Морфо и лань

— Если это такой человек, которому не решается перечить полиция, как вы можете гарантировать, что с нами все будет окей? — Малышка сегодня была в ударе. Или просто умело отматывала время, сворачивая на удачные ветки разговора и отсекая неправильные — не знаю.

Коп вздохнул и, кажется, сдулся еще больше. Теперь это был просто грузный, печальный человек, зачем-то нацепивший синюю полицейскую форму.

— Послушайте, ребята... Хлоя... Максин... Я сам не совсем в восторге от всего этого дерьма, честное слово, только опасности для вас никакой нет. Не такой это человек — он не занимается мокрыми делами. — Он немного подумал. — По крайней мене, насколько мне известно.

— Офицер Тумстоун, — сказала Малышка, и коп дернулся — нагрудного значка с именем у него не было, но у Макс были свои способы добычи информации. — В данный момент вы участвуете в противоправной деятельности — похищении и незаконном удержании двух человек. Вы арестовали нас, не предъявив никакого обвинения, не зачитали нам наши права и не предоставили права на телефонный звонок. Более того, вы планируете передать нас в руки третьего лица по предварительному с ним сговору. Это серьезные нарушения, офицер.

Этот парень, Тумстоун, серьезно занервничал. Раньше он был просто хмур и печален, но теперь глаза у него забегали, а на лбу вздулась жилка, что означало, по всей вероятности, напряженную умственную работу.

— И вы не обыскали нас после ареста и не конфисковали личные вещи, — добавила я в приступе вдохновения. — А тем временем наши телефоны вели непрерывную аудиозапись всех происходящих здесь разговоров и транслировали их в Интернет. И если с нами что-то случится по вашей вине, Полицейское управление Орегона узнает об этом первым, а широкая публика — сразу после этого, причем интервал будет неразличимо мал. Ваш серьезный человек, возможно, и сможет отвести от себя вину, офицер Тумстоун, а вот вы — вряд ли, у вас очень узнаваемый голос! Так что...

— Но, с другой, стороны, пока еще ничего страшного не произошло, — сказала Малышка своим мягким голосом. Эй, а у нас неплохо получается играть в "хорошего копа и плохого копа", причем — не могу поверить — успешно обрабатывать самого настоящего полицейского! — Мы живы, здоровы и не держим на вас зла. Все еще может обойтись мирно, если только вы выпустите нас — прямо сейчас. Потом вы сможете сказать, что мы украли ключи или оглушили вас, или еще что-нибудь. Вы же хороший человек, хороший полицейский — я это вижу. Вам не по душе вся эта ситуация. Не идите против себя.

За окном сгущались сумерки, доносился шум автомобилей — наверное, мы были недалеко от шоссе.

— Потому что если все-таки пойдете, — меня понесло, но каждое слово я произносила от всего своего черного, недоброго сердца, — то, богом клянусь, я найду способ, и подключу все свое воображение, и обрушу на вас небо, если понадобится, но сделаю так, чтобы вся ваша оставшаяся жизнь была одним большим страданием!

На полицейского было жалко смотреть. Он, конечно, не ожидал такого. Простая просьба от какого-то опасного персонажа — проследить и взять под стражу двух беззащитных глупышек — оборачивалась чем-то совершенно непредвиденным. Может, они и врали насчет записей — а может, и нет. Дела о злоупотреблении служебным положением были сейчас на слуху, отделы внутренних расследований трудились, не переставая — законопослушная публика жаждала зрелищ. Панковская девица была тысячу раз права. Черт, и как же поступить?

— Черт возьми, ребята, вы без ножа меня режете, — медленно сказал он, подходя чуть ближе. — Вы же понятия не имеете, с чем связываетесь — и под какое дерьмо подставляете меня.

— Никто не просил вас становиться грязным копом, — немедленно среагировала я. Это прием такой — пусть он примет мысль, что виноват, что коррумпирован, это подтолкнет его в нужную нам сторону еще быстрее.

