Кто поверит эху? - Часть 1

Процессия скрылась, оставив после себя тягостное ощущение. Даже Кайто присмирел, чуть втянул голову в плечи и с опаской поглядывал по сторонам. Лицо Энори было задумчивым, взгляд скрывали ресницы.

— Я в детстве слышал от бабки похожую историю, — обронил Рииши. — Тоже находили головы, ничего больше. Бабка тогда совсем девчонкой была, дом их летний стоял за городом... — Он замолчал, прислушиваясь. Ни звука не доносилось. Потом шквальный ветер пронесся, поднимая в воздух пыль, пригибая траву, и снова все стихло. Небо на западе совсем потемнело, порой его прорезали далекие молнии.

— Кое-кто потерю головы не заметил бы вовсе, — негромко сказал Энори, искоса глянул на остальных спутников. Беспечность, отличавшая юношу до встречи с процессией, к нему не вернулась, и шутка прозвучала недобро.

Четверка рассталась на одной из городских улиц — когда строился город, зодчие не вымеряли кварталы так, как в Столице, потому и заблудиться тут было куда легче, и самые родовитые семьи жили вразброс, а не друг напротив друга.

Глава 3

В переулке, ведущем к воротам, раздавались далекие звуки флейты — у кого-то был праздник, а может, просто играли из любви к музыке. Кэраи захотелось, чтобы флейтист замолчал — слишком тяжело было слушать мелодию перед грозой, даже краем уха, проезжая по улице. Словно исполняя пожелание, музыкант прервал игру.

Кэраи усмехнулся невесело; к дому подъехали в тишине — даже цокот копыт терялся в плотном тяжелом воздухе. Охрана у ворот приветствовала восторженно, кажется, искренне. Спешился, бросив поводья сопровождавшему слуге. Глянул на окна — большинство их светились, хотя еще не стемнело толком — не вечер, сумерки. И фонарики горели, оранжевые и желтые, над воротами и под крышей. Одуряющее пахли жасминовые кусты, рассаженные у обочины. Все бы хорошо, если бы не гроза, никак не желающая придти, и тревожная тяжесть на сердце.

Навстречу высыпали слуги, некоторых он узнал, еще кого-то наверняка раньше встречал, но не помнил. Прошел мимо, кивком отвечая на приветствия. Совсем забыл, насколько же тут проще жизнь. В Столице у людей их ранга слуг было бы в десять раз больше, и они бы выстроились соответственно, а не как придется. И одеты вразнобой, и не в цвета семейства Таэна, хотя ведь ждали хозяина.

Он приехал в дом, в котором раньше почти не жил. Дом этот достался в наследство от дяди по линии матери, небольшой и аккуратный, будто резная шкатулка. Из розоватого известняка, с забором, скрытым за переплетением плюща и дикого винограда, он отличался ото всех других в Осорэи своей красотой. Генерал Тагари Таэна, правда, считал, что отделки резьбой по камню, мозаики из перламутра и кости могло бы и поменьше быть, но держал мнение при себе: чужое жилье не обсуждают.

"Тебе, столичному жителю, он подойдет больше, чем мне", — писал он, когда стало ясно — младший точно решил покинуть двор.

Больше всего генерал походил на помесь медведя и росомахи — коренастый, неуклюжий с виду, но удивительно быстрый в бою. Ему едва исполнилось тридцать восемь, но выглядел он лет на десять старше. Темная кожа, правильные, но грубые черты — будто мастер собирался вырезать маску для устрашения врагов, но передумал и придал ей облик более человеческий.

О нем не слагали легенд, как о древних воителях — не было сейчас таких войн на землях Солнечной Птицы. Но все в провинции знают, как однажды солдаты Мэнго попытались захватить Черностенную, и Тагари с небольшим отрядом успел вовремя, откинул намного превосходящих силой налетчиков обратно за горный хребет. Все эти несколько дней шел проливной дождь, и говорили потом — это слезы рухэй-неудачников.

