Непосланный посланник

— Какое, мать его решение, Карабанов? Откуда это здесь? На охраняемом объекте? — угрожающе шипел один из великанов, плотный невысокий красномордый человек. — Откуда? — его палец, похожий на целый кабачок только красноватого цвета, нацелился на меня. — ...

Мне снизу, сидящему на заднице, было прекрасно видно, как из полумрака коридора шел еще кто-то. Сквозь слезы, я различал немного. Это был крупный мужчина, одетый, кажется, в такую же одежду, что и других. Хотя у него вроде ремня не было.

— Что здесь происходит, товарищи? — слышать я стал по какой-то причине гораздо лучше, и поэтому голос нового великана мне показался громоподобным. — Кто мне это объяснит?

«Похоже пришло время и мне спросить, что за херня тут происходит? — глядя с пола на двоих, вытянувшихся по струнке перед третьим, размышлял я. — Это точно их босс! А боссы обязательно должны знать больше своих шестерок. Короче, кто-то должен за все это ответить! — с третьей попытки мне все-таки удалось встать на ноги и медленно, переваливаясь с боку на бок, начать шагать. — Сейчас... Черт! Что это задумал этот перец?!». Пока я вышагивал, третий великан, подошедший после всех, вдруг начал тянуть ко мне руки.

— Э-э-э-э-э! — промычал я, когда на меня дохнуло ядреным запахом табака и какого-то одеколона. — Э-э-э-э-э!

Меня все же схватили и начали поднимать в воздух.

«Мать моя..., — оттуда снизу я ведь чисто физически не мог разглядеть лица этих людей (так какие-то черты), а сейчас, находясь в каких-то десятках сантиметров от … — Бляха муха, это же...». Прямо перед моими глазами торчала знаменитая щетка жестких усов, четко различимые черточки осьпинок на коже и конечно же узнаваемый прищур. «Бл-ть, это же сам Сталин! Стальной, мать его, Иосиф, как говаривал дед, — моя челюсть сама собой поползла вниз. — С-т-а-л-и-н! Это куда же я тогда попал?!».

Тот же, не замечая мое ступора (поди отгадай там, на детской моське написано охренение или просто легкое раздражение), внимательно меня разглядывал, словно я какое-то чудо расчудесное...

— Я повторяю свой вопрос: что здэсь происходит? — Сталин, а это был, действительно, руководитель советского государства, привлеченный громким плачем ребенка. — И что здэсь дэлает этот рэбенок! Что ви молчите, товарищ старший лейтенант?

Меня этот вопрос тоже не слабо волновал, поэтому я начал вертеть головой, стараясь увидеть того, второго. Однако, повернуться не так уж и просто, когда ты маленький и тебя держат на вытянутых руках.

— Товарищ Сталин, докладывает старший лейтенант Карабанов! — первый великан, наконец, ожил и начал рапортовать. — В ходе осмотра окна обнаружил искомого ребенка, предположительно, двух — трехлетнего возраста. На нем и рядом с ним не было найдено никаких предметов одежды. Окна мною были проверены. Замки, петли и стекло целы..., — на этом бодрый доклад вдруг закончился и Григорий замялся, не зная о чем докладывать дальше. — Э-э, товарищ Сталин, мимо меня никто не проходил...

Сталин после некоторого молчания, вдруг, притянул меня к себе ближе и негромко произнес:

— Товарищ Карабанов, а организуйте-ка нашему найденышу какую-нибудь одежду или покрывало. Простынет, ведь..., тут он повернулся ко второму. — А вы, товарищ капитан, что собираетесь предпринять?

— Товарищ Сталин, — мне, с высоты нормального человеческого роста, было прекрасно видно, как у капитана потекла по виску струйка пота. — По истечению пяти минут оперативной группой специального отделения будет начато прочесывание этажа и одновременно здания в целом. Разрешите приступить?!

Мне показалось, что Иосиф Виссарионович хмыкнул, словно говоря — «посмотрим, посмотрим». Однако, вслух он произнес совершенно другое:

— Виполняйте, товарищ капитан. Я надеюсь ви сможете выяснить, откуда здесь появился ребенок. И визовите ко мне в кабинет кого-нибудь для него..., — он чуть приподнял меня на руках. — …

2. Начало новой жизни.

Отступление 2

Служебная записка о результатах расследования происшествия…

«… обнаруженный ребенок мужского пола, примерно двухлетнего возраста, предположительно является сынок сотрудницы административно-хозяйственного отдела … Митрофановой Аксиньи Ивановны, 1911-го года рождения. В ходе розыскным мероприятий местоположение гражданки Митрофановой А. И. установлено не было. По месту прописки она отсутствует…».

Отступление 3

г. Москва.

Красная площадь.

Десятки людей словно мураши деловито спешили по своим рабочим местам: военные с серьезными лицами, служащие в кургузых пиджачках и похожих друг на другу строгих платьях, школьники и студенты с ранцами и стопками книг, перевязанных бечевкой. Начиналось еще одно мирное утро огромной страны...

В этом общем потоке шел еще один человек, который ничем особым от остальных не отличался. Это был стройный подтянутый старший лейтенант с ребенком на руках. Он крепко держал мальчишку и что-то с улыбкой рассказывал ему.

— Ну, ты брат, и задал нам всем задачку! — старший лейтенант Карабанов свободной рукой провел мальчишку по голове. — Дал ты всем дрозда! Особенно мне... Как сказал товарищ капитан, после этого Карабанов тебя надо сначала наградить, а потом наказать или наоборот. Наградить за то, что обнаружил нарушителя, тебя, значит-ца. А наказать, мол, за то, что ты «ни слухом ни духом», как данный гражданин вообще оказался на этаже. Вот так-то.

