"Ретроград"

— Пачему 'диктатор'?

— Вас так изображает наша пресса практически сразу после вашей кончины.

— И когда это случилось?

— Это не имеет значения. Давайте условимся, что вы не будете задавать мне вопросы о лично вашем будущем, как мы договорились с генералом Филиным. Я же не могу сказать ему, что по личному приказу товарища Сталина, он был арестован 23-го мая 1941, предан суду военного трибунала, расстрелян в сорок втором, когда казалось, что война полностью проиграна, и когда было совершенно ясно, что Филин на совещании в НКАП был прав и верно оценивал возможности нашей авиации.

— Сложный вы человек, товарищ Никифоров! Хорошо, разбирайтесь: за что погиб ваш дед. Но, сами понимаете, в условиях приближающейся войны, личного времени у вас не будет. Вы — инженер-конструктор, и имеете ненормированный рабочий день. А ваши знания и опыт нужны стране и ее армии. Позовите Филина, и подождите его у секретаря.

— Понятно! Почему не доложили, что синхронизаторы готовы?

— А мы еще не вылетали, вот, готовим машину к вылету.

— Это уже другой самолет?

— Да, другой, у него компоновка лучше. Карабкаться в кабину не требуется.

— А тот где?

— Стоит без винта в пятом ангаре.

— Кто будет выполнять полет, товарищ Филин?

— Я сам, товарищ Сталин. До этого летал Данилин.

— Вот пусть он и летит. Что по этой машине можете сказать, товарищ Никифоров?

— Ее мы опробуем с тем американским двигателем, который вы видели, с новым крылом и четырьмя носовыми пулеметами БС, 12.7 мм. Общее количество боеприпасов на борту — 2400 выстрелов.

— А пушки? Вы же говорили, что будут пушки!

— Мы решили в этот раз пушки не использовать. У этого самолета большая дальность, и он может сопровождать бомбардировщики. В этом варианте лучше использовать пулеметы.

— Товарищ Филин, прикажите подготовить 'Мессершмитт'. Он взлетит через полчаса после Данилина. А мы посмотрим, что второму летчику удастся сделать c этим, как вы его называете, 'долгоносиком' или 'вредителем'?

— Есть!

Много народа на этот раз не было. Сталин был чем-то не доволен, скорее всего, мной. Я плохо приручаюсь. Я тоже был недоволен, что слепленную на коленке машину, которая в воздухе еще не стреляла, собираются сходу послать в учебный бой.

— Чем вы недовольны, оба? — взглянув на нас с Филиным, спросил Сталин.

— Торопливость нужна при ловле блох. Если хочется сравнить немецкую и нашу машину, то посылать следует стандартную, ту, что прошлый раз летала. А эта машина еще не готова! Нет толкового фонаря, не убрали мы гаргрот, эти работы начнутся только завтра, и двигатель у нее турбовинтовой, в единственном и неповторимом экземпляре. Если мы его грохнем, то о разработке подобного двигателя можно будет забыть на несколько лет. А то, что он по мощности и по приемистости выше, чем БМВ, это мы и так знаем.

— Так винт же один!

— Пятнадцать минут работы.

Помолчав, Сталин кивнул головой.

— Хорошо, пусть будет по-вашему. Что сейчас будем смотреть?

— Испытывать будем установку и работу батареи вооружения. Проверим управляемость после израсходования всех патронов. А затем подготовим 'Мессер' и 'И-16Н' с двигателем АШ-62ИР. Стрелять он уже может, синхронизаторы стоят на всем штатном вооружении.

Данилин запустился, вырулил из ангара и пошел на взлет. Мы, не торопясь, шли к башне управления. Данилин начал работать по земле, затем прилетел Р-5 с конусом, отработал по нему. Последние несколько очередей производились только из трех пулеметов, один заклинил и не перезаряжался. Затем долго не мог выпустить одну из стоек, пришлось ставить ее на место с помощью пикирования и резкого выхода. Но сел. В отсеке вооружений полно гильз, рукава порвались, два пулемета 'ходили под себя'. Гильзы оказались даже в соседнем отсеке, где и придавили трос левой стойки. Я сфотографировал все на планшет и предложил поставить туда камеру, и снять, почему рвутся рукава.

