Чейзер

— А девушка? — спросил я, продолжая смотреть на фото. — Его жена?

— Не знаю. Сколько помню эту квартиру, всегда эта фотография у Андрея Антоновича на столе стояла. И никогда он про эту девушку никому не рассказывал... Ладно, молодцы, давайте к делу. Шкафы сегодня не трогаем, в деканате велели разобрать книги в зале, чтобы можно было тело из больницы до семи вечера домой привезти и поставить в гостиной, чтобы все по-божески, — Резниченко издал странный звук, словно застрявший в горле комок проглотил. — Программа следующая: из машины во дворе берем картонные коробки, аккуратно укладываем в них книги, выносим и ставим коробку в кузов. Только не друг на друга, а рядышком. С книгами бережно, некоторые из них очень старые. Все ясно?

— Ага, — протянули мы с Сычом.

— Тогда начинаем.

Работы оказалось больше, чем мы думали: к пяти часам мы расчистили только один угол комнаты, где было навалено особенно много всего. Резниченко через каждые пять минут выходил поговорить по телефону, ну мы и пользовались минуткой, чтобы немножко передохнуть.

— Гляди! — Сыч показал мне какой-то старый журнал, то ли чешский, то ли польский. На развороте был постер, с которого улыбалась смазливая блондинка топлесс. — Вот почему дедушка не женился, гы-гы.

— Дрочи поменьше, Сыч, — ответил я. — Сразу девчонка появится, ага.

— Дурак ты, Саня, это ж искусство! — Сыч бросил журнал с блондинкой в кучу забракованной Резниченко макулатуры.

— Ага, высокое. Выше некуда.

— Слушай, Сань, а что у тебя с Элиной Авдеевой — любовь?

— Не твое дело, — буркнул я.

— Да ты не злись, я ведь просто спросил.

— А я просто ответил. Еще вопросы?

— Просто рад за тебя, — заявил Сыч. — Только придется тебе соответствовать, Саня. Авдеева у нас отличница, о как!

Я хотел съязвить, но не успел.

— Из больницы позвонили, — сообщил нам Резниченко, входя в гостиную. — Тело скоро привезут, так что живенько все разбираем.

— Так мы уже коробку набрали, — заявил Сыч.

— Тогда несите в машину. А вы, Мезенцев, на столе все разберите.

— Понял, Олег Анатольевич.

Книги на столе в большинстве своем были старинные, в красивых, украшенных тиснением переплетах, и все на немецком языке. Мне почему-то подумалось, что Кузнецов привез эти книги с собой из Германии после войны. Я не удержался и открыл одну из них. Это был "Фауст" Гете, изданный в Лейпциге издательством Филиппа Реклама. Сразу привлекла внимание дата издания книги — 1850 год. Плотная желтоватая бумага страниц еще больше пожелтела от времени, а готический шрифт казался особо таинственным. Иллюстраций, как ни странно, не было. Я аккуратно положил книгу на дно коробки, продолжил разбирать книжный завал на столе. Быстро глянул на фотографии и почему-то мне показалось, что и девушка, и сам молодой Кузнецов смотрят на меня осуждающе — мол, какого ляда ты лазаешь в наших книгах?

Или я ошибаюсь — они смотрят куда-то МИМО меня?

Точно, их взгляды направлены в одну точку. Куда-то в другую часть комнаты. Я обернулся, пытаясь понять, куда именно. Вроде бы на стеллаж с книгами.

Полное собрание сочинений Ленина. Господи, и это старик хранил у себя дома? Или же....

Я решился. В комнате я был один, так что можно немного посвоевольничать. Быстро посбрасывал пыльные серые книги классика коммунизма на пол. За сочинениями Ленина был еще один ряд книг. И среди них — большой старый том в тяжелом, окованном потемневшим металлом переплете.

