Двуявь

— Ну да, ну да. Соха и два класса церковно-приходской школы.

Юра присел на подоконник. Они помолчали, вспоминая разговор в кабинете, потом Тоня сказала:

— Они меня с толку сбили. С этими своими намёками — про чудеса и прочее. Ещё и подмигивали.

— И обещали, что нам вместе многое предстоит. Уже предвкушаю.

— Но-но, товарищ Самохин. Вы тут не того. Не этого.

— А что я? Следую завету старших товарищей. Они же сказали — общайтесь, делитесь версиями, догадками...

— А что, уже есть догадки? Делись!

— Нету, — вздохнул он. — Ни единой. Поэтому надо сесть, обдумать всё хорошенько. Предлагаю вон там, на бульваре. Знаешь кафешку за перекрёстком?

— Прямо сейчас?

— А чего тянуть?

— Лекция же, — она посмотрела жалобно.

— Тоня, — сказал Юра, — окстись. Какая, блин, лекция? Нас ректор отпросил лично. Предлагаешь проигнорировать? Стиснуть волю в кулак и пылиться тут до обеда? Народ не поймёт, осудит за левацкие перегибы. Ты посмотри, какая на улице красота!

— Искуситель, — вздохнула Тоня.

— Даже не сомневайся, отличница. Сделаем из тебя человека.

Она фыркнула и надела пальто. Спустившись по лестнице, они вышли во двор. За последний час потеплело, причём заметно — градусов до пятнадцати; к обеду можно было ждать и все двадцать. Октябрь удачно прикинулся сентябрём.

— Видишь, а ты не хотела.

— Всё, всё, убедил. Веди по кривой дорожке.

— Прошу.

Они двинулись вдоль фасада, который пускал зайчики и дразнился, вывалив красный язык-транспарант: "Да здравствует 100-я годовщина Великой Октябрьской Социалистической Революции!"

— Я тебя в электричке сегодня видел.

— А, кстати! Я тебя тоже, только ты отвернулся сразу.

— Отвлекли, — он не стал вдаваться в подробности. — Но я заметил, что ты с книжкой сидела. Что читала-то?

— Жуковский, "Кассандра".

— И про что там?

— Прорицательница сбежала с царского пира.

— Опять эскапистские мотивы?

— Ой, хоть ты не подкалывай! Я ещё после допроса не отошла.

— Ладно-ладно. А почему с бумаги, а не с планшета?

— Да ну. Стихи с планшета читать — это как, я не знаю, хэви-метал слушать на патефоне. Несоответствие формы и содержания.

— Ты слушаешь хэви-метал?

— Да нет же! Просто пример для наглядности привожу.

— Теперь ясно.

Кафе называлось "У дяди Коли" и находилось в пяти минутах ходьбы. Даже сейчас, в самый разгар занятий, большинство посетителей составляли студенты — Юра заметил пару знакомых лиц со старшего курса.

— Может, на улице сядем, раз такая теплынь?

— Согласна.

Над пластиковыми столами пестрели зонтики с символикой пепси-колы, в холодильнике зеленел от злости "Тархун". Прогульщики, однако, предпочли кофе. Тоня, размешивая сахар, спросила:

— Серьёзно, Юра, зачем мы ему нужны? Неужели потребует, чтобы мы... ну, это...

— Стучали? Вряд ли. Тогда вызывал бы порознь и разговаривал бы с глазу на глаз, без ректора. Но дело даже не в этом. Времена изменились, тут он, пожалуй, прав — хотелось бы верить, во всяком случае.

— Нет, я понимаю, что чёрный воронок не приедет, остался в двадцатом веке. Но всё-таки такие конторы, они...

— Немного консервативны по своей сути, — подсказал Юра.

— Вот-вот. Ты уловил мою мысль.

— Работа у них такая. Но мы им, по-моему, нужны для чего-то совсем другого. Вопрос — для чего? Фиг знает, гадать тут можно до посинения, и всё без толку. Придётся ждать, пока позвонит.

— Почему он сразу не объяснил? Зачем тянет?

— Помариновать, наверно, решил. Понаблюдать за добычей в её, так сказать, естественной среде обитания.

