Агафангел

Разговор происходил в небольшом храме на окраине города, куда Василий зашел случайно. Расположил его к откровению какой-то простой и в то же время внимательный взгляд батюшки, который после будничного вечернего богослужения вышел пообщаться с ожидающими его прихожанами.

Потом, спустя много лет, Василий будет благодарить Бога за то, что Он привел его на первый доверительный разговор именно к этому священнику.

-Как ваше имя, батюшка?

-Отец Сергий. Надумаете — найдете меня здесь. Хотите, телефон могу оставить...

Он порылся под подрясником и протянул Василию визитку.

-А на исповедь к вам можно приезжать?

Отец Сергий опять усмехнулся.

-Да пожалуйста. Как я могу вам запретить? Но, только — вы исповедуетесь ведь уже где-то? Являетесь прихожанином какого-то храма? Здесь я вас вижу впервые. Метания за понравившимся священником не угодны Богу. Ничто и никто не должен быть для вас важнее Его. А за советом или помощью всегда обращайтесь. С Богом.

Батюшка встал и поднял руку, сложив пальцы для благословения.

Перемена произошла неожиданно быстро. Спустя буквально несколько дней, зайдя в один храм, Василий увидел объявление:

'Храм приглашает на работу православного мужчину 30-50 лет. Обращаться к Сергею Николаевичу'.

Василий тут же подошел к свечному ящику. Сергей Николаевич, это оказался староста, был на месте. Он побеседовал с Василием и предложил ему место сторожа, посоветовав не увольняться с работы, поскольку жалование в храме 'не ахти какое, но бесплатно кормят...'

Василий, тем не менее, решил совсем порвать с прошлой жизнью, в неофитском порыве усмотрев промыслительность во всем, что с ним происходило.

4.

Теперь вся его жизнь протекала при храме. График дежурств был сутки через трое, но Василий охотно брался за выполнение любых других послушаний, и практически, пропадал тут каждый день. Его заметили и духовенство, и прихожане, с которыми он охотно беседовал, стараясь каждого утешить и наставить, не беря на себя, однако, больше того, что мог. В тех случаях, когда он не чувствовал себя компетентным или не обладал правом давать наставления, отсылал к священнику. Мизерное жалование не осложнило жизни, поскольку гардероб у него был не скудный, а носить все это, кроме храма, стало некуда. Питался он тоже в храме, а светской жизни у него теперь не было. К тому же, перепадали довольно часто и другие пожертвования. То отец-настоятель дарил к празднику круглую сумму, то кто-то из прихожан давал, прося помолиться, то староста добавлял за исполнение поручений. Омрачало жизнь совсем другое.

Василий и предположить не мог, что работающие при храме люди с такой неприязнью примут его. Причиной оказалась доброжелательность и безотказность Василия. Он не брезговал вынести ведро, разгрузить машину, снять догоревшие свечи, сделать что-то еще, не вдаваясь в подробности, входит или не входит это в его обязанности, как-то сразу почувствовав себя в храме, как дома. Однако благословленные исполнители этих послушаний смотрели на него, как на скрытого врага. Они стали пользоваться этим, переваливая на его плечи львиную долю своих обязанностей, при этом не упуская случая унизить, обругать, показать свое превосходство. Причем все это у них называлось 'смирять'.

У Василия опускались руки. Он уже не представлял своей жизни без храма, и в то же время ему было неприятно идти туда из-за недоброжелательности окружающих. Выбитый совершенно из колеи, он позвонил отцу Сергию и попросил о встрече.

-Ну, вот! А еще в монастырь хотели! — рассмеялся батюшка, внимательно выслушав Василия, — А в монастыре, знаете, какая грязь? Вы думали, что здесь все с крылышками? Вы еще и о духовенстве узнаете такое, что вам плохо станет. Да, да, нужно быть к этому готовым! А вы столкнулись один раз и уже впали в уныние. Где же ваша вера в таком случае? Где любовь? Не у этих людей, Бог им судья, а у вас? Ведь это не люди, а Господь вас смиряет...