Я взял книгу в руки, открыл. Латынь. Тщательно выписанные черной краской на желтом, покрывшимся пятнами от старости пергаменте готические буквы. " Liber veneficus Augustus Wurtemberg de mundi ignota, de vita aeterna, et in transmigratióne animarum, scriptum a se anno regni Imperatoris Sigismundus, Deus benedicat eum. Originale testimonium transitus ad alias mundi descriptio et add transitionum carmine protegens. Scriptum est anno 1412 in nativitate Christi in Bohemia. ".

Я не силен в латыни, но кое-что изучал на первом курсе. Спасибо нашей преподавательнице латинского Лидии Рувимовне Хейфиц, вбила она таки кое-что в мою башку. Примерный перевод должен звучать как-то так: "Книга волшебника Августа Вюртемберского о мирах неведомых, о жизни вечной и о переселении душ, написанная в правление императора Сигизмунда, да хранит его Бог. Подлинные свидетельства перехода в иные миры с описанием и заклинаниями оные переходы защищающими. Написано в год 1412 от Рождества Христова в Богемии."

Ага, какая-то оккультная книженция. Чертовски дорогая и ценная, надо думать, если выпущена еще до начала эпохи книгопечатания. Надо Резниченко показать.

Я бережно положил фолиант на стол, и тут мне на глаза попалась потертая папка из коричневой кожи, прямо возле пишущей машинки. Я взял ее в руки, чтобы переложить в коробку, но тут папка вдруг выскользнула из моих пальцев, упала на пол, раскрылась, и из нее выпали старая общая тетрадка в коленкоровом переплете и какой-то потемневший от времени и обтрепанный на углах лист бумаги. Я выругался, поднял папку, положил на стол, потом подобрал с пола тетрадь и листок. Не удержался, заглянул в тетрадку — она была от корки до корки исписана мелким аккуратным почерком. Записи перемежались весьма неплохими рисунками, сделанными тонким пером — люди в старинной одежде, странные фантастические существа, старинные постройки, холодное оружие, какие-то механизмы, неизвестные мне символы и прочее. Видимо, это были какие-то личные заметки покойного, не предназначенные для чужих глаз. Потом я осмотрел листок. Бумага была очень необычной: плотная, кремово-золотистая, с сетчатой структурой и хорошо заметными водяными знаками. Кажется, такая бумага называется верже. На одной стороне листа черной тушью была начертана карта, эдакий антик в духе первых карт Нового времени, но вот только все надписи на карте и в легенде были сделаны не латиницей, не кириллицей, а неведомыми письменами. Никогда прежде не видел таких знаков. На обратной стороне листа было написано следующее:

Десятигорье

Север — Ватарские горы с вершинами Арг и Дулет.

Запад — Мрачные горы с вершинами Ассхейм, Скъяванберг и Оленфюдль

Восток — Руат с вулканами Адова Глотка и Ведьмин котел и пиком Хрустальный.

Юг — Златогория с вершиной Ошар

Волчьи горы — разделяют Висланд, Вулафторн и Орандур. В центре Двуглавая гора — мистический центр мира. Место, где находятся Санктур и Тойфельгартен.

Я, конечно, не спец в географии, но прежде никогда не слышал таких названий. Сомневаюсь, что Ватарские или Волчьи горы существуют в действительности. Ну, Волчьи может и существуют, а вот Ватарские... Мне вдруг стало ужасно интересно. Стоп, а не писал ли покойный Андрей Антонович книжку в стиле фентези? Исписанная тетрадка вроде как черновик книжки, а карта — придуманный сочинителем сеттинг. Если так, неплохо было бы прочитать. Люблю такие вещи. И вряд ли эти записи покойного профессора представляют ценность для университета. Тэк-с, что у нас тут? "Вначале была легенда". Неплохое начало. Надеюсь, концовка будет не хуже...

* * *

Вначале была легенда.

Знаешь ли, никто и никогда не скажет тебе, когда и кем она была сложена, где была впервые рассказана — в придорожной корчме, в гостевой зале дворца, в трапезной знатного лорда или в лачуге отшельника. И уж тем более неведомо было, что в ней правда, а что вымысел. Только вот по всему Десятигорью, от Инковарна до Снежных Марок, от Фарагии до Вальзерата люди заговорили о таинственном даре казненного пророка и человеке. который наследовал великую тайну. Я расскажу тебе ее так, как слышал сам от странствующих сказителей.