Полицейский тряхнул головой, словно отбрасывая плохие мысли.

— Я не... — он потянулся было за ключами, но остановился, прислушиваясь. — Что это?

Теперь уже и я услышала — приближающийся свистящий рев, словно от набирающего скорость большегрузного грузовика. Но им ведь запрещается ездить так быстро в черте города, разве нет?

Рука копа, бог знает зачем, скользнула к кобуре — наверное, он и вправду был хорошим полицейским. А в следующий момент ближайшая к нам стена разлетелась кирпичными брызгами, и в полицейский участок, разметав его, как ребенок расшвыривает кубики, въехал автопоезд. Въехал, ха! Это все равно что сказать: "Я швырнула о землю атомную бомбу, и та жахнула". Выглядело это так, будто началось вторжение русских — стена слева от нас попросту исчезла, клетку-камеру, в которой мы были, не задело просто чудом, хотя решетку с петлями у нее снесло будто ударом исполинского молота, по полу снарядами из катапульты летели кирпичи и осколки стекла.

Двигатель фуры, замершей в считанных метрах от нас, завывал на высоких оборотах, как голодный зверь, потом закашлялся и умолк, и наступила тишина, только где-то рядом что-то свистело и фыркало — кондиционер, может быть, или поврежденный водопровод. Медленно оседала белая, мучнистая пыль. Не было никаких криков и стонов — будто и пропал куда-то медленно тянувшийся к своему револьверу коп, да и водитель тоже — должен же был кто-то вести этот чертов грузовик?

Я перевела осоловелые глаза на Малышку — ага, опять кровь из носа, значит, это не первая наша реальность, другие были еще менее удачны. Но лицо у нее обалдевшее, наверное, как и у меня.

— Это... — я разлепила губы и тут же закашлялась. Организм отчаянно требовал секунды на адаптацию к новой ситуации. — Это та часть фильма, где мы чудесным образом избегаем заключения и бежим?

— Да! — Малышка не колебалась.

И мы рванули — протиснулись мимо искореженной, истекающей горячим паром рамы грузовика с прицепом, украшенным надписью "Скай Мануфакчурин", миновали две комнаты — офис и еще что-то, комнату для отдыха, может? — и выбрались наружу. В разрушенном участке и правда не было больше ни одного человека, да и находился он почти что на окраине то ли городишки, то ли деревни Нескауин ("население 169 человек, спасибо, что заглянули!", как сообщал кстати встретившийся придорожный щит), так что наблюдать за нашим великолепным кроссом было некому.

Снаружи было темновато и пустынно — мы что, перенеслись в город-призрак? — справа, за несколькими покосившимися заборами расстилалась океанская гладь, слева темнел высокий хвойный лес и вилась спиралью длинная серая дорога. Меня отчаянно тянуло позаимствовать полицейский "додж" (ах, какая тачка, боже мой, что за тачка, не чета моему дряхлому пикапу — прощай, старина, ты навечно останешься теперь на обочине трассы в десятке миль к северу), но даже в нынешнем состоянии я понимала, что это не лучшая идея. Благо, неподалеку стоял чей-то черный "Джи-эМ-Си Юкон" с незапертыми дверьми — спасибо, добрый человек, твоя вера в человечество пройдет сегодня суровое испытание — и через минуту мы уже снова были в пути.

Федеральное шоссе продолжало уползать широкой асфальтовой змеей под угольно-черные колеса внедорожника. Последние лучи солнца освещали дорогу, ровную и гладкую, как стекло, машина будто парила над поверхностью, двигатель работал мощно и ровно, бак был почти полон.

— Слушай, Хлоя... — Малышка неторопливо, морщась, вытирала невесть откуда взявшимся носовым платком кровь с лица, но потом нашла в бардачке початую бутылку с водой, и дело пошло быстрее. — Что это было? Я такое видела только в дешевых автокинотеатрах, где показывают фильмы по десять баксов за билет, и всем плевать, сколько народу у тебя в машине. Такого же не бывает — чтобы фура разбила нашу камеру именно в тот момент, когда нам отчаянно нужно было из нее сбежать. Я имею в виду, каковы шансы?

