Культура файа тоже сильно изменилась. Объем её так вырос, что было уже почти невозможно создать что-то новое. К интеллектронным системам это не относилось, но живые файа не могли понять созданные ими новые виды искусства. Они все превратились в ценителей прекрасного, но творчество, как таковое, среди них совершенно угасло. Зачем трудиться, если, даже не особо напрягаясь, можно отыскать всё, что ты хочешь создать? Да и сама структура культуры изменилась радикально. Живопись, скульптура, архитектура просто вымерли. Книг никто не писал и не читал. Музыку машины наловчились сочинять лучше файа ещё при первой жизни Вэру. Остались только фильмы и компьютерные игры, — причём, различались они только тем, что в ход фильмов нельзя было вмешиваться.
Анмай попытался прикинуть количество таких доступных для каждого продуктов — вышло больше пятисот миллионов. С помощью устройств для передачи ощущений в любом из них можно было какое-то время вполне полноценно жить. Чувственная любовь тоже почти вывелась, — заниматься ей в виртуальном пространстве было не в пример удобнее, чем наяву. Анмай и Хьютай по мере сил избегали игрофильмов Файау, — обнаружив, что большинство из них сваяно по бессмертной формуле "сделайте нам красиво". К виртуальному сексу Хьютай отнеслась с нескрываемым презрением, а сам Анмай просто не знал, что ему делать, — смеяться или злиться. Впрочем, куда больше его поразило, что он без особого труда влился в общество, обогнавшее его на три с половиной тысячи лет. В этом было нечто нереальное.
Он быстро понял, что истинная Файау — не здесь. Сверхразумные интеллектронные машины, объединившие триллионы разумов, успели уйти так далеко, что он просто не мог их понять. Там была Файау — там, не здесь. На этой райской планете был детский сад, заповедник для бездельников, музей старины — и не больше.
Но включиться в истинную жизнь своей расы Анмай просто не мог. Он злился, но отказаться от тела... Ведь он прожил едва седьмую часть возможного срока! А может, его удерживало воспоминание о том, что первой машины воскресили Хьютай. Отчего-то они не стали оживлять их вместе. Ей пришлось много хуже, чем ему, — лишь надежда на его возвращение позволила ей выдержать эти двенадцать дней в чужом и непонятном мире. Хотя сейчас она сама говорила об этом со смехом, Анмай каждый раз сжимал зубы. Но всё, что он мог сделать, — попытаться понять этот странный, но, несомненно, лучший мир.
.............................................................................................
Особенно ошеломляющим было изучение интеллектроники — того, чем стала в Файау нейрокибернетика. Больше всего Вэру поразило, что сознание не являлось уже неделимым. Гиперкомпьютеры могли не только переносить его из тела в тело, но и проводить над ним любые операции, вплоть до создания совершенно новой, но неотличимой от настоящей личности.
Узнав, что его сознание и память могли изменить в любую сторону, или вообще воскресить в виртуальном, но неотличимом от настоящего мире, Анмай испугался. Он понял повсеместное отвращение жителей Файау к компьютерам. Но без них не получалось обойтись. Других способов продления жизни не было. Хотя измененные тела не старели, им не хватало памяти... и они были уязвимы.
Анмай потрогал массивный браслет на левой руке — весм, сложнейшее устройство, которое непрерывно фиксировало и передавало всю деятельность его сознания. Информация поступала в один из тысяч специальных центров, где непрерывно же записывалась на матрицы. Разрыв этой связи означал мгновенный взрыв браслета. Иначе наступала смерть, и глаза в восстановленном теле открывал такой же, но отнюдь не тот же самый файа. Вэру знал, что для сохранения непрерывности сознания требовались эти, и другие, ещё менее приятные процедуры. Он испытал их на себе, когда решился совершить свой прыжок в будущее. Помимо прочего, они включали мгновенное разрушение мозга в момент конца записи.
Впрочем, Анмай понимал, что никогда не сможет осознать все тонкости интеллектроники. Она стала основой цивилизации Файау. Даже с рождением живых детей конкурировал псевдослучайный интеллектронный синтез, включавший создание и разума, и тела. Исходное население Файау было очень маленьким, а потребность в специалистах огромной. Синтез решил эту проблему, но теперь "искусственные" файа тут были уже в меньшинстве, — "естественные" обходились дешевле. Впрочем, все знали, что всего через несколько сотен лет оба этих способа отомрут безвозвратно. Они исчезнут вместе с файа. На смену их слабой плоти, ужасающейся беспредельности Вселенной, придет холодная сталь.
Как файа ни пытались затормозить этот процесс, он всё равно шел. Повсеместное сохранение нужных им условий уже давно стало невыгодно, превратилось в тормоз. Из двенадцати занятых Файау не-планет Мэйат живые файа населяли всего пять. Остальные превратились в единые существа, может быть, более разумные, чем вся прочая Файау. Из шестнадцати тысяч её кораблей лишь четверть несла живые экипажи. Впрочем, лишь семь тысяч её звездолетов были полноценными кораблями. Остальные были построены как автоматические танкеры и крейсеры. Файа посетили полтора миллиона звезд в одиннадцати тысячах галактик, но не исчерпали даже ничтожной доли многообразия Вселенной. Впрочем, это было лишь начало бесконечного пути.