Другие легенды быстро забывались — уж слишком суровые времена настали, не до сказаний было жителям королевств Десятигорья. Никто не мог быть уверен в том, что проснется поутру, а проснувшись — доживет до вечера. Ибо много лет не знала эта земля ни мира, ни спокойствия. Непримиримая вражда некогда разделила два сообщества магов, Санктур и Тойфельгартен, а позже переросла она в настоящую войну, и принесла эта война Десятигорью великие бедствия. Плодородные угодья превращались в пустоши, чистые воды рек и озер — в отравленные болота, неведомый ужас наполнял ночи, злобные чудовища, порожденные магией, подстерегали людей на дорогах и в лесах. Гонимые страхом жители некогда цветущих земель бросали свои жилища и искали спасения за стенами городов и крепостей, но и там не находили покоя. Правители королевств Десятигорья, такие же надменные и своекорыстные, как маги, вели войны с соседними владыками за землю и воду, за золото и власть, а следом за войнами шли голод и болезни. Именно тогда, в это темное и страшное время, когда жизнь человеческая потеряла свою цену, и все чаще звучали речи о приближающемся конце времен и гибели мира, появилась легенда о Пророке.

Сказывают, что еще до начала Войн Двух Вершин между магами, в землях дальней Фарагии, захваченных пришедшими с юга кочевниками-торкарами, в древнем городе Эсана, объявился человек, называвший себя посланником истинного Бога-Творца — не предавших род людской древних богов, жестоких и никчемных, а настоящего Создателя, давшего этому человеку свое Откровение. Поначалу жители Эсаны, люди практичные, алчные и недоверчивые, не верили пришельцу и насмехались над ним, называя чудаком и безумцем, но только странный человек не обращал на это никакого внимания — он продолжал свои проповеди, призывая людей жить в мире и любви. Постепенно все больше людей приходили послушать странного пророка; слухи о посланнике Создателя распространились далеко за пределы Эсаны, и из прочих городов Фарагии шли в Эсану люди, желающие послушать речи Посланника. Так продолжалось одиннадцать месяцев. В конце первого Года от начала Проповеди в Эсане начался лютый мор, и Пророк отправился в нищие кварталы и бесплатно лечил бедняков. Это вызвало ненависть Гильдии врачей. Гильдия обвинила Пророка в том, что это он наслал заразу на город. Пророк был арестован, и лекари Эсаны лжесвидетельствовали в суде против него, говоря, что Пророк превращал злыми чарами воду в городском водопроводе в мертвый гной, отчего и пошла чума. Так Пророк был приговорен к смерти. Его повесили как разбойника над центральными воротами города, и те самые люди, что еще недавно слушали его проповеди, радовались его мучениям.