И нападать на деревни, если генерал был даже в дневном переходе от них, соседи-разбойники не рисковали. Если и не успевал прийти вовремя, всегда настигал. И по ту, и по другую сторону гор говорили, что ему помогает само Небо.

В другие годы, в другую эпоху он был бы опорой трона, мечом, завоевавшим для Благословенного новые земли. Но увы, само имя их Дома было сейчас для Столицы напоминанием, что не так уж всесильна единая власть в стране.

Все детство и юность Кэраи провел под родительской крышей, рядом с братом, а сейчас, возвратившись на родину, прежнее место занять не мог. Слишком многое изменилось... Он хотел переехать в "шкатулку" еще когда в дом брата вошла госпожа Истэ, но вскоре блеск Столицы перечеркнул эти планы.

Так или иначе, теперь его дом здесь.

С порога ощутил аромат обволакивающий, теплый, дурманяще пряный, слегка терпкий... смолы, отгоняющие злых духов. А вот и развернутые свитки с заклинаниями-благословениями и травы на стенах. Улыбнувшись знакомым с детства суевериям, пошел дальше, осматривать свое новое полузабытое владение.

...А окна здесь меньше, чем в его столичном жилище. Оно и понятно, там далеко не такие суровые зимы, снега столько, что и мышь не укроет.

...И занавесей куда меньше — не лишь бы похвастаться богатством и умением подбирать ткани в тон. В северной простоте есть своя красота и смысл...

Все хорошо, но чего-то не хватает. Ощущения родного места, что ли? Здесь он, пока не умерли дядя с тетей, всегда был только гостем, хоть и желанным. Придется как следует постараться, чтобы переделать это жилье под себя.

Управляющий, человек неопределенных лет, с сонным лицом и запавшими злыми глазами, был ему немного знаком. Его репутация считалась хорошей, и Кэраи оставил его в прежней должности, поручив доверенному слуге, Ариму подробно объяснить, что от того требуется при новом хозяине. Он также обронил, что жестокого отношения к слугам не любит — за управляющим такое водилось.

— Но как же держать их в повиновении? — заикнулся было тот.

— Как-нибудь разберетесь, но я не хочу страха в собственном доме.

Чуть позже — случайно, не ему слова предназначались — в очередной раз услышал имя человека, подобранного его братом. "Только один способен управляться с низкородными словом, не силой..."

Что ж, когда в открытую говорят — это хорошо, все быстро становится ясным.

Чуть отдохнув и переодевшись, он направился к брату.

Дом генерала Тагари Таэны в Осорэи, столице провинции Хинаи, выглядел мощным деревом среди подлеска. Ценителя прекрасного он бы не поразил — приземистый, в виде угловатой подковы. Широкие ступени из потемневшего от времени дуба вели ко главному входу. Они остались еще с тех времен, когда основное здание тоже было целиком из дерева — но пожар уничтожил его почти подчистую. В пламени погиб один из предков Таэны. Под ступенями нашли сверток — браслет с алмазом чистейшей воды. На эти деньги дом был отстроен заново, а крыльцо сохранили из благодарности.

Дом, родной дом... теперь принадлежит не ему. Старинный платан все еще на месте, хоть одна ветвь сохнет, и ставни так же раскрашены в красный и синий. В Столице подобное сочетание сочли бы кричащим...

Здесь они вместе росли. В детстве братья не особо дружили, но, когда Кэраи сравнялось десять, старший неожиданно понял, что бессмысленное дитя в доме не так уж бессмысленно. Во всяком случае, каверзы младший устраивать очень даже умел, да и соображал едва ли не быстрее. Тагари в обход наставника взялся учить его боевым искусствам...

Настоящий учитель, конечно, тоже был, но и с ним не заладилось. Воина из младшего так и не вышло, хотя продержаться против среднего противника, пожалуй, он сумеет даже сейчас. В Столице молодежь нередко развлекается учебными боями, и он сохранил кое-какие навыки.

Осорэи... когда-то здесь шли бои настоящие. Войска захватчиков с севера доходили лишь до Срединной, через реку они переправиться не смогли. Но город видел войны куда худшие, когда один полководец идет на другого, и оба — сыновья этой самой страны. В последней такой битве военачальник из рода Таэна победил Нэйта, и те дали клятву верности. Давно это было...

Туча наконец надумала разродиться дождем — после нескольких раскатов грома ливень хлынул на город и окрестности, прибивая к земле не только траву, но и молодую поросль кустарника и деревьев. Гроза бушевала недолго, словно всю силу потратила на предупреждение. Но братьям, которые встретились после долгой разлуки, было не до разгула стихии.

Тагари вроде бы не переменился, хотя что-то было не так, что-то неуловимое. Это после истории с Истэ он сразу потемнел и даже постарел, но уже в прошлый визит Кэраи его лицо порой освещала скупая улыбка. А смеяться толком старший никогда не умел.

— Наконец-то! Я думал, твой корабль потопили обманутые мужья.

— Всего лишь мелкие завистники, но я добрался пешком...

Братья обнялись. Они не слишком походили друг на друга, как и дома их — младший и заметно легче был, и ростом пониже. Разве что очертания скул, подбородка один к одному — резче, нежели у многих в Хинаи.

— Надо же, твое любимое кресло по-прежнему здесь... Помню эту трещину; удар у тебя знатный, я тогда думал, сломаешь.

— Сейчас мне все чаще хочется сделать что-то подобное.

Что-то было не так, и Кэраи не сразу осознал, что. Не брат изменился — он сам.

Со своей силой и жесткостью, но при этом прямотой и наивностью Тагари показался ему жителем давно ушедших веков. И одежда Тагари была из шерсти и льна, не из ставшего привычным глазу шелка. Сам такой же простой и бесхитростный. Холодком пришло ощущение — найдется ли сейчас место для подобных людей — даже здесь, в диких горах?

Столица повсюду запускает тонкие, холеные щупальца — плети вьюнка. Но они лишь выглядят слабыми, нежными — у них мертвая хватка, а сок ядовит.

Времена исполинов миновали, сейчас таковые были бы только смешны.

Что же, понятно было — враждующие мелкие князья догрызают сами себя, ушла не только "эпоха героев", но и свободных княжеств скоро не станет. Неизбежно это, но грустно — за жарким летом следует осенний распад с ее утонченной красотой умирания. А потом все укроет белизна снега. А потом родится весна единой страны.

А крестьяне и знать не знают о помыслах Солнечного, рассказывают байки о нечисти: им все равно, что набеги северных шаек, что горные призраки и оборотни, пьющие души и жизни. Ну нет... лучше уж призраки, от них помогают молитвы и обереги, если верить сказкам. А против рухэйи с боевым топориком вряд ли поможет молитва... как и против указа с печатью Птицы...

— Так твои дела?

— Могли быть и лучше, — кривоватая улыбка тронула рот Тагари.

— А как сын?

— Более-менее. Наставники понемногу с ним занимаются. На днях даже просил научить его ездить верхом.

— Не хочешь подобрать ему смирную лошадку?

— Только этого не хватало. Попробуй, это вино из местной сливы, в Столице такого нет.

— О Столице мне есть, что сказать, но сперва расскажи, как тут наши заклятые друзья на границе......

Вот уже два десятка лет приграничные племена рухэй не воевали ни с кем, кроме кочевых соседей с востока. Но с теми воевать бесполезно — налетели и ускакали обратно, а в степь, что раскинулась далеко на юг, к морю, рухэй заходить опасались. Они привыкли к горам и равнинным плато.

Правил рухэй старый толон, ему уже за семьдесят, но воля железная; куча сыновей никак не дождутся возможности заявить о праве на титул. Им сейчас позарез нужна эта война — чтобы снискать благосклонность в глазах отца.

Виднейших их полководец — Мэнго, родич правителя. А его племянник, У-Шен, правителю внук. Второй опаснейший военачальник, хоть и довольно молод еще, около тридцати.

У северо-восточных границ Золотой Птицы сейчас бродят два волка, старый и молодой. Старший, смирившийся было с мыслью о невозможности напасть и победить, снова рвется в бой, его подстегивает тщеславие и ярость племянника.

Кэраи не мог видеть его самого, но видел портрет, набросанный кем-то по памяти — голова, слишком большая для поджарого тела, лицо, рассеченное шрамом, крупный совиный нос. Наверное, в бою этот Мэнго внушает ужас. А племянник, по слухам, довольно красив, и отличный наездник. Лошадки рухэй похожи на хэвен, маленькие, горбоносые, злые...

В детстве про недобрых соседей рассказывали много. Потом, после отъезда, все забылось в мирных срединных землях. А тут по-прежнему говорят, пугают детей не только нечистью. Лет восемьдесят назад граница была залита кровью, соседи разрушили горную крепость и почти дошли до среднего течения Золотой реки. Они убивали не только мужчин, женщин и детей тоже, не забирали с собой. До сих пор в верховьях реки стоят узкие камни, отмеченные красной полосой сбоку. Память о местах самой страшной резни...

— Рухэй всегда искали способ побольнее ужалить нас. А сейчас чуют, подлецы — у нас мало сил, — произнес генерал. Он стоял возле открытого окна, смотрел, как редкие капли, остатки грозы, бьют по листьям жасмина.

— Ужалить? Скорее уж отхватить кусок. И не вижу, что может им помешать. И, если на то пошло, желающих помешать особо не вижу тоже.

— Не уподобляйся столичным щеголям. Они и в седле не умеют держаться, а мнят о себе! Нам выпала большая честь — охранять этот рубеж.

— Смотри шире на вещи. Никакая это не честь — затыкать своим телом дыру, которая все равно расползется, — в сердцах сказал Кэраи.

Тагари глянул на него, как на умалишенного.

— Здесь наша родная земля. И больше я ничего не хочу слушать.

— Эту землю Столица скоро проглотит со всеми нами впридачу, если не позаботимся о себе. Я за тем и приехал, чтобы не пострадал наш Дом. Слушай...

Кэраи поставил на низенький столик пустую чашку, расправил в руках свиток с нанесенной на него картой Земель Солнечной птицы; тень скользнула по лицу. Когда-то в юности видел морское чудо — медузу. Вот и сейчас, как наяву; только вместо медузы — страна. В центре ровно, с юга, впрочем, тоже неплохо — а остальные края — колеблются, будто бахрома студенистая.

Старожилам, держащим земли, жаль отдавать власть, и как ее отдашь, и с чего — пришлому? Только потому, что так сверху повелели? Противятся, пусть не в открытую. То есть на севере не в открытую, но запад уже тлеет, вот-вот и вспыхнет пожаром. Поэтому у Хинаи есть еще время... и нет никакой надежды.

Лет пятьдесят назад, окажись на Солнечном троне пара слабых правителей один за другим, объединение страны, наверное, еще можно было остановить. Но сейчас, когда у людей, выросших в тени Золотой Птицы, уже были свои взрослые дети... скорее речной поток повернет в гору.

Нынешнее солнце уступает былому. С оглядкой говорили в Столице — мол, его отец мигом бы всех в один кулак...Но у Солнечного, в конце концов, всегда найдутся умные и сильные советчики... или родственники. Хотя об этом и думать было опасно, мало ли, вдруг проговоришься случайно.

А присоединение окраинных земель — вопрос времени, и недолгого. Где лестью, где страхом, где силой... Одной смены поколений хватит точно. И будут тамошние поэты воспевать не доблести местных владык, а мудрость и величие единого повелителя. И многие, верно, искренне...

Последнюю мысль он высказал вслух, и брат тут же откликнулся:

— То их дела. Не мои.

— С твоей наивностью родиться бы весен двести назад, — пробормотал Кэраи, чувствуя себя неловко. Хоть и весьма тесными некогда были отношения между братьями, хоть и считал себя умней в делах житейских — все же не годится осуждать старшего.