Василий слушал доброжелательный голос отца Сергия, который как бы только и делал, что ругал его, вместо утешения, и успокаивался. Все волновавшее представлялось совсем в ином свете.

-Вспоминайте о своих грехах чаще, тогда и к другим научитесь относиться терпимее. И не забывайте о том, что в храм идут работать иной раз далеко не благочестивые люди. Мы не можем не простить кающегося. Недостойные этим пользуются...

Василий ушел успокоенный, а через несколько дней ему было дано еще одно послушание, которое окончательно вывело его из сомнений и уныния.

После окончания воскресной литургии его поманил пальцем настоятель. Василий подошел, сложив руки под благословение.

-Мне говорил староста, что вы выражали желание заняться патронажем, — обратился отец Мефодий с полувопросом — полуутверждением к Василию, и не дожидаясь ответа, продолжил:

-У нас есть просфорница, которая работает на дому. Агничные просфоры выпекает, у Марии они не получаются... Так вот. Она слепая от рождения. По хозяйству ей помогает Мария, но иногда бывает нужна мужская помощь. Сходите к ней...

Настоятель оторвал от поминальной записки чистый кусок, написал адрес и протянул бумажку Василию, другой рукой одновременно благословляя его.

Адрес был за Черной речкой. Не откладывая, Василий поехал. Дверь открыла сухонькая старушонка с ясными, немного слезящимися светлыми глазами.

-Васенька? — приветливо осведомилась она, пропуская его в прихожую, — А мне уже звонил батюшка, жду тебя. Раба Божия Нина. Раздевайся, проходи, сейчас чай пить будем. Наливочки домашней отведаешь? Сама старалась...

Василий смотрел на нее и не мог поверить, что попал к слепому человеку. Бабушка так ловко передвигалась по квартире, так точно брала в руки необходимые предметы, что глядя со стороны, никак нельзя было это предположить.

-Ты не удивляйся, Василек, — как бы поняв, о чем он думает, сказала старушка, — В дому-то я все знаю, где и что. Двадцать лет уж почитай тут ползаю. Я тебя особенно ни о чем просить не буду, не думай. Мария помогает, соседи грешницу старую не обходят. Но вот погулять со мной, в Сосновку съездить, например... Люблю я воздушком подышать, снежком под ногами похрустеть, птичек послушать...

-Да не волнуйтесь вы, баба Нина, все будет сделано, что попросите.

-Как ты хорошо меня назвал, — улыбнулась она, — Как-то совсем по-родственному у тебя получилось. Одна я, Василек, совсем. Вот, глянь-ка...

Баба Нина подошла к серванту и сняла с него три фотографии в рамках.

-Вот муж мой покойный. Андрей, раб Божий. На войне его...

-На войне? — удивился Василий,— Сколько ж вам лет, баба Нина?

-Ох, и не спрашивай, — засмеялась она, — Самой страшно делается, как подумаю. Доживу до ста или нет? Господь один знает. Ждет, Милостивый, когда Нина грешница готова будет, а она все никак. Не достойна, выходит, пока... А вот это сынки мои, — продолжила она, ощупывая пальцами одинаковые рамки, и по одной ей ведомым приметам отделяя одну от другой, — Алешенька старший и Витюшка. Погибли оба... Витюшке еще шестнадцати не исполнилось, убили. Ни за что. Шпана местная. После войны-то много ее было. А он добрый был, мухи не обидит. Еще пяти лет не было, а уж меня через улицу переводил, любому помочь был готов. Алешенька очень тогда переживал, любил он брата. Через это и погиб. Институт бросил, в милицию служить пошел. Как ни отговаривала, не послушал. Нельзя, говорил, мама, чтобы такая мразь безнаказанно жила. Да, верно, я ему говорю, только ты-то один всю мразь не изведешь. Не задастся дело, если не с добром его начинаешь. Ведь ты же за Витюшку мстить идешь. Не уберегла, Василек, не отмолила. Через год его и убили. На операции. В засаде. Бандита какого-то брали. Говорили, нарвался на пулю, сам наперед всех полез. Наградили его даже посмертно. Вот, с тех пор и живу совсем одна, к сынкам отправиться готовлюсь, да все никак. Видишь, еще и польза от меня какая-никакая есть — просфоры пеку. Ты отвезешь просфоры-то?