— Не знаю, Макс, — настроение у меня было чудесное. Что было, конечно, немного странно, учитывая обстоятельства, но мне было плевать. Мы снова были свободны, и мы снова были вместе, и ничто было не в состоянии нам помешать. — Ты же сейчас говоришь о нас. Думаю, могло случиться все, что угодно.

Мы могли что угодно.

* * *

Примечание к части

*На горе Рашмор, штат Южная Дакота, высечены головы четырех американских президентов.

**"Предупреждение Миранды" — право хранить молчание, право на адвоката и другие права, зачитываемые в ходе ареста или допроса задержанным.

* * *

"Холодная индейка" (cold turkey) — период воздержания от употребления наркотических веществ.

* * *

Канадский независимый режиссер, снимающий малобюджетные триллеры и драмы.

Часть 3

Что, если бы я ничего не решала?

Сложности и противоречия человеческой природы, слепая ярость его неостановимой силы — на что они мне? Я ничем не лучше семи с лишним миллиардов одноклеточных бактерий, копошащихся на этом воняющем мертвечиной голубом шарике, и кто сказал, что именно на моих плечах должна лежать вся эта чертова ответственность?

Я же могла когда-нибудь устать?

Не выдержать потери от рано ушедшего отца, от никогда не справляющейся с нагрузками матери, от отчима-урода, от конченных идиотов в школе, которых я совсем не могла уже терпеть — и в конечном счете не стерпела. Что если бы в один особенно дерьмовый день я бы перестала принимать решения и уселась бы на крыльце с дебильной усмешечкой чертовых буддистов, убежденных, что мимо терпеливого парня рано или поздно мимо проплывет труп его врага?

Но есть одна проблема. По заасфальтированным улицам современных городов трупы не плавают. А мы жили на очень, очень длинной и прямой, ровной как стол улице. Так что с буддистами мне, по всей видимости, оказалось не по пути.

Да, в общем, и черт с ними.

Мы неслись вперед целеустремленно, словно седельный тягач — "Юкон" показал себя в этом смысле очень правильной и ходкой машиной — по радио заливались хриплыми соловьями "Деф Леппард" с песней "Давайте пошумим", и я самозабвенно подпевала им, выставив в окно локоть.

Двухполоска продолжала убегать от нас вперед, справа мелькнули и пропали кемпинги, слева вздымался пологий каменистый обрыв, усеянный березами и елками, вдали высились покрытые зеленью холмы c черт знает каким названием, но дорога уводила от обмелевшего океана, и я почувствовала внезапную грусть. Не знаю, почему, но мне не хотелось с ним расставаться.

— Смотри, Хлоя! — Малышка указывала куда-то вбок, и мне пришлось изогнуть голову наподобие жирафа в зоопарке, чтобы рассмотреть невиданное явление.

Наверно, все дело было в облаках, попавших под действие каких-то неизвестных мне сил природы — в школе по предмету "Наука" у меня всегда были дерьмовые оценки... как и по остальным предметам, честно говоря — и образовавших что-то вроде гигантского водоворота посреди неба, и они плыли мимо, медленно вращаясь, словно над нами раскрылась дыра в другое измерение. Осталось дождаться боевых кораблей Читаури — или кто там нападал на Нью-Йорк во "Мстителях", до чего же беспросветно тупое кино, боже мой — и можно было считать, что жизнь окончательно удалась.

— Ворота в еще один мир, — тихо сказала Малышка. Не у одной меня, значит, такие ассоциации. — Подпрыгнуть бы повыше...

Вот оно. Бежать. Куда угодно, любыми путями и способами, возможно, ныряя головой в неизведанное, возможно, меняя свою жизнь задешево, но только бы не оставаться здесь, в этой тягучей неподвижной трясине... А разве не этим мы занимаемся прямо сейчас?