Но, винт сняли, и еще через пять минут доложили о готовности первой машины. В воздух на ней поднялся Галлай.

'Долгоносик' превосходил 'Е' 'Мессершмитт', и по маневренности, и по скорости, кроме вертикального маневра, все-таки, Месс на 200 сил имеет больше мощность. Но, и это важно! 'Ишак' -стал скороподъемнее 'Месса'. При выполнении косой восходящей спирали, а не горки, успевал оказаться в хвосте у 'Е', пока тот выполнял 'предельную' горку. Сама эта фигура у 'И-16Н' была заметно ниже, метров на сто. Когда машины исполняли ее параллельно и это было наглядно видно. Если 'И' разгонялся до полной скорости, и нагонял 'мессер', то горки выравнивались. Сталин заметно повеселел.

Летчики сели и подошли к Сталину, который спустился из пункта управления полетом. Галлай показал два вытянутых больших пальца вверх.

— Сказка! Она просто порхает! И за температурой следить не приходится. Я только не понял, кто управляет шагом?

— Масло, там встроенный автомат. В стандарте его пока не будет. — хмуро ответил я. Результаты оказались ниже предполагаемых. Надо менять обшивку крыла.

Переговорив с летчиками, Сталин отпустил их, и приказал ехать в штаб. В мою машину он не сел, но подошел к ней и спросил:

— Капот откройте, пожалуйста. Мне сообщили, что эта машина — вовсе не 'ЗиС'.

Я пожал плечами и открыл капот. Подошел к носу и поднял его.

— Да, это не 'ЗиС'! А почему, товарищ Никифоров, вы не передали ее нашим автомобилистам? Это ведь не менее важно!

— Я не могу работать без двух пальцев, товарищ Сталин, и уходить с места работы в авиации мне не хочется.

— Причем здесь пальцы?

— Эта машина управляется с помощью устройства, подобного тому, с которого я вам показывал картинки в кабинете. Вот ее ключ. Вот это — дактилоскопические датчики. Ключ считывает мои отпечатки, и после этого разрешает повернуть его в замке, затем отправляет этот сигнал в устройство управления двигателем. Если отпечатки не совпали, то включить зажигание и активировать устройство невозможно. Ключ каким-то образом перешивают, но как это делается, я не знаю. У меня нет приборов, чтобы перепрошить его и двигатель. Машина дорогая, потому что старая, антикварная, вот и пришлось на нее такую сигнализацию ставить.

— Все не как у людей! Но интересно: до чего дошли богатеи, чтобы свое добро сторожить. — Сталин прикрыл рот ладонью, и, похоже, смеялся.

Мы похохотали, и вернулись на первый этаж ГУМа. Требовалось отметить Госпремию и потепление отношений со Сталиным. Стоим и выбираем между шустовским 'Ахматаром' и новейшим 'Юбилейным', посвященному 20-летнему юбилею революции. 'Шустов' — гораздо интереснее, но стоит под сотню. 'Юбилейный' — дешевле. Склонились, что пары бутылок того и другого, каждого, проще говоря, будет достаточно, тем более, что и еще есть разный, и гости будут точно. Белужья икра, балык трех видов, буженина, профессионально порезанная, лимоны и всякая всячина. Машина большая и повод есть значительный. Что скупиться?

Мы тогда не знали, что в это же время, пока мы обсуждали меню, состоялся тяжелый разговор между Семеном Лавочкиным и дядей его жены. Тот был старшим сыном семейства Герцева Гольцмана с Адесы, младшей племянницей которого была Роза Герцевна Лавочкина, скромный библиотекарь в Ленинке.

— Щё??? Щё случилось, Сёма! На тебе лица нет! Ты хде его потерял?

— Я от Сталина, дядя Изя. Глядай, шо от нас хотят! И он настроен категорично: давай продукцию! Погляди, какая падла рисовала это, это, я не могу слова подобрать, штобы не выругаться. Ойсгерисн золстн вэрн. (Непереводимая игра слов и выражений, выражающая полное негодование к тому, кто это сделал.)

— Щё, щё такое? Это у тебя откуда? Иде ты это взял, Сёма!