-Да, конечно, — ответил Василий, пораженный, как спокойно и просто говорит все это баба Нина.

-Ну, пошли, наливочкой тебя угощу, да чайку попьем...

Он ушел от нее поздно вечером, поправив петли кухонного шкафа, разобрав антресоли и починив разболтавшиеся розетки.

'А ведь она счастлива! — поразился Василий, — Слепая, одинокая, престарелая, похоронившая всех близких, она счастлива! Вот, что значит жить с Богом...'

С той поры зачастил он к бабе Нине. Не избалованный материнской лаской, выросший в душевном отчуждении от родителей, он ощутил вдруг такую потребность в живом общении и заботе о ней, что начинал скучать на второй же день.

Баба Нина тоже полюбила Василия и всегда радовалась его приходу. Ездили они и в Сосновку, и в Сестрорецкий курорт, где так хорошо дышалось хвойным воздухом и шумело море.

Незаметно пролетели два года. Храм, баба Нина, паломнические поездки — вот, пожалуй, все, чем жил Василий все это время. Даже с мизерного жалования накопилась у него в ящике гардероба пачка денег, поскольку тратить было почти некуда, и Василий при случае намеревался пожертвовать их на благое дело.

А еще через год его предали родному ремеслу. Освободилось место продавца в магазине при храме, и Василий опять оказался за прилавком. Только окружали его теперь не телевизоры с магнитофонами, а книги, иконы, церковная утварь да знакомые лица прихожан. Преследования со стороны служащих тоже прекратились. Своим упорством и бесконфликтностью Василий заставил их с собой смириться.

-Эх, Василек, переезжай ко мне совсем, — как-то сказала ему баба Нина.

-Надо подумать, — ответил Василий.

Жить одному стало для него противоестественным, и он был готов и впрямь решиться на это, поскольку ничто другое, казалось, не предвещало никаких изменений...

5.

В морозный и вьюжный февральский вечер первой седмицы так рано насупившего в тот год Великого поста, когда до закрытия магазина оставались считанные минуты и напарница Василия удалилась сдавать на хранение драгметаллы, вошел последний посетитель. Он как-то неловко и боязливо протиснулся в дверь и застыл на пороге, скользя взглядом по полкам. Василий мельком оглядел его.

Это был парень лет семнадцати в поношенной матерчатой утепленной куртке, мешковато сидевшей на его худом длинном теле. Потрепанные грязноватые джинсы спадали на изрядно разбитые старые ботинки. Покрытая снегом вязаная шапочка на голове и потертая сумка в руках, одетых в рваные перчатки. Серые чуть раскосые глаза настороженно смотрели из-под сдвинутых бровей, слегка румяное с мороза лицо сохраняло отчужденность, и во всех манерах было что-то угнетенное, безрадостное. Он покосился на Василия, прошел к стеллажам и начал наугад смотреть книги.

Безошибочно определив впервые пришедшего в церковный магазин посетителя, Василий отвернулся, чтобы не смущать парня, ожидая, когда тот сам обратится с вопросом. Ждать пришлось недолго. Перебрав пять или шесть книг, он стал бросать на Василия короткие взгляды.

-Помочь?

-Да.. — отрывисто ответил парень, — Если можете. Я... Мне... Ну, короче, что я могу почитать о вере?

-О вере? — переспросил Василий, подавив улыбку, — Тут все, в принципе, о вере. Что интересует конкретно? Священное писание, святоотеческая литература, художественная, учебная?

Парень уставился в пол.

-Может быть что-то для новоначальных?

-Да. Я... Простите, я хочу открыться. У меня недавно умер отец, и я... Ну, мне очень трудно жить... Я ходил к психологу, он посоветовал мне увлечься какой-нибудь религией. Я шел мимо, увидел ваш магазин...