Гришка улыбнулся и, подмигнув шедшей навстречу ему симпатичной девушке в берете, вновь наклонился к найденышу.

— А товарищу капитану, видно, здорово хвост накрутили. Пока ты, брат там в оружейке дрых без задних ног, мы вместе с ним чуть ли не весь Кремль вверх дном перевернули. С чердака до подвала, все прошерстили..., — а ребенок в эти секунды так смотрел на него своими большими карими глазами, словно все понимал; честно говоря, на какое-то мгновение парню даже стало как-то не по себе. — То-то он потом так орал... Говорит, раз нашел его, так и забирай его, к чертовой матери! Хоть в детский дом сдавай, хоть усыновляй! Слышал, говорю?!

Последний его вопрос он задал чуть громче чем нужно было. И услышавший его гражданин, важный с коричневым кожаным портфелем мужчина, с недоумением посмотрел Карабанова.

— Усыновлять-то тебя мне еще рановато, а в детский дом не хочу тебя отдавать. Бывал я там, — протянул он в задумчивости, видимо, вспоминая что-то не самое приятное. — И тебе не советую туда соваться... Но ты, брат, не бойся! — он, вдруг схватил мальчонку двумя руками и подбросил над собой, а потом еще раз. — Не бойся! Никто тебя не бросит. Ведь ты наш, советский, а мы в беде своих не бросаем! А знаешь, что я подумал? — судя по его выражению лица, у него появилась какая-то идея. — Отправлю-ка я тебе в свое село, к сетрухе. Она у меня уже девятилетку заканчивает. С бабкой нашей в селе живет. Ну они за тобой и присмотрят. А потом, как все уляжется, мы все и подумаем, что с тобой дальше делать, — через минуту пацана он снова пристроил у себя на груди, и двинулся дальше. — Так, что не трусь... А то вона давеча, в оружейке, какой концерт по заявкам трудящихся и колхозников закатил! Ревел так, что прямо, мама не горюй. Диким зверем. Аж до хрипа. Оружия, поди испугался...

_______________________________________________________________

Советский Союз

г. Москва

«Оружия испугался? Эх, ты Емеля! Да, я этих стрелялок видел столько, что тебе и не снилось. У нас вон в каждом городе на площади вместо памятников стоят танки и пушки, в музеях десятки автоматов и пистолетов. Это я еще не говорю о телеке и инете..., — конечно, всего этого я, крепко прижатый рукой Гришки, не сказал; так гугукнул пару раз для приличия. — А разорался потому что этот проклятый календарь в вашей оружейной комнате увидел! Сегодня же 9 июня, мать его, 41-го г. Я же, как это увидел, чуть не обгадился еще в добавок. Это уж потом орать начал... Да, и как тут не орать? До Великой Отечественной каких-то несколько недель осталось, а никто ни слуху ни духу! А меня в добавок в какой-то детдом или деревню из Кремля тащат! И как тут не орать благим матом?!».

Словом, вот так я и оказался в руках старшего лейтенанта Карабанова, уносившего меня все дальше и дальше от Кремля, товарища Сталина и от безумной идеи все исправить!

«Куда же ты меня тащишь, гусь лапчатый? Назад мне надо! Слышишь, назад!». Но несмотря на мое возмущенное гугуканье, лицо мое, по-прежнему, смотрело на удаляющийся краснокирпичный Кремль, а зад — на приближающийся собор Василия Блаженного. «В какую еще к черту деревню, Гриша? Надеюсь, хоть на восток от Москвы… Давай, давай, колись, куда?».

Григорий же, не воспринимая гугуканье ребенка за вопросительные посылы, продолжал рассказывать о своей сестре, протекавшей рядом с селом речке и густым, окружавшим то место, лесам. «Речка, густые леса… Да, тут в общем, куда ни ткни пальцем, все подходит, — я внимательно ловил каждое слово парня, надеясь, что хоть что-то мне пригодится. — Так, он что бормочет про поезд… Хорошо. Давая, Гриша, давай, еще мели, — подбадривал я его мысленно. — Подожди-ка, кажется есть! В районе Вязьмы. Мать твою, Григорий! Ты куда меня везешь?! Это же Вязьма! «Черный октябрь», сотни тысяч человек пленено и убито!». Меня аж пот пробил от перспективы отправиться туда, где будет проходить направление главного удара немецко-фашистских войск.

Я, конечно, попытался было подергаться. Хотя это были, скорее всего, судорожные трепыхания невесомой птахи, попавшей в силки опытного охотника. Старший лейтенант лишь еще сильнее прижал меня к себе, а потом вновь начал рассказывать что-то успокаивающим тоном.

«Нет, бороться с этим кабаном, дохлый номер, — выдохнул я обессиленно. — Теперь надо думать, как из Вязьмы выбраться до октября и попасть в Кремль… Хотя почему в Кремль?! Мне, вообще, что там нужно-то?». Кажется, впервые за то недолгое время, что я нахожусь в этом времени, мне пришел в голову этот вопрос. «Предупредить Сталина обо всем этом дерьме? Как? Разговаривать я толком не могу. Попробовать написать письмо?! Хрен отправишь, да и кто еще поверит! А если рвануть в Самару, найти этого машину и свалить обратно?...». Признаться, идея встретить немцев в теле малолетнего ребенка меня совсем не прельщала.

«Бл-ть, какая Самара? Какая, к черту машина? Этот же проклятый бункер начали строить только тогда, когда над страной нависла здоровенная задница, — я, наконец, вспомнил рассказ экскурсовода о начале строительства бункера. — Черт! — тут меня осенила крайне неприятная мысль. — Это же получается… Если я все-таки смогу как-то связаться со Сталиным и он сможет дать пинка немцам, то тогда и бункер не начнут строить… Все, ЖОПА!».

А тем временем, совсем не замечая моих