— В кабинете у Сталина. Кто делал этот чертеж? Это твоя епархия, дядя Изя! Ты начальник отдела документации.

— Я, милый, я. Э, похоже, что это я делал этот чертеж, смотри, это мои стрелки, моя циферка 'два' и 'восемь'. Тогда вот тут должна быть моя подпись. Ой, зол дайн мойл зих кейнмол нит фармахн ун дайн хинтн — кейнмол зих нит эфэнэн! Она здесь есть! Вот! Я все свои работы подписываю здесь. Смотри. Это она! Но я этот чертеж не делал! Я никогда не видел такого эскиза или даже наброска. Но, Сёма! Гляди сюда! Здесь перечень всех чертежей и технологических альбомов! Ты показывал ему на 'это'?

— Конечно, дядя Изя. 'Он' сказал, что через два дня привезут все. Смотри! — Симон Альтер передал дяде приказ Комитета Обороны СССР, несмотря на то, что на нем стоял гриф 'Совершенно секретно'. Несколько минут дядя вчитывался в документ, и постепенно расплывался в улыбке.

— Ой вэй, Сёма! Щё ты гонишь волну? Если это так, то кто-то за нас сделал это аццкий труд, и записал все на нас! Ты гляди! Буковок 'ГГ' на чертежах просто нет! Написано 'ЛА-5', и все! О чем говорят эти буковки? Ты понимаешь это? Гляди сюда, Сёма! Это еще три завода, куда надо передать документацию и технологические карты. А здесь! Ты смотри, какая сказка записана здесь! 'Без ограничений выпуска'. Это же золотое дно, Сёма! Это же калабат шабат какой-то. Так не бывает! Но это случилось! Так что, ша! Шо тебя лично не устраивает?

— Я не делал этот самолет! Это не моя работа!

— Это наша работа, Сёма. Мы ее сделали, по всем документам. И мы получим эти дары Яхвы! И не гневи бога! Он улыбнулся тебе.

— Пригласили в НИИ ВВС посмотреть на готовую машину.

— Вот это делать не надо! Найдется кто-нибудь, кто скажет 'ему', что ты смотрел на нее, как баран на новые ворота. Придут документы, Сёма, делай машину по ним, и запускай ее. Со своими я поговорю, что это сделали они, а будут болтать — оставлю без премии! Господи! Благодарю тебя за присмотр за нами, детями неразумными! Иди Сёма, порадуй Розочку, передай ей мой поклон и благословление! Здоровья ей, и долгих лет жизни!

Едем домой, улыбаемся, Олег Константинович анекдоты травит, про разведчиков. Он им только что не стал. Проезжаем Медвежьи озера, дальше лес пошел, я как из поселка выехал на дальний свет переключился. Бля, менты! Я их, дояров, спиной чую!

— Пост — чужой, стой! — это закричал Леша!

Только стоять нельзя, и вперед нельзя, там шипы!

— Держись! — педаль газа у меня спортивная, к полу прикреплена, ее пяткой выжимать можно, а носком жать на тормоз. Ручку принудительно на вторую передачу, полтора оборота рулем и газ! Визг страшный, 'Good year' сзади визжит, как неудачно зарезанный поросенок. Полтора оборота обратно, тормоз долой и педаль в пол. Развернулся.

— Дегтярев слева! — орет Леша.

— Олег! Оружие есть?

— Есть, маузер! — и достает из кармана манюсенький 6.5 мм пистолетик.

— После отворота вправо, торможу, и кустами к перекрестку! Номер, номер их запомни! Держись!

Я, почти без заноса, повернул направо. Дороги здесь нет, проселок до Ледово, но тут не до изысков, торможу, Олег выпрыгивает из машины и хлопает дверью (она назад открывается, поэтому без полной остановки даже не выйти). Вторая не выключается: 'кикнулась', газанул резко. На ней доползли до изгиба дороги, там выключил двигатель, вынул ключ, потом завелся и поехал нормально. Очень боялся, что двигатель не заведется. Пронесло! Выскочили на шоссе уже за лесом. Алексей приказал остановиться у 'Холодильника', там пост 3-го отдела, немцев пасет, а я тут же газанул дальше, к нашему КПП.