Тоня обеспокоенно огляделась и попросила:

— Хватит меня пугать. Расскажи лучше про "антиграв", про это твоё эссе, к которому они прицепились. Что ты там написал такого? То есть общую суть-то я поняла, а конкретно? Только мне попроще, без формул.

— Какие формулы? Я из физики только "е равно эм цэ квадрат" помню. А из химии "цэ-два-аш-пять-о-аш" и слово "валентность".

— Не прибедняйся. Давай рассказывай.

— Ладно, смотри. Попробую в двух словах. "Антиграв" придумали в конце пятидесятых. Они там в КБ Челомея что-то мудрили с системами приземления и случайно набрели на некий эффект, который сочли курьёзом. Побочный продукт при расчётах, крайне сомнительный. Вникать особо не стали — некогда, основная тема горит. Так и забыли бы, но Хрущёв вцепился, как клещ.

— А он откуда узнал?

— У него там сын работал, как раз в этом отделе. Молодой ещё, недавно из института. Рассказал отцу мимоходом, как анекдот из жизни. Представляешь, мол, гравитацию чуть было не отменили. Но папа юмор не оценил. И объяснений, что такой эффект невозможен, слушать не пожелал — приказал землю носом рыть, пересчитать всё заново. Ну и вот.

— Значит, если бы не Никита Сергеич...

— Да, в том-то и прикол. Хотя многие о нём отзываются без всякого пиетета — говорят, что упёртый был просто до безобразия. Если что втемяшилось — всё, капец. Ломится, как лось через заросли, и слушать никого не желает. Попробуешь возразить — обложит по-пролетарски.

— Как тех авангардистов в Манеже?

— Ага, примерно. Но с "антигравом" упрямство его лосиное помогло, иначе никуда бы не полетели, даже на Луну — вряд ли. Копошились бы в песочнице до сих пор, грызлись бы с Америкой потихоньку. Или вообще могли надорваться, экономика бы посыпалась — и привет Карлу с Фридрихом.

— Ты вот так прямо и написал? Про Карла с Фридрихом?

— Нет, конечно. Это я тебе для наглядности. В неофициальном порядке.

— Ценю ваше доверие, товарищ Самохин. Постараюсь оправдать.

— Да уж, приложите усилия.

Высказав это ценное пожелание, Юра отставил чашку и откинулся на спинку сиденья. За соседним столом ухохатывались, вспоминая цитаты из мосфильмовского блокбастера-рекордсмена "Триста парсеков" о несчастной любви землянина к прекрасной иномирянке из созвездия Малый Конь. По-весеннему чирикали воробьи. Тоня достала планшет, пробежалась пальцами по экрану и пояснила:

— Смотрю про "антиграв" в БСЭ. Забавно, тут толком нигде не сказано, кто конкретно его открыл. Ну, то есть коллектив ОКБ-52, комплексное исследование, все дела... Поддержка партии и правительства... Подробно, но как-то очень расплывчато.

— А зачем тебе конкретное имя?

— Да любопытно просто. У меня в голове не укладывается, как такое можно вообще придумать, вывести через формулы — хоть случайно, хоть специально.

— Я даже не пытаюсь понять. Знаешь, есть поговорка: "Мы стоим на плечах гигантов". Вот это оно и есть — гиганты и чудеса. А мы спустя полвека глазами хлопаем и тихо офигеваем.

— Ты давно этой темой интересуешься?

— Давно, со школы ещё. Дед — космолётчик, я говорил уже, ну и родители были тоже... Но меня, как ты поняла, не столько само открытие занимает, сколько его последствия, изменения в мире. Я же, типа, историк. Вернее, пока ещё так, личинка будущего историка.

Тоня рассмеялась, и он подумал, что этот смех ей очень идёт. Как и эта пёстрая осень.

— Ой, не могу! "Личинка"... Это ж надо было додуматься... Да вы у нас, Юрий, просто образец скромности, недосягаемый эталон.

— Этого не отнять.

— Вижу, вижу. Но всё-таки — как ты выдумывал другой мир, который без "антиграва"? Там же куча деталей, влияющих друг на друга. Транспорт, политика, настроения в массах...

