| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Путешествие не затягивается. Брат сворачивает к техническому выезду из больничного городка, который обозначен высокими проржавевшими воротами, и начинает лупить ногой в обшарпанную деревянную дверь въездной пристройки.
Вот, он где работает!
В хозобслуге инфекционного отделения. И одет в комбинезон медбрата, или, как они тут называются? Где-то тут должен быть и мой обидчик приятной славянской наружности и белобрысого окраса. Раз так все легко — может быть и дверь он откроет?
Однако, наружу высовывается какой-то древний дедок в коричневом больничном халате, солдатских штанах со штрипками, в тапках и шерстяных носках. Сторож, наверное. Мой объект исчезает внутри.
Я развернулся и зашагал обратно. На углу снова вскарабкался на забор, выбрал место, где одна из акаций растет вплотную к кладке, и по веткам спустился внутрь городка. Кругом — какие то дикие заросли. Это очень хорошо. Держась кустов и перебегая открытые места, я в течение часа методично изучал всю территорию больничного комплекса.
И, можно сказать, был под впечатлением. И от размеров, и от живописной экзотики. Три медицинских корпуса в три этажа — старинные вычурные по своей форме здания, каждое из которых напоминает букву "Е". А еще — административный флигель, приемное отделение, котельная, прачечная и масса разбросанных по территории непонятных подсобок. Все — древнее, колоритное. Есть даже парк с водоемом, в котором я с изумлением обнаружил каких-то рыбок. И всё жутко не ухоженное, заросшее, обшарпанное, отчего возникает атмосфера какого-то заколдованного царства.
Миленькое местечко.
Если не вспоминать, что за северо-западным забором сразу начинается то самое легендарное кладбище. Чтоб далеко не ходить, как я понимаю. Впрочем, если учесть, что городок строился на заре Советской власти, во времена свирепствовавших тифа и холеры — возможно, что это и не шутка.
Где-то еще с полчаса я играл в прятки с медработниками, которых стало неожиданно много в какой-то момент. Видимо, закончились планерки и пятиминутки. Больных видно не было. Ну, правильно, нечего инфекцию распространять. Несколько раз видел знакомые комбинезоны. Один тащил белые тюки с бельем в прачечную, двое других толкали перед собой металлическую тележку с хромированными баками, четвертый подметал дорожки в парке.
Злодея не было.
Почему то я был уверен, что найду его быстро, но время подходило к обеду, а результат пока был нулевым. М-да. Прискорбно.
Для очистки совести я еще покрутился возле одиноко стоявшего двухэтажного здания, который никак не мог идентифицировать. По всем признакам — больничный флигель с палатами, как говорят в наше время повышенной комфортности. Аккуратные занавески на окнах, чистые стекла, свежевыкрашенные рамы. Но совершенно нет движения! Я даже, рискуя быть схваченным, вышел к входной двери и подергал за ручку. Закрыто.
Что это? Спецобслуживание? Резерв?
Не понятно.
С другой стороны — оно мне надо?
Я зашуршал по кустам в сторону угла забора. Забрался наверх и еще раз тщательно осмотрел место обитания семейства Исаковых. Любопытно, что их участок действительно самый большой в ряду соседей. Справа его подпирает городская электроподстанция, а слева — крутой склон Загородной балки, захламленной мрачными развалинами бараков первых послевоенных строителей. А вокруг развалин — огромный абрикосовый сад, где деревья, как старинные богатыри ростом с двухэтажный дом. Жуткие, корявые, липкие от смолы. И необычайно привлекательные летом, в период сбора ничейного дармового урожая.
Прекрасное и ужасное часто оказывается рядом.
Ну, хватит лирики.
Пора на службу.
Глава 5
Счастливая семейка
Сергей Владимирович внимательно разглядывал фингал на моей разукрашенной физиономии и многозначительно молчал. Я нагло не отводил глаз и даже старался самоуверенно не мигать, чувствуя, что еще чуть-чуть, и слизистая оболочка органов зрения лишится естественного увлажнения.
Наверное, наши "гляделки" со стороны выглядели довольно-таки комично, потому что я просто кожей чувствовал, как давится Ирина. Как из последних сил старается сохранить торжественность и трагичность ситуации Сан-Саныч.
Операция "Счастливая семейка" была на гране срыва.
По крайней мере, треть ее состава счастливой уж точно не выглядела.
Пятый вздохнул и уставился теперь на Сан-Саныча.
— А я что? — запаниковал Козет, — он на Матюхе живет. Там каждый третий с такими орденами. Н-ну... или каждый п-пятый...
Шеф еще чуть-чуть поразглядывал потеющего сенсея, убедился, что тот проникся и его "п-пятый" не несет никакого двойного подтекста, еще раз вздохнул и уставился теперь на Ирину.
— Губа не проблема, — невозмутимо начала та, — подкрасим, припудрим (я возмущенно фыркнул, за что тут же был пригвожден коротким, но выразительным взглядом). Синяк скрыть не удастся. Во всяком случае — чтобы выглядело естественно. Пудра будет отваливаться. Как штукатурка.
Ирина булькнула горлом и прокашлялась.
— Там, возле "Березки" есть "Оптика". По Новороссийской. Я уже отзвонилась. Очки приготовят. Без диоптрий. С дымком. Цвет такой. Кх-кх. Простите. Модный. Очень.
"Гляделка" вернулась ко мне и, наконец, трансформировалась в звук:
— Модный, говорите?
Я непроизвольно кивнул.
Пятый еще помолчал.
— Сотрясение есть?
Я отрицательно замотал головой.
— Фигуранты?
— Да так. Шпана дворовая. Ничего серьезного. Территориальные войны.
— Ничего серьезного, — задумчиво повторил Шеф, — Очередная случайность. Стечение обстоятельств.
— Ой, Сергей Владимирович! Не делайте из меня магический талисман. Можно подумать, что все злодеи города непроизвольно мечтают дать мне в глаз. А вам достаточно только сети вокруг меня расставить. На крупную рыбу. И брать всех на живца. Что за ерунда! Если бы было все так просто...
— Ты думаешь? — живо заинтересовался Пятый, — Напомнить сентябрь? Давай посчитаем — Румын, Чистый, Обруч, Кочет и, наконец, твой американский друг, Ричард. Где они сейчас?
— Ричард, к примеру, в Америке, — буркнул я, — У папаши-миллионера. Послушайте, Сергей Владимирович, Вы что, действительно верите в мистику? Вы...
Я хотел сказать... "коммунист-материалист"... и вдруг заткнулся.
А то, что в голове у школьника вольготно расположился зрелый мужик и крутит разные дела, это что — капризы социалистического реализма? Сижу тут и умничаю о диалектическом материализме. По крайней мере, собираюсь...
Я почесал затылок и... сдался:
— Исаков Антон. Шестьдесят пятого года рождения. Мечникова сорок пять.
— То-то, — подобрел Пятый, — Саша, проверь.
Козет кивнул.
— Ирина, пробей по базам. Так! К нашим баранам. Поправки в диспозиции, — быстрый взгляд в мою сторону, — Выходите не у рынка, а на следующей остановке. Двигаете к "Оптике". Украшаете младенца очками (я прищурился на Ирину, но та невозмутимо теребила ухо). Дальше по старой схеме — сначала в парк, придется пройти мимо "Березки", но так даже лучше — вас "срисуют" быстрее. Дальше — качели-карусели, сопли-истерика и на "фарцу". Вопросы?
— Все ясно.
— Тогда, по коням.
С мрачным выражением лица я восседал в миниатюрном вагончике детского поезда и, покачиваясь на поворотах, старался не смотреть в сторону своих новоявленных "родителей". Там весело махали руками, жизнерадостно ржали и пытались до меня докричаться. Хорошо, что музыка гремела на весь парк:
...Наше счастье постоянно —
Жуй кокосы, ешь бананы!
Жуй кокосы, ешь бананы!
Чунга-чанга!
Господи! Родите меня обратно!
Как хорошо, что всего этого не видит сейчас наша дворовая братва!
На меня напялили куцее демисезонное пальтишко перечного цвета, коротенькие до колена шерстяные штанишки поверх теплых детских колготок (!) и дурацкий коричневый берет. Обут я был в безобразного вида боты с веселенькими желтыми калошами.