— Караул, в ружье! Дежурный, телефон! Ерофей Никодимыч! Засада, с пулеметом, в леске у Медвежьего. Копытцев на 'Холодильнике', приказал прочесать лес от 'связников' к Медвежьему!

— Там пулемет слышали, три караула в ружье подняли.

— Здесь на Ка-Пэ ни черта не знают, я назад, там Антонов.

— Запрещаю! — но я повесил трубку. У домика с внутренней стороны выстроился караул. Авиацию всегда снабжали стрелковым оружием по остаточному принципу. В общем: один дегтярь, и сержант с карабином и револьвером. У остальных — карабины.

— Ты и ты, за мной! Остальным — занять оборону!

В кругаля до поворота, где Антонова оставили, довольно далеко, десяток километров. Но доехали быстро. Олег Константинович вышел из кустов, мою машину ночью отличить всегда можно, из-за фар, таких ни у кого нет. Сел рядом с сержантом на заднее сиденье. Зубы у него стучат, и замерз, и перенервничал. Плюс, судя по пальто, лежал на земле.

— Прошла одна машина, ГАЗ-АА. Московский 'М 348 МН'. В кабине два милиционера, в кузове никого.

И я втопил газ. До Сокольников — 21 километр, машина прошла минуты три-четыре назад. Максимум — пять. Давлю! Но чертов свет, он же меня выдает с потрохами! Машину мы увидели еще до поворота на Измайлово.

— Так, орел! Пулемет за окно, ствол на зеркало и бей по скатам по команде! — солдатик лихорадочно ищет ручку, а я опускаю стекло кнопкой. Пулемет длинный, зараза, он его с трудом выставил, ремень набросил на шею. В кузове возникает фигура, и видны вспышки выстрелов.

— Бей, бей по скатам! — а сам маневрирую, сбивая наводку стрелку в кузове. Очередь!

— Да не по моим скатам! По нему бей! — Еще две очереди, их машина заюзила, а у нас появились две дырки в ветровом стекле, и наш пулеметчик ухватился за плечо, между пальцами течет кровь. Сержант справа из окна открыл огонь из нагана, человек в кузове откинулся назад и прекратил огонь.

Глупейшее положение! У Олега маленькая пукалка, у сержанта кончились патроны, и он никак не может на ходу переснарядить барабан. Поворотик к переезду, и там длинная очередь из машин. Водитель ГАЗа резко сворачивает в Сиреневый сад направо, я его обхожу по внутренней стороне поворота. Положил ствол 'Браунинга' на предплечье левой руки, а рулевое колесо взял повыше. Там их двое, в кабине, и правый может открыть огонь. Газ до упора, машина рванула вперед, и, как только я увидел дверь, выстрелил раза четыре или пять. 'ГАЗон' вильнул и врезался в столб. Я отскочил метров на полсотни, и с визгом развернул машину. Сержант выскочил из машины, вырвал, буквально, пулемет у раненого, и осторожно пошел к 'Газончику'. Антонов тоже выскочил, пошел за сержантом, но я его остановил.

— Олег! Стой! За столб! Прикрой сержанта! За кузовом смотри!

Сержант приоткрыл стволом с раструбом дверь.

— Один готов, второй не жилец! — Встал на подножку, поднял наган и потом заглянул в кузов.

— Тут оружие и человек лежит. Добить? Вроде живой! За живот держится.

— Нет, держи на прицеле! Олег! Вон у дома в будке телефон, звони в комитет.

— Куда?

— В третий отдел, Федотову! — глушу машину, ключ в карман, заменил обойму, пошел к той машине. Чел не шевелится, дырка справа в районе печени, у водителя ось руля вошла в грудь, на третьего мертвяка стараюсь не смотреть. Олег дозвонился, кричит: "Как улица называется?". А фиг его знает!

— Парк возле Амурской улицы, недалеко от переезда, если из города, то слева.

Красноармейцу рвем гимнастерку, подложили несколько салфеток на рану. В моей аптечке всего пара бинтов, зеленка, жгут, и все, до сокращались. Он сознание не теряет, хоть и бледный. Через двадцать минут появились машины, некоторое время искали нас, затем подъехали. Федотов, хоть и генерал, но лично приехал. — Это Хойзе! Почему помощь не оказали?