сильно не заинтересовали. Я, конечно, сделал серьезное лицо и покивал, сообщениям о новых обнаруженных возможностях аппаратуры, идеям по аранжировкам и "очень сильным" кандидатурам новых музыкантов в группу, но внутри остался равнодушен.

Сообщил обоим, что рад, полностью доверяю их профессиональному мнению и перешел к вопросу, который меня волновал на самом деле:

— У нас есть две новые песни — на русском и итальянском! Обе могут прозвучать в Италии и должны быть готовы, что называется, "про запас". Завтра я улетаю в Ленинград, поэтому основную работу нужно сделать сегодня! В бой!..

Пока воодушевленный и заинтересованный Завадский помчался мобилизовывать музыкантов, Клаймич прикрыл за ним дверь и озабоченно поинтересовался:

— Виктор, как вы думаете... Нам нужна собственная передвижная телестудия?

— ...?!

— Помните Игоря и Дениса из "Останкино", которые монтировали нам ви-део-клип? Так вот, они говорят, что их хозяйственники готовы передать, за символическую плату, на баланс любой организации передвижную телевизионную студию ПТС "Магнолия" на базе ЛиАЗа, в прекрасном рабочем состоянии.

— С чего такой приступ немотивированной щедрости? — проявил я здоровую подозрительность.

— Я спросил... Оказывается, они не могут принять на баланс новые "передвижки", пока там числятся "старые". А ведь одновременно с новыми, поступают "средства на освоение", исполняется план "по внедрению", а это уже несет всяческие "плюшки" в виде премий, различных поощрений и тому подобного!

Клаймич выжидательно смотрит.

"Гримасы развитого социализма, мать твою! А чего не передать коллегам в союзные республики или на "Мосфильм", наконец?!".

Но пока такие мысли крутились в голове, она сама уже жадно кивала.

— Только, Григорий Давыдович... — я понизил голос, я надеюсь в этой передаче все будет "чисто"?

Клаймич протестующе замахал руками:

— Абсолютно чисто и прозрачно! Гостелерадио передаст в МВД, а ХОЗУ генерала Калинина передаст нам...

Я все еще скептичен:

— А точно передаст? Не зажилит себе в хозяйство?!

Клаймич довольно ухмыляется:

— Не "зажилит"... я ему обычно говорю, что все согласовано с генералом Чурбановым и он даже не перепроверяет. Юрия Михайловича он опасается, почему-то, гораздо больше министра...

Я покачал головой:

— От Юрия Михайловича зависит останется ли он начальником ХОЗУ при новом министре...

Клаймич изумленно округлил глаза.

— Не сейчас... Но когда-нибудь это, все равно, произойдет... Вы, главное, там не домахинируйтесь!

Григорий Давыдович изобразил оскорбленную добродетель:

— И Николай Анисимович и Юрий Михайлович не раз говорили — при любых затруднениях обращаться к Калинину. Вот я к Виктору Андреевичу и обращаюсь!

Мы оба засмеялись.

— Пойдемте, Григорий Давыдович! Нас ждут новые песни! — с кислым пафосом провозгласил я и мы отправились работать...

Леха подниматься к Веверсам отказался наотрез и остался ждать в машине. Чего не говори, а "мамонтяра", несмотря на всю свою "толстокожесть", некоторые вещи "сечет" очень чутко. Он совершенно верно уловил, что, при разговоре, будет лишним, и сделал правильные выводы.

— Я прошу, не лезь сегодня в бутылку... Просто выслушай. Мне это... немалого стоило.

Мы с Альдоной поднимаемся в лифте на 7-ой этаж, и тихо сказанные слова сразу заставляют меня поверить, что организация сегодняшней встречи далась ей очень непросто.

"Папаша Веверс" снова встретил нас в костюме. Правда, в другом... Что заставляет предположить, что на ночь он их все-таки снимает!

— Добрый вечер, Имант Янович! Извините, что так поздно, но пришлось записывать две новые песни... Послезавтра "Песня года" и сразу навалилась куча дел... К тому же, хотел бы извиниться за свою вчерашние слова... Надеюсь, не держите зла...

Я лучезарно улыбаюсь. Встречаю холодный, как айсберг, взгляд Веверся и оптимистично заканчиваю:

— Вот и славно! А то я переживал...

В ответ только молчаливый приглашающий жест. Мы проходим в гостиную и снова, как вчера, рассаживаемся вокруг стола. Пока Альдона приносит с кухни стеклянный(!) чайничек и распакованную коробку эклеров (успели заехать в "Прагу"!), никто не произносит ни слова.

Веверс к пирожным не прикасается, а я и Альдона хватаем сразу — на работе поесть не удалось — репетировали!

Прибалт некоторое время молчит, сжав губы в тонкую полоску, а затем, без вступления, тихо начинает рассказывать.

...Родилась наша уважаемая Роза Афанасьевна, которая вовсе и не "Афанасьевна", а Борисовна в семье смоленского дворянина Бориса Энгельгардта в 1908 году. Папа — полковник Генерального штаба, участник русско-японской и Первой мировой. Депутат Государственной Думы и первый комендант Петрограда в Февральскую революцию. В Белой армии был начальником отдела пропаганды. В Париже — таксистом. В Риге — тренером ипподрома. И все это время, в НКВД — секретным агентом.

Когда Латвию присоединили к СССР, был арестован и 6 лет прожил в ссылке(!) в Хорезмской области. А в 1946 году благополучно вернулся обратно в Ригу, где и "водил дружбу" с руководителем местного НКГБ-МВД-КГБ генералом Яном Веверсом.

С родной дочерью у Бориса Александровича отношения были очень сложные. Она даже фамилию и отчество взяла отчима. Правда, после смерти отца фамилию поменяла обратно, а вот отчество трогать не стала. Так и оставила отчима — Гордеева Афанасия Семеновича, члена РСДРП с 1903 года — партийный билет N 661. Ближайшего и тайного соратника товарища Сталина. Презрев свое классовое происхождение, приемная дочь Афанасия Семеновича, тоже, когда подросла, пошла работать на большевиков. А если быть точнее, то — на товарища Сталина.

Потом стала гражданской женой Андрея Андреева. Того самого, что после окончания Гражданской войны, и до смерти Вождя Народов, занимал самые разнообразные посты в партии большевиков и в Советском правительстве. Сходство у них всех было только одно — они все и всегда были КЛЮЧЕВЫЕ: член Политбюро, секретарь ЦК ВКП(б), председатель ЦКК ВКП(б), нарком рабоче-крестьянской инспекции СССР, заместитель Председателя СНК СССР, зам председателя Верховного Совета, зам председателя Совета Министров СССР и 13 лет(!) — председатель Комиссии Партийного Контроля при ЦК ВКП(б).

Незадолго до своей смерти, Сталин удаляет Андреева со сцены и выводит своего соратника из Политбюро, под предлогом... прогрессирующей "глухоты".

С того самого момента и до своей смерти в 1971 году, Андреев ВСЕ 20 ЛЕТ(!) настойчиво имитировал потерю слуха. А все потому, что что после смерти отчима Розы Афанасьевны, Андреев сменил старого большевика на своем главном посту в жизни — руководителя партийной (личной) разведки товарища Сталина.

...Оhyeть... — то есть, мягко говоря, я растерялся.

Услышанное было тайной такого... масштаба, от которой явственно повеяло холодом. Могильным.

Невольно смотрю на непривычно ссутулившуюся Альдону.

Пересекаюсь взглядами с Веверсом и виновато отвожу глаза.

"Мужик-то был прав. Не стоило её втягивать...".

Без всякого желания продолжать разговор, спрашивать и слышать ответы я, тем не менее, выдавливаю из себя:

— Ну, а почему Лада-то должна не вернуться?

В Веверсе что-то неуловимо изменилось. Кажется, исчез какой-то невидимый барьер.

— С 1953 года Энгельгардт "невыездная" и до смерти Андреева находилась под наблюдением органов. На контакт с КГБ не шла. Личная встреча с Хрущевым ситуацию не изменила.