В предместье Эсаны в то время жил виноторговец по имени Джозеф Джаримафи. Он никогда не слушал проповедей Пророка и почти не верил в богов — его богами были деньги, которых ему всегда не хватало. У него не было семьи, потому что много лет назад его жена умерла, и больше он не женился. В день казни он привез в город свой товар и стал невольным свидетелем того, как умер Пророк. На следующий день он вновь повез вино в город и увидел, как тело Пророка терзают вороны и стервятники, и нищие, собравшись у ворот, швыряют в казненного камнями и сухим навозом. Джозеф выбранил их и прогнал, и тут увидел недалеко от ворот горько плачущую девушку. Он спросил ее, почему она плачет, и девушка ответила, что ей жаль Пророка — он вылечил многих людей от чумы, а теперь эти люди смеются над ним и оскверняют его останки. Призадумался Джозеф над словами девушки, но ничего не сказал ей и отправился домой. А ночью ему приснился странный сон, будто его умершая жена продает свои свадебные украшения, чтобы выкупить тело Пророка и предать его земле. "Помоги ему", — сказала жена, и Джозеф проснулся. Решив выполнить волю покойной, он отправился к правителю города и попросил отдать ему тело казненного. Правитель, алчный, как все торкары, потребовал с Джозефа огромную плату за тело Пророка — сто золотых монет. И Джозеф согласился. Он отдал торкарскому наместнику все свои сбережения, которые собирал десять лет, выкупил тело и собственноручно похоронил мученика на кладбище для бедняков. После похорон Джозеф заснул и увидел во сне Пророка. "— Я благодарю тебя за твою жертву, мой друг, — сказал Пророк, улыбаясь. — Скажу тебе, что вечная жизнь достижима, и ты первый, кто убедишься в этом. Тьма опустилась на этот мир, но ты станешь в ней лучом света и надежды. Я многого не успел — теперь ты будешь помогать людям вместо меня. Начни прямо завтра: в доме близ Скотного рынка тяжко страдает бедная женщина. Ступай и напои ее водой из твоей фляги. " Когда Джозеф проснулся, он сделал так, как сказал ему во сне Пророк. Он нашел дом, о котором ему было сказано во сне, а в доме умирающую женщину, вокруг которой плакали трое ее малолетних детей. Джозеф влил в рот женщины глоток воды из фляги, и она выздоровела. Пораженный случившимся, Джозеф поспешил к могиле Пророка, но не нашел ее — она исчезла.

С тех пор бывший виноторговец обрел бессмертие и, навсегда покинув Эсану, странствует по землям Десятигорья, исцеляя больных и прогоняя смерть. Говорят, ему было еще одно видение, в котором Пророк указал ему источник живой воды, и только Джозеф знает, где этот источник находится. Многие пытались найти Джозефа и разгадать тайну волшебного источника, но никому это не удалось. И еще говорят знающие люди, что в одной из скрытых от мира волшебных книг записано, что Джозеф откроет себя миру в самое тяжелое время, когда великое зло будет угрожать всем живущим в Десятигорье. Так говорит легенда...

— Мезенцев!

— А? — очнулся я. Резниченко стоял в дверях гостиной с телефоном в руке.

— Ага, вот так нормально, — одобрил он. — Машинку тоже надо убрать. В спальню унесите, хорошо?

— А? Да, конечно, — я незаметно сунул тетрадь в карман моей толстовки. Пустую папку положил на стол рядом с фотографиями. Взял со стола приготовленную стопку книг, опустил в коробку — она была почти полная.

— Олег Анатольевич, тут книга какая-то древняя, — сообщил я и тут осекся: найденного мной фолианта на столе не было! Исчез, проклятущий, будто черт языком слизнул. И карта исчезла. Только что тут была, прямо на середине стола...

— Что вы сказали, Мезенцев? — Резниченко будто не слышал меня.

— Да так... ничего.

— Коробку, коробку несите!

— Будет сделано, — отрапортовал я, поднял тяжелую коробенцию и понес к дверям. Щеки у меня горели.

Сыч стоял возле "Газели" и курил.

— Смотри не заработайся, — заявил он.

— Быстрее сделаем, быстрее свалим, — ответил я, втолкнув коробку в кузов. — У меня еще дела.

— Конечно, конечно. Хотя куда торопиться — Элиночка твоя уехала на соревнования.

— Иди в жопу, Славик, — сказал я и пошел в подъезд.

Резниченко опять говорил с кем-то по телефону. Я так понял, это коллеги ему названивали, сообщали, как продвигаются дела в больнице.

— Все, они выезжают, — сказал он, заметив, что я смотрю на него. — И мы успеваем. Еще одна коробка осталась? Давайте, забирайте.

Я подхватил последнюю коробку, еще раз краем глаза глянул на фотографии. Мне вновь показалось, что Андрей Кузнецов смотрит на меня с упреком — я выносил из дома его главное богатство, его книги, которые прожили здесь, в этих стенах, целую жизнь рядом с ним. А еще я похитил его тетрадку и карту. Аж извиниться захотелось.

Правильно говорят, что в фотографиях частичка души живет. Поэтому я свои фотки никогда нигде не выкладываю. Не в соцсетях, ни в Инстаграмме. И правильно делаю...