— Даже не знаю, как-то само представилось. Или сон из памяти всплыл — старый, полузабытый. Как, знаешь, старинная фотография — выцвела, полиняла, только силуэты видны, но общий смысл понять ещё можно. Вот. Препод задал эссе, я стал насчёт темы соображать, ну и забрезжила эта картинка смутно. Прикинул — а действительно, могло что-то такое быть. Детали пришлось додумывать, но в целом получилось забавно. Даже эти, вон, оценили.

— Оценили, ага. Теперь бы ещё понять, какой им с этого прок. И к чему была эта фраза, что стране опять нужно чудо.

Юра только развёл руками. Тоня, посмотрев на часы, вздохнула с видимым сожалением. Сказала:

— Скоро звонок уже. Пора возвращаться.

— У меня, если честно, никакого желания. Настроение вообще не учебное.

— У меня тоже. Но что ж теперь?

Она посмотрела с лёгкой хитринкой, будто подначивала — давай, фантазёр-историк, прояви инициативу, предложи достойный выход из тупика. Юра насупился, демонстрируя стратегическое мышление, и изрёк:

— Ну, раз уж мы катимся по наклонной, останавливаться нельзя. Поэтому на занятия я вас, товарищ Меньшова, не отпускаю. Решение принято, возражать не советую, ибо в гневе я зело страшен.

— Да, — согласилась Тоня, — мороз по коже.

— То-то же. Значит, сейчас встаём и идём отсюда подальше.

— Роскошный план. Подкупает, я бы сказала, своей конкретностью.

Они выбрались из-под зонтика и зашагали прочь, оставив университет за спиной. Дойдя до перекрёстка, свернули на поперечную улицу. Навстречу проплыл городской автобус, как его называли по старой памяти: в отличие от аэрокара, он на маршруте не поднимался к небу, а скользил над землёй. Такой транспорт лучше подходил для старых кварталов, где дома стоят тесно, над дорогой нависают деревья, а от остановки до остановки — рукой подать.

Асфальт, давно отвыкший от прикосновений колёс, был, однако, подлатан для пущей декоративности. Пятиэтажки, построенные ещё при Шелепине, всматривались друг в друга близорукими окнами, надменно выпячивая губы-балконы. Блестели витрины в цокольных этажах — булочная, хинкальная, канцтовары, салон беспроводной связи. Жирные голуби бродили по тротуару, нехотя уступая дорогу людям.

— А парк далеко отсюда? — спросила Тоня.

— Да нет, не очень. Ты не была ни разу?

— Как-то не добралась ещё. Я не местная, мне простительно.

— Тогда идея. Там в парке — колесо обозрения. Как тебе?

— В самый раз.

Зеленовато-белый автобус распахнул перед ними двери. Пропуская Тоню вперёд, Юра подумал, что волосы у неё необычно длинные — пусть не до пояса, но ниже лопаток. Пушистый светлый ковёр. Сразу видно, что не какая-нибудь остриженная спортсменка.

Поднявшись в полупустой салон, они сели на теневую сторону. Без тряски на ухабах поездка оставляла ощущение ирреальности — будто сидишь в кинозале, где крутят видовой фильм.

Прополз мимо Дом Торговли со стеклянным фасадом, потом угловатый ДК железнодорожников. Солидно выдвинулся горком, расцвеченный флагами; на стоянке сбоку чернели два персональных аэрокара. Ильич на постаменте, сняв кепку по случаю хорошей погоды, указывал куда-то на запад — видимо, призывал убрать последнее облако с горизонта.

В парке царило весёлое оживление. Играла музыка (какой-то доисторический ВИА — не то "Мечты", не то "Ягоды"), фланировали нарядные парочки, роился народ вокруг киоска с мороженым. Пухлый малыш, как бурлак на Волге, тянул за собой гигантскую гроздь из воздушных шариков.

Колесо обозрения крутилось медленно и степенно. Дождавшись, когда подплывёт пустая гондола, первокурсники устроились на сиденье и стали возноситься над парком. Тополя махали им вслед.

— Ух ты! — огляделась Тоня. — Действительно, красотища.

— А то, — подтвердил Юра самодовольно, как будто лично спроектировал все ландшафты и утвердил в горкоме.

Осенний город сверкал под ними как хохломской поднос — жёлто-багряный, с редкими вкраплениями зелёного. Над подносом вилась серебристая мошкара маршрутных аэрокаров; сахарно белели кубики новостроек.