Я тряхнула головой, закрыв в нее доступ дурацким мысли. "Изгоняю тебя, нечистый дух..." Что там еще говорят католики? Никогда не интересовалась этим дерьмом. В мире нет других демонов, кроме тех, что живут внутри нас и кормятся потерянными надеждами.

Гитарный парень из радио изо всех сил старался поднять нам настроение. И знаете что? — у него начинал получаться. Настолько, что Малышка сделала погромче и принялась подпевать. Впрочем, я была ничуть не против.

— И с глаз долой, из сердца вон... со временем, я сделаю все для тебя — и из всего, что я сделала, я люблю тебя больше всего...

— Тебе никто не говорил, что ты отвратительно поешь, Макс? — я попыталась перекричать ветер и, конечно, проиграла.

— Для этого у меня есть ты, — улыбнулась Малышка. Я была готова расцеловать ее в этот момент.

— Отлично! Итак, Максин Колфилд, ты отвратительно поешь!

Я ухмыльнулась и чуть прибавила газу, все равно на дороге было шаром покати.

— Что там дальше по курсу? — поинтересовалась Малышка между делом.

На радио переключилась пластинка — теперь там пела песню "Зажигать" команда под названием "Готтхард".

Я стукнула облезлым ногтем по панельке навигатора.

— Если чертова электронная магия не врет, мы въезжаем в округ Линкольн. Скоро холмы закончатся, будет длинная и довольно зеленая долина... потом... пригороды, а за ними уже и сам Линкольн-Сити. Городишко, как я помню, крошечный, к тому же плоский, как сиськи Кейт Марш.

— Хлоя...

— Да, извини, о мертвых хорошо или ничего — так что помолчу, пожалуй. А почему ты спросила?

— Живот бурчит, как будто там засел разъяренный динозавр, — пробормотала Малышка. — Перекусить бы... да и вечер на носу. Пора останавливаться на ночлег.

Черт, за всеми дурацкими мыслями я совершенно забыла о главном... Макс, умница, ты права...

— В общем, в Линкольне имеется пара отелей, что есть, то есть, — сообщила я, снова сверившись с картой. — Только вот с деньгами у нас нельзя сказать, что густо, и это здорово сужает варианты... Один момент, мой капитан, местный интернет летает не совсем так, как "Энтерпрайз" капитана Кирка... В общем, судя по всему, наш лучший шанс — это дыра под названием "Мотель 6": тесные и бюджетные номера, мини-холодильники и вайфай... две звезды ему явно дали в рассрочку, зато рядом есть "Старбакс" и "Макдональдс".

— Омифигенно! Можем сначала взять еды, а потом заселиться в отель.

— Заметано, мисс Колфилд, все будет в лучшем виде! — Я утопила педаль газа.

Все-таки пришлось сделать еще одну остановку — в "Юконе" закончился бензин, и я свернула на заправку там, где лес справа снова отступал, открывая потрясающе красивый вид на океан, а на опушке стоял побитый непогодой знак "Тропа Каскейд Трейл". Вдали виднелись угрюмые, поросшие синим лесом холмы, темнеющее небо глядело на близкую землю, но, должно быть, не видело там ни черта интересного.

Пока я заливала бак, Малышка сходила в пристроенный магазинчик, воспользовалась тамошним туалетом, да еще зачем-то купила с полдюжины шоколадных батончиков и два питьевых йогурта — по завышенным раза в полтора раза ценам, как обычно и бывает на заправках — и потом мы еще с ней немного полежали на теплом с дороги капоте, глядя на желтовато-зеленое море травы, убегающее к стылому на вид океану и окаймленное с обеих сторожевыми вышками сосен, красных ольх и канадских елей. Ограда... даже здесь, вдали от городов и обязательств, все огорожено. Застолблено и расчерчено. Все.