.............................................................................................
В тишине дороги, нарушавшейся лишь негромкими разговорами, прошло несколько часов. Солнце начало склоняться к западу. Вокруг всё чаще мелькали здания, потом вдали показалась ослепительно-белая линия, вонзавшаяся в зенит, — одна из восьми Небесных Башен, стоявших по экватору планеты. Она приближалась и росла, становясь всё массивнее. Наконец, Анмай увидел плавно расширявшееся основание колоссального сооружения. К нему вело шестнадцать пар монорельсовых путей. По ним непрерывно неслись прозрачные пассажирские и белые грузовые вагоны.
Их вагон, скользнув по плавно изгибавшейся вверх направляющей, тоже помчался вдоль отвесной грани Башни. По мере разрежения атмосферы скорость росла. Анмай с грустью смотрел, как плавно уходит вниз и голубеет земля, а вверху открывается усыпанная звездами ширь космоса.
Ему не было суждено вернуться в этот мир.
.............................................................................................
Файау оказалась не планетой, а целым семейством планет. Лишь одна из них была естественной. Остальные восемь — колоссальные искусственные сооружения, ни размером, ни массой не уступали ей. Они вращались вокруг общего центра масс по единой орбите, как бы вложенные в вершины многоугольника, сбалансированные столь искусно, что оставались неподвижны друг относительно друга. Благодаря соединившему их кольцу гибких транспортных путей отпала необходимость в космических кораблях. Анмай едва мог поверить, что путешествовал между мирами в почти обычном поезде. Только рельсы, по которым он двигался, были из нейтрида, в миллиард раз более прочного, чем обычная сталь.
Он замер в благоговейном трепете, глядя на Верфи Файау. Там строились её звездолеты, — и там же был их главный порт. Колоссальный, величиной с планету, шестиугольник Верфей составляли тысячи меньших. Они казались полупрозрачными сотами, в ячейках которых сиял алмазный свет. В соединявших соты трубчатых фермах проходили транспортные пути.
В центре каждого пятидесятимильной длины шестигранника зияла гигантская шахта, перекрытая с обеих сторон силовыми полями. В них идеальным ртутным зеркалом сияли пирамидальные корпуса звездолетов, чинившихся, разгружавшихся и загружавшихся. В сборочных шахтах плыли колоссальные машины и сегменты ярусов, вставая на свои места с идеальной точностью. В шахтах форматоров сиял ослепительный свет — там шло выращивание нейтридных корпусов. Именно тут, а не на зеленых лугах была истинная Файау. У Вэру перехватывало дыхание, когда он смотрел на тысячи миль всемогущих машин и сияния металла. Теперь он понял, чем должна быть цивилизация.
Даже сами Верфи казались хрупкими по сравнению с другими частями ожерелья. Новая Файау сияла в нем, словно голубой бриллиант. Все прочие блестели сталью. Пять цилиндров были городами-планетами, пустыми внутри. Обвивавшие их по спиралям огненно-белые крылья радиаторов сияли ярче солнца, отводя избыточное тепло миллиардов машин. Ещё одна планета была покрытым причудливым сине-золотым узором кубом, — сотни тысяч цехов, соединенных огромными шахтами, величайший завод её Союза. Радиаторы окружали его частоколами длинных полос. Две последних планеты, — гигантские плоские десятигранники, самые большие из всех, вращались друг против друга, на равном расстоянии от Новой Файау. Сейчас они были темными, погруженными в сон. Две установки Сверх-Эвергет, две крепости, ожидали появления врага.
Всё вместе было поразительно красиво. На Новой Файау царил вечный день — так ярко сияли её искусственные миры. Это величайшее достижение разума стало счастливейшим местом во Вселенной. Но когда Анмай вспомнил, что ему пришлось совершить, чтобы всё это появилось на свет, его сердце наполнилось тяжелой печалью.
Вагон вздрогнул, перейдя на временный путь — тот изгибался среди звезд, ведя прямо к ожидавшему их кораблю. Он был уже полностью заправлен и испытан, и теперь ожидал лишь, когда на его борту соберется весь экипаж. Корабль при рождении нарекли "Великой Файау", но Анмай про себя окрестил его "Астрофайрой", — так должен был называться тот, первый корабль его несбывшейся мечты.
Всего год назад вернувшаяся из дальней экспедиции, "Астрофайра" была огромна, — уступчатая пирамида двухсот вэйдов или двадцати миль длины и вдвое уже в основании. Она состояла из восьми уступов равной высоты. Бока первого, самого широкого уступа были отвесными, стены следующих шести отклонены под углом в 300 наружу. Стены верхнего, восьмого уступа отклонялись под тем же углом внутрь. Плоскую, срезанную вершину пирамиды покрывал сложный узор из светящихся линий. Зеркальная броня ослепительно сияла на солнце. Она была не толще поперечника атомного ядра, но состояла из вогнанных друг в друга нейтронов, сцепившихся так, что по сравнению с ней сталь была не тверже газа. Анмай знал, что вряд ли найдется сила, способная её пробить. А если прочности брони окажется недостаточно, — её прикроют могучие силовые поля. Издали корабль казался небольшим, но, когда огромная масса несокрушимого, вечного металла закрыла небо, он невольно сжался.