За перелеском у восточной окраины виднелся матово-синий купол — пассажирский терминал космодрома. Рейсовый межпланетник, похожий на разозлённого шершня, заходил на посадку. В другой стороне — ближе к юго-западу — всё так же дремала лиловая Змей-гора.

— Знаешь, — сказала Тоня, — я вот расписывала в эссе про сказочные мотивы. А ведь мы, если вдуматься, сами в сказке живём.

— Не говори, — согласился Юра. — Смотришь — и ощущение, что такого не может быть. Что кто-нибудь это выдумал.

ГЛАВА 2. ЗАКАЗ

Дождь сеялся мельчайшими каплями, словно кто-то перетряхивал его через сито. Туманная взвесь, пропитанная октябрьским холодом, заполнила колодец двора — она то и дело вздрагивала, поймав несвежее дыхание ветра, скручивалась в болезненных спазмах и шарахалась в стороны, чтобы разбиться о бетонные стены; расплёскивалась по крышам, обвисала клочьями на зубьях антенн, оседала на бугристом асфальте и на сгнивших лавочках у подъезда, а потом вдруг, вскинувшись, цеплялась за столб и неуклюже вертелась вокруг него, как усталая стриптизёрша.

Марк стоял у окна и думал, что в следующем месяце платить за аренду нечем. Впрочем, даже если бы деньги откуда-то появились, продолжать затею с клетушкой, гордо именуемой офисным помещением, было совершенно бессмысленно. Он никогда не отличался деловой хваткой, да и вообще какими-либо талантами, достойными упоминания вслух, а коллега Сурен, прежде тянувший на себе, так сказать, административную часть проекта, в офисе теперь не нуждался, довольствуясь ямой в земле и крестом в изножье. Марк хотел проведать его, когда исполнилось девять дней, но так и не собрался — помешал дождь, хлеставший тогда с особым остервенением.

Выдвинув нижний ящик стола, он извлёк початую пластиковую бутыль с колосящимся полем на этикетке. Бутыль была двухлитровая, увесистая как булава. Отвинтив крышку, он принялся осторожно наливать пиво в чайную чашку, у которой был выщерблен ободок, а на дне виднелся бурый налёт. Чаем баловался Сурен до того как переселился на кладбище. В качестве наследства Марку, помимо чашки, достались два пакетика заварки и кипятильник, а также настенный календарь, с которого, красиво отклячив зад, скалилась блондинка в купальнике. На календаре был всё ещё август — страницу не стали переворачивать, поскольку осенние девицы проигрывали блондинке по всем параметрам.

Потягивая светлое безвкусное пиво, он размышлял о том, не пора ли уже домой. Клиенты на горизонте отсутствовали, телефон упорно молчал. Имелись, правда, смутные подозрения, что поиск заказов должен осуществляться как-то иначе, не сводясь к сидению за столом и распитию слабоалкогольных напитков. Сурен, к примеру, куда-то постоянно названивал, ездил по неведомым адресам и делал загадочные пометки в блокноте. Обязанности же Марка в те дни сводились к тому, чтобы валяться дома на продавленном диване и ждать, пока позовут.

В дверь постучали.

Он поперхнулся от неожиданности. Сунул предательски булькнувшую бутылку обратно в ящик, сделал осмысленное лицо и сказал:

— Войдите.

Посетительница, возникшая на пороге, была затянута в кожу. Облегающая куртка на молнии и не менее облегающие штаны, до блеска вылизанные дождём, не скрывали ни единой округлости. Мелькнула мысль, что у Мисс Август с календаря наконец-то нашлась достойная конкурентка. Вот только причёска у новоприбывшей была другая, совсем короткая — белый намокший "ёжик". Да и взгляд разительно отличался — хищный зеленоватый блеск вместо кукольной пустоты.

Незнакомка полюбовалась на выцветшие обои, треснувший подоконник и облупленный стол, где приткнулся телефон с диском, а рядом валялся вчерашний номер "Медноярских ведомостей", открытый на странице с интригующим заголовком: "Племянник разделал дядю на пилораме". Хмыкнула, встретившись взглядом с настенной дивой, и уточнила: