То, что спит в холмах

Я снова взвесила в ладони сверток с ключом. Эдинбург или Свордэйл? Свордэйл или Эдинбург? В конечном счете, столица все-таки победила, и даже не потому, что до поселения мне пришлось бы топать пешком. Если отбросить вариант с экстремальным пешим туризмом, оставалось предположить, что мальчик жил именно в Свордэйле. С одной стороны это означало, что именно там мне могли бы сообщить, как имя ребенка, так и его краткую биографию. С другой же именно там моя нынешняя ненормальность больше всего бросалась бы в глаза, в то время как в большом городе, где меня никто не знал, шансы привлечь ненужное внимание были значительно ниже. Значит, Эдинбург. Поглубже надвинув картуз на лоб, я развернула клочок шелка. Ключ оказался продолговатым конусовидным камешком серовато-коричневого с отливом в вишневый цвета. В детстве мы называли подобные 'чертовыми пальцами', а я, подражая дедушке, помнится, всегда носила такой при себе, прижигая соскобленным с камня порошком мелкие ранки и царапины. И ведь помогало же. До тех пор, пока в старших классах на уроках биологии нам не рассказали, что 'чертовы пальцы' это останки ископаемых моллюсков и ничего целебного в них нет.

Что ж, биология биологией, а сейчас мне предстояло использовать окаменелость белемнита таким способом, какой моей учительнице Раисе Николаевне — царствие ей небесное — не мог присниться и в кошмарном сне. Придушив не вовремя взбрыкнувшую мыслишку о том, что ничего не выйдет, потому что телепортация не возможна даже в наше высокотехнологичное время, чего уж говорить о прошлом стодвадцатилетней давности, я зажала ключ в кулаке и, на всякий случай поднеся его к губам, отчетливо произнесла:

— Карбункул.

Глава 2, в которой Рита Кузнецова получает наследство и дополнительные поводы для размышления

Вокруг потемнело, я ощутила резкий рывок, ребра протестующее обожгло болью, а в животе возникло неприятное ощущение, впрочем, прошедшее сразу, как только свет снова вспыхнул. В тот же момент ключ у меня в кулаке рассыпался в мелкую пыль. Вот уж, действительно, одноразовый предмет. Отряхнув ладони, я оглянулась. Я стояла на мощеной булыжниками довольно оживленной улице, которая по меркам двадцать первого века выглядела неимоверно узкой, хотя и весьма интересной с точки зрения архитектуры. По обеим сторонам улицы возвышались дома в три-четыре этажа, то ли из-за моего нынешнего роста, то ли из-за того, что потолки в них, действительно, были высокими, казавшиеся значительно внушительнее, нежели наши отечественные застройки соответствующей этажности. Камень, из которого были сложены стены домов, имел странный серый цвет, как будто в него въелась десятилетиями оседавшая на стены зданий копоть от сжигаемых в каминах и печах дров. Элегантная, выполненная вязью, схожей с той, которой было написано лежавшее у меня в кармане письмо, вывеска над массивными деревянными дверями дома, возле которого я появилась, сообщала, что нотариальная контора 'Андвари, Андвари и Ко' располагается именно здесь. Сам факт моего возникновения из ниоткуда прохожими был воспринят вполне обыденно. Никто не указывал пальцем, констебли не свистели в свистки... Впрочем, ни одного представителя закона на доступном для обозрения участке улицы я вообще не увидела. Две дамы в строгих платьях с высокими стоячими воротниками, закрывающими шею, обошли меня стороной и, как ни в чем не бывало, продолжили путь. Пока я стояла и оглядывалась, по улице успели проехать три кэба — двухколесные, будто прямиком вышедшие из фильмов про Шерлока Холмса. Видеть их воочию, в естественной, так сказать, среде обитания было и странно, и забавно одновременно. Пожалуй, это можно было считать единственным положительным моментом во всем, что со мной случилось. Когда еще выдастся возможность лично познакомиться с британским бытом более чем вековой давности? И черт с ним, что по возвращении домой никто мне не поверит, я-то все равно буду знать, что это происходило на самом деле. Бросив последний взгляд по сторонам, я потянула на себя тяжелую дверь, ведущую в нотариальную контору мистера Андвари.

За дверью находилась приемная, опознаваемая без всяких дополнительных пояснений. Все-таки бюрократия — вещь неистребимая: она есть сейчас, она была сто лет назад, и через сто лет, как мне что-то подсказывает, она тоже никуда не денется. Причем ладно бы, если речь шла только о людях, так ведь сказочный народец тоже не смог избежать ее тлетворного влияния. Пример этого как раз таки сейчас был у меня перед глазами.

В приемной имелись несколько шкафов картотечного типа с ящиками, аккуратно размеченными, как буквами английского алфавита, так и какой-то рунной вязью, и два письменных стола, заваленных бумагами так, что в памяти разом всплыл светлый образ моего собственного кабинета в период сдачи годовой бухгалтерской отчетности. За обоими столами, едва виднеясь из-за бумажных столпов, сидело по лепрекону, очевидно секретари. На вид эта парочка была помоложе того посыльного, который доставлял мне письмо. Костюмы их тоже были зелеными, а головные уборы отсутствовали, давая возможность вдоволь полюбоваться жидкими, гладко прилизанными волосами, которые у правого лепрекона имели рыжеватый, а у левого мышасто-серый цвет.

Стоило мне только переступить порог, как оба секретаря оторвались от каких-то записей, которые они вели, и наградили меня оценивающим взглядом, особенно задержавшись на старой одежде. Очевидно, проверку на принадлежность к потенциальным клиентам я не прошла, потому что в итоге правый лепрекон довольно-таки невежливо осведомился:

— Что тебе здесь надо?

Да-да, именно 'тебе'. Это я не по интонации сужу, это так сказано было. На мгновение я зависла, пытаясь логически осмыслить то, что по оставшемуся на уровне инстинкта знанию чужого языка казалось совершенно нормальным. Но как это могло быть нормальным, если в английском языке вообще нет местоимения 'ты'? На чем же я тогда сейчас говорю? На каком-то диалекте?

Левый лепрекон тем временем, по-своему истолковав мой растерянный вид, добавил:

— Нам не требуется мальчик на побегушках.

— Могу только порадоваться за вас, — ответила я, справившись с первым удивлением. — Но я вообще-то и не собираюсь предлагать никаких услуг. Мне нужно видеть мистера Андвари. По его же приглашению, — быстро добавила я, потому что по изменившемуся лицу лепрекона можно было предположить, что меня сейчас пошлют в пешее путешествие довольно запутанным маршрутом.

Мышасто-серый секретарь скептически приподнял брови, но все-таки уточнил:

— Старшего или младшего?

— Того, который написал вот это, — я положила на стол перед лепреконом развернутое письмо.

Секретарь пробежал взглядом по строчкам, и снова посмотрел на меня, теперь уже недоуменно.

— Вы — доверенное лицо леди Смит? — спросил он с вполне понятным сомнением.

— Нет, — покачала я головой. — По всей видимости, я и есть леди Смит, поскольку ваш посыльный меньше часа назад вручил это письмо мне. Поэтому я и хочу побеседовать с мистером Андвари.

Секретарь нервно поерзал, еще раз проглядел лежавший перед ним лист бумаги, с наибольшим тщанием изучая замысловатую подпись, красовавшуюся под текстом, а потом попросил:

— Подождите, пожалуйста, если это вас не затруднит.

Меня это совершенно не затрудняло, о чем я и сообщила лепрекону. Тот соскочил со стула и, забрав с собой письмо, скрылся за одной из дверей в глубине помещения. При этом он так торопился, что даже забыл предложить мне присесть. Впрочем, данное упущение я исправила самостоятельно, кое-как устроившись в одном из кресел для посетителей. 'Кое-как' не потому, что кресло было неудобным, а потому, что моя свобода движений сейчас были крайне ограничена. По-хорошему, вообще следовало бы отлежаться несколько дней — это определенно помогло бы, поскольку даже после той пары-тройки часов, которые я провела на дне лога, состояние мое значительно улучшилось — но, к сожалению, пока такой возможности у меня не было. Ладно, переживем.

Наконец, секретарь вернулся, причем поведение его изменилось самым кардинальным образом.

— Прошу прощения, что заставил вас ждать, — проскрипел он с поклоном. — Следуйте за мной.

Мы прошли коротким коридором и поднялись на второй этаж, где секретарь почтительно распахнул передо мной дверь, на которой на элегантной золоченой табличке значилось 'М-р Э. Андвари, эсквайр'. Думаю, что я не сильно удивлю читателей, если скажу, что вставший поприветствовать меня мистер Андвари тоже оказался лепреконом. Удивляться следовало совсем другому.

По всей видимости, мне все-таки досталась честь встретиться со старшим из владельцев конторы, потому что лепрекон выглядел очень старым — совершенно седой, с морщинистым и темным, как печеное яблоко, лицом. Тем не менее, глаза у него были совсем не стариковскими, а неестественно ясными и пронзительными. Создавалось впечатление, что они смотрят сквозь меня, точнее, сквозь мое нынешнее обличие на то, чем я являлась на самом деле. Слова мистера Андвари лишь подтвердили это первое впечатление.

— Мое почтение, леди Смит, — улыбнулся он без малейшего замешательства. — Прошу вас, проходите, присаживайтесь. Я надеюсь, вы не станете укорять Теодеберта и Хильдебранда за их сомнения, — доверительным тоном продолжил он, дождавшись, когда за секретарем закроется дверь. — Они оба пока слишком молоды и неопытны. А поскольку в наше неспокойное время мало кто решается применять практику, подобную вашей, ничего удивительного, что видеть такого прежде им не доводилось...

— Извините, но о какой именно практике идет речь? — с подозрением уточнила я. С одной стороны, вроде бы именно сейчас мне следовало порадоваться, поскольку лепрекон, похоже, имел представление, о чем он говорит. С другой же стороны как-то не понравилось мне то, что подразумевалось под расплывчатым понятием 'практика'.

Мистер Андвари еще раз очень внимательно посмотрел сквозь меня.

— Вы, действительно, не понимаете, о чем речь, — сказал он. — Однако как такое может быть? Вы совершали обмен не по своей воле?

— Я вообще не помню, как и когда он совершался, — честно ответила я. — Но, мистер Андвари, если вы знаете, кто я, то, возможно, сможете объяснить и как я сюда угодила?

— Вы ошибаетесь, мадам, — уточнил лепрекон, снова усаживаясь за массивный стол. — Я не знаю, кто вы. Я знаю, что вы находитесь не в своем теле; если оперировать человеческими понятиями, можно сказать, что я это вижу. Ваша сущность намного старше и иного пола, нежели оболочка из плоти, в которую она заключена. Если же вы имеете в виду, знаю ли я ваше истинное имя, то оно мне неизвестно, и необходимости в подобной информации ни малейшей нет. Нам достаточно знать, что магия сочла нужным поименовать вас Маргарет Смит. То, что вы смогли вскрыть письмо, доставленное Теодебертом, служит лучшим подтверждением вашей личности.

Я невесело вздохнула и подвела краткий итог:

— Хорошо, допустим, вы не знаете, кто я, и знать этого вам не надо. Но вы можете хотя бы подсказать мне, каким именно образом я могу совершить обратный обмен? Пожалуйста, сэр. Не знаю, может, кто-то у вас в Шотландии и не гнушается подобной, как вы выразились, практики, но меня она совершенно не устраивает. Я хочу получить назад свое тело.

Лепрекон помедлил, задумчиво разглаживая ладонями лежавший перед ним лист пожелтевшего пергамента.

— Простите, мадам, — произнес он, наконец, — но здесь я ничем не смогу вам помочь, как бы мне этого ни хотелось. Наша магия слишком отлична от магии большого народа. Я могу видеть результат того, что с вами произошло, но не могу видеть ни причин, ни примененных средств. Единственное, что я могу посоветовать, это попробовать отыскать среди вашего народа кого-нибудь из магов, сведущих в запретных искусствах сродни тому, которое было использовано в отношении вас. К сожалению, сейчас таких осталось мало. Инквизиция с большим предубеждением относится, как к древним знаниям, так и к тем, кто их применяет.

— Инквизиция? — опешив, переспросила я.

Лепрекон кивнул и уточнил:

— Вы не знали про ее существование?

— Да нет, почему же... — пробормотала я. Голова начинала идти кругом. Какая, к черту, инквизиция практически на рубеже двадцатого века? Впрочем, кажется, на этом рубеже и магов не должно существовать, и уж тем более лепреконов, имеющих нотариальные конторы и низший дворянский титул. Что-то мне окончательно переставало нравиться место, в котором я очутилась. — Знала. Но мне казалось, что ее давно уже упразднили. Так на какой площади, говорите, сейчас сжигают еретиков и ведьм?

Мистер Андвари покачал головой.

— Ваши сведения определенно устарели, — сообщил он. — Как минимум, на восемь десятков лет, потому что именно столько прошло с тех пор, как Консорциум дисциплины магических искусств отказался от практики публичных казней. В настоящее время все приговоры приводятся в исполнение на территории тюрьмы, в которой содержится заключенный, к тому же после воцарения королевы Виктории кодекс инквизиции был существенно пересмотрен. Так что теперь для того, чтобы угодить на костер, нужно совершить что-то совсем уж выдающееся. Чаще всего смертный приговор заменяется пожизненным заключением.

— Неужели? — нервно фыркнула я, чувствуя, что еще немного подобной жизнеутверждающей информации, и меня окончательно пробьет истерический смех. — Что ж, это не может не радовать.

Если у мистера Андвари и возникли какие-то сомнения по поводу здравости моего рассудка, вслух он их предпочел не озвучивать. Вместо этого лепрекон извлек из кармана сюртука золотые часы-луковицу и весьма недвусмысленно посмотрел на циферблат. Вслед за этим жестом последовало предложение:

— А теперь, мадам, если не возражаете, я бы хотел все-таки обсудить тот вопрос, который побудил меня написать вам письмо.

— Не возражаю, — вздохнула я. Было уже ясно, что по основному интересующему меня вопросу здесь больше ловить нечего. Но спасибо, как говорится, и на том, что есть. — Кстати, о письме. Откуда же оно тогда вообще взялось, если, как вы говорите, вы ничего обо мне не знали?

— О! — мистер Андвари оживился, снова обращаясь к лежавшему у него на столе свитку пожелтевшего пергамента. — Видите ли, мадам, это крайне интересный момент. Должен вам сказать, что сегодняшней ночью, практически сразу после полуночи, в хранилище пресекшихся ветвей произошло прелюбопытнейшее событие.

— В каком, простите, хранилище? — уточнила я, решив, что ослышалась.

— Пресекшихся ветвей, — как ни в чем не бывало повторил лепрекон. — Понимаю, вам не ясна сама формулировка. Дело в том, что иногда — а в последнее время, к сожалению, все чаще — случается так, что магический род прерывается, не оставив прямого наследника. Как правило, в подобном случае магия рода старается подобрать наследника из числа ближайших родственников по крови, но такое не всегда оказывается возможным. В случае если это не удается, род считается пресекшимся. Не исчезнувшим окончательно, но и не способным продолжать активное существование. В силу возложенных на нее обязательств наша контора пристально отслеживает состояние генеалогических древ некоторых из таких пресекшихся родов.