Лента пути изгибалась, она вела к четвертому уступу пирамиды, к ангарам. Они промчались над плоскостью пятого уступа, к открытым воротам шлюзов. Пронзив в ослепительном ореоле света силовое поле, вагон нырнул внутрь корабля и со слабым шипением замер, закончив своё головокружительное путешествие. Его дверь поднялась, и они вышли в неоглядно огромное, — длиной в две мили, — помещение второго главного ангара.
В зале с гладкими серыми стенами было множество файа. То и дело из ворот появлялись вагоны, из них выходили новые группы веселой молодежи. Многие тут же поднимались в воздух, устремляясь к крошечным снизу отверстиям летных туннелей. Анмай лишь вздохнул, чувствуя на бедрах тяжесть пояса. В закрытых помещениях он ещё не решался летать.
Постоянно оглядываясь, он пробирался к внутренней стене ангара, чувствуя под ногами приятную упругость покрывающего пол пластика. Ангар буквально кишел файа. Все куда-то спешили с веселым или озабоченным видом и Вэру пришлось поднапрячь силы, чтобы его не оттерли от подруги. Он невольно любовался ей. Но мысль о том, что он, — её парень, казалась ему сейчас не более восхитительной, чем мысль о предстоящем путешествии...
Все файа здесь были по-разному одеты, да и сами не слишком похожи друг на друга. Вэру сильно мешало то, что "файа" означало то же, что и "люди", то есть общее название вида. А рас в Файау было уже много — три основных и множество меньших, их породили тысячелетия звездной экспансии.
В его родной Фамайа люди и файа не смешивались лишь из-за генетической несовместимости — физиологическая у них очень даже была. А в Файау, с появлением интеллектроники, когда тела стало можно менять, как раньше меняли автомашины, эта проблема исчезла. За три с половиной тысячи лет чистых людей в ней не осталось, хотя и были расы с большой долей человеческой крови.
Кроме похожих на Вэру уроженцев Первичного Мира ему попадались обитатели Церры, — более ловкие, тонкие и стройные, с золотистой кожей. Уроженцы Шу-Шарры, напротив, были темнее и массивнее, а в их облике проступало нечто кошачье, — эти различия создали не разные условия обитания, а разные идеалы красоты, принятые в отдаленных частях безмерно огромного Союза. Правда, Анмай не мог отличить рожденных естественным путем от тех, чье тело и сознание были синтезированы, но это не очень его волновало. Инстинктивная неприязнь к "искусственным" давно прошла, едва он понял, что они ничем не отличаются от остальных, хотя никогда не переживали многих воспоминаний, заложенных в их памяти. Более того, создания машин почему-то порой были добрее и справедливее рожденных, — и вот это оказалось обидно до боли...
Зато различить тут парней и девушек он мог даже издали — туники многих девушек светились, напоминая облака белого огня. Сквозь них дразняще просвечивали прекрасные гибкие тела. Других девушек очень мило украшали крохотные, но яркие цветные огни на запястьях и пальцах босых ног. Облака разноцветных искр света в густых волосах придавали им особенно очаровательный вид. Но смотрел Вэру не только на них.
На многоярусных платформах, крепившихся у стен ангара, стояли десантные корабли, — одни массивные и плоские, другие маленькие, угловатые, с крыльями. Пол занимали похожие на бронированные многоэтажки корпуса тяжелых грузовых лихтеров. В стенах светились огромные проемы, ведущие во внутренние помещения звездолета. В них шла заправка, ремонт и строительство новых малых кораблей.
Анмай повернулся направо. Среди белого и мягко-серого цветов резко выделялась зеркально-черная громада "Товии", — новейшего и самого маленького из звездолетов Файау. Эта грандиозная восьмиугольная конструкция поперечником в два вэйда, казалось, занимает ползала. Она напоминала Вэру давно обратившуюся в ничто Цитадель Товии, но была вооружена универсальными энергетическими орудиями, и, благодаря гравистатам, могла парить в воздухе, вместе с облаками. В ней стоял и Эвергет, — тоже новейшая, уменьшенная модель.
Ангар "Астрофайры" был очень обширен, и у пары ушло пятнадцать минут на то, чтобы пересечь его. Его потолок, находившийся на высоте полумили, был в точности похож на пасмурное небо.
Миновав огромные ворота, Анмай взглянул на двери лифтов, затем на летный туннель. Хьютай усмехнулась, и, вдруг окутавшись ореолом взвихренного воздуха, исчезла в трубе. Ему оставалось лишь последовать за ней.
В просторных серых трубах, отделанных бледно светящимся пластиком, царило шумное оживление. Молодежь носилась в разные стороны, то и дело сталкиваясь. Столкнувшиеся отскакивали друг от друга, как мячики, налетая на стены и на соседей с веселым смехом.