-Увлечение вас не спасет, оно быстро проходит, — мягко, но убежденно ответил Василий, — Поможет, если вы постараетесь обрести Бога. Тогда и жизнь возымеет смысл, и никогда уже не будете чувствовать себя одиноким.

Парень поднял на Василия внимательный взгляд:

-А как это — обрести? Что вы имеете в виду?

-Неужели вы, глядя вокруг, не задумывались о том, насколько все в природе взаимосвязано и совершенно? Неужели вызывает сомнение, что все это образовалось не само собой, а создано высшим разумом? Да его чувствуют все, даже самые оголтелые безбожники, признавать только не хотят. Пустите Бога в свое сердце и станете другим.

-А что для этого нужно?

-Простите, вы крещеный?

-Да, в детстве крестили.

-Тогда осталась самая малость — поверить Господу, что Он вас любит. Пойдемте...

Василий подвел его к полке у кассы и протянул ту самую книгу, которая в свое время помогла ему самому.

-Вот вам Закон Божий. Эта книга писалась более ста лет назад и не написано еще ничего лучшего, где бы так просто и ясно излагалось все основное о христианской вере. Читайте хотя бы по одной главе в день и во всем разберетесь. Постарайтесь читать больше не умом, а сердцем. Прочтете — приходите, подберем что-нибудь еще. И надо придти в храм. Без причастия, без регулярной исповеди — спасения нет. Да вы и сами это почувствуете, если полюбите Господа...

Василий говорил это все спокойно, без нажима и патетики, смотря в сторону, чтобы не смущать парня, но чувствовал на себе его пристальный взгляд.

-Сколько она стоит? — спросил парень.

Василий назвал цену, скинув на калькуляторе десять процентов, на что имел право в исключительных случаях.

Парень замялся, и Василий понял, что у него не хватает денег.

-Знаешь что, возьми так, — сказал он, упаковывая книгу в пакет, присовокупив еще молитвослов и бумажную икону Владимирской Божией Матери, — Возьми, а будет желание, деньги занесешь потом, я через день работаю.

-Спасибо, — искренне и немного удивленно сказал парень, — Нет, честно, спасибо!

-Во Славу Божию, — улыбнувшись, ответил Василий, — Ну, извини, дорогой, мне закрывать пора.

-Да, конечно...

Парень взял пакет и пошел к выходу, но уже на самом пороге обернулся и опять внимательно посмотрел на него:

-А как вас зовут?

-Василий. Говори мне ты, — тихо сказал Василий, протягивая руку.

-Сергей, — услышал он в ответ, сжав в ладони холодные тонкие пальцы и глядя в открытые глаза, в глубине которых читалась неразделенная грусть.

'Сережа... Сережа...'— мягко и ласково повторял про себя Василий, шагая по направлению к Невскому сквозь колючую метель с пронизывающим холодным ветром.

'Сережа...' — повторял он, и становилось теплее.

'Сережа... Сережа... Сережа...'

Василий чувствовал себя счастливым в этот неуютный вечер. Как мало для этого нужно...

Воспоминание о встрече не оставляло его и весь следующий день. Василий ощущал томительное волнение в душе, согревающее и тревожащее одновременно. Тревожащее тем, что он почувствовал в нем что-то от того, что было раньше, и не напоминало о себе так явно последние годы...

Было. Возвращалось иногда. В воспоминаниях, которыми возникало непреодолимое желание себя утешать, в сладострастии, которое накатывало неожиданно при созерцании красивого юноши, особенно нескольких сразу. Правда, все это проходило и вызывало раскаяние уже на следующее утро.

Но в данном случае было не все так просто. С момента, как встретились их взгляды после того, как Сергей сказал, что потерял отца, у Василия что-то дрогнуло внутри, подступив к самому горлу. Он понял, что не испытывал такого участия и сочувствия ни к одному человеку ни разу в жизни. А впрочем, никто ни разу в жизни не говорил ему это ТАК.