Но квинтэссенцией вопиющего глумления над ребенком оказались массивные очки в толстенной роговой оправе, от которых, казалось, переносица прогибалась с легким похрустыванием. Стекол без диоптрий ("с дымком") в наличии не оказалось, поэтому через толстые выпуклые линзы на мир я смотрел огромными глазами придушенного лемура, на которого случайно присел мишка-Коала.
Действительность через такие линзы расплывалась мутным маревом.
— ...Не тормози... стоп-кран... чаек у проводницы... плацкарту не уступай... — прорвалось сквозь "Чунга-чангу" со стороны веселящейся "родни".
"Жуй бананы, — мрачно подумал я, — дождемся моего хода. По плану дальше — детские капризы. Сольная партия. Вот где вам стоп-кран не помешает!"
И вообще!
Конспираторы хреновы. Где это видано, чтобы папа с мамой так азартно "глумили" своего дитя, столь любовно и нарядно одетого. Да при всей честной публике!
Никакой дисциплины в группе.
Аляповато размалеванный цветочками паровозик остановился, вагончик дернулся, и я чуть не клюнул очками свои собственные колени, маячащие у самого лица. Состав прибыл на конечную станцию. Наконец-то! Кряхтя, я выцарапался из этой детской душегубки.
— Гошенька! А мы тебе шарики купили, — продолжала резвиться Ирина, — смотри, этот с зайчиком, а этот — с ежиком. Тебе какой нравится?
— Нравится, — непоследовательно буркнул я, вырывая из ее ладони нитки с чертовыми шарами.
Последний штрих к образу моего персонажа был сделан изуверски точно.
— Ну, что ты, Гошенька, может быть, сладкой ваты хочешь?
— Да, Жорик. Что-то ты похудел, — коряво вписался в представление Сан-Саныч.
Уж лучше бы помолчал, артист доморощенный. Из погорелого театра.
— Не хочу ваты, — начал вредничать я, — жвачки хочу, клубничной. С Леликом и Боликом.
— Что ты, Гошенька! Жвачка вредная! Туда капиталисты заразу всякую добавляют, чтобы испортить советских детей.
— Жвачку хочу, — начал я разгон своей части выступления, добавив в голос пару плаксивых обертонов, — нету там никакой заразы. Купи жвачку! Купи-и-и-и!!
— Ну, где же я ее куплю, Гоша! Ее в магазинах не продают.
— Ты это, Георгий, ты давай, не капризничай. Ешь вату...
Козет, блин, заткнись лучше! Сам ешь свою вату. По крайней мере, рот занят будет.
— Продаю-ю-ют! Купи жвачку! Купи-купи-купи! Ну, купи-и-и-и-и!!!
Ага! Морщимся. Не нравится? И это только прелюдия! Это я еще по асфальту в истерике не валялся в своем красивом пальтишке. Где тут еще лужи остались? Вон, возле фонтана с ангелочками. Идем-идем.
— Ма-а-ма-а-а! Хо-чу жва-а-чки-и-и!! Ку-у-пи-и-и!!!
Гляжу, Ирине уже не до смеха. Оглядывается с легкой оторопью. Стыдно, наверное, за избалованного сына? Что же ты за мать такая? Жвачки для ребенка пожалела? Вижу, как старушки на лавочках поджимают губы и осуждающе покачивают головами. Такие приличные на вид люди, а ребенка мучают. Фу, как не красиво!
Ну что ж. Настало время пустить слезу.
Встречайте кульминацию моего сольного этюда.
— Купи-и-и-и! А-а-а-а! Ы-ы-ы-ы! Ик-ик-ик! А-а-о-о-у-у-ы-ы!
— Гошенька...
— Георгий! Кхм...
— А-ргха-а-а!!! У-ргх-ы-ы! Ик-ик-ик!
Блин, как противно получается. Самому тошно.
— А ну, заткнись, гаденыш! — шипит наклонившаяся ко мне Ирина, не выдержав напора, — Хватит уже. Достаточно. Убедил. (И громче, на публику) Успокойся, милый! Вон там магазин. Сейчас пойдем, купим тебе жвачку.
— С Леликом...Ик!... И Боликом... Ай!
Последнее "Ай" слегка не вписывается в антураж сцены. И все из-за того, что Ирина незаметно ущипнула меня за ляжку.
— И с Леликом, дорогой, и с Боликом, пойдем скорей.
Меня схватили за руку и потащили через пешеходный переход к конечной цели нашей операции. Да так, что у меня ноги практически не успевали доставать до грунта.
За мной в струях эфира дружно колготились зайчик с ежиком на легкомысленных воздушных шариках.
Идиллия!
Возле магазина Внешпосылторга народу было преприлично.
Впрочем, как обычно. С недавних пор администрация собственным волевым усилием ограничила свободный вход в "Березку", запретив посещения лицам, не имеющим заветных сертификатов. А счастливые обладатели "бонов" должны были отстоять небольшую очередь, чтобы в помещении не создавать отечественное столпотворение.
Как я понимаю, искусственно созданная толкучка перед магазином, стала крайне питательной средой для разного рода темных личностей, шныряющих среди потенциальных покупателей. "Фарца", наверное, взвыла от счастья, когда на витринном стекле "Березки" появился так называемый "Регламент посещения", разделив публику на "белых" и "черных".
К этому грозному листку и направилось наше дружное "счастливое семейство". Планировалось разыграть "фраерское дилетантство".
— Володя, а здесь вход воспрещен, — обескураженно проблеяла Ирина, дергая одной рукой Сан-Саныча, а другой мстительно сжимая мне пальцы, — Как же мы вовнутрь попадем-то?
— Ма-а-ма-а! Жва-а-чку-у! — продолжал я мотивировать "предков".
— Сейчас, Галина. Сейчас.
Козет сдвинул на лоб дорогую фетровую шляпу, почесал в затылке и стал выразительно оглядываться.
Мини-пантомима сработала. Рядом немедленно материзовалась какая-то серая личность неопределенного возраста:
— "Боны" нужны?
— Володя, может не надо?
— Ма-а-ма-а-а...
— Галина, погодь. Сколько?
— А сколько надо?
— Ну... десять...
— Семьдесят рубликов. Давай! Дешевле не найдешь.
— Сколько?! Ты чего, парень, сказывся? Не, не пойдет...
— Володя, пойдем отсюда...
— Ну, ма-а-ма-а-а...
— Слышь, мужик. Бери за шестьдесят семь. Я сам за шестьдесят пять брал. Нельзя мне без навару, понимаешь...
Господи! Сколько раз в своей жизни я слышал эти торгашеские пересуды. В основном — в 90-е годы. На рынках и в поездах, у стадионов и вокзалов, на автостоянках и бензоколонках. Они и аргументируют точно так же как и этот тип. Ничего не меняется — хоть в прошлом, хоть в будущем. Испытываю острое желание схватить хмыря за грудки (жаль, что мне только семь лет), встряхнуть пару раз так, чтобы башка дурная болтнулась на хлипкой шее, и проорать в самое ухо: "Что же ты делаешь, урод? Оглянись вокруг. Чего тебе не хватает? Иди работать — на завод, на стройку, на сейнер. Страна тебе все дает! Не видел ты, мразь, мертвые заводы и загубленные деревни, порубанные виноградники и залитые нефтью пашни, не встречал ты еще настоящих челноков и рэкетиров. А это все будет! Благодаря и тебе, ушлёпок, в том числе".
Я скрипнул зубами и перевел дух, забыв на время всхлипывать и поскуливать.
А Козет уже мусолил третьего перекупщика.
— Мам, я уже не хочу жвачку, — капризно заявил я.
Это был знак моим партнерам, что фигура валютчика меня заинтересовала. Пожилой невзрачный мужичок с бегающими глазками на крысиной мордашке. Похоже, бригадир. Понял, что низовые с клиентом справиться не могут, и вклинился лично.
— Нет, Гошенька. Теперь купим обязательно. Вдруг, опять захочешь, — ответный "маяк" в том, что меня услышали и поняли, — Володя! Долго ты будешь торговаться?
— Сейчас, Галина. Сейчас, — Сан-Саныч разошелся и вошел во вкус, — ну так чего, шестьдесят? И по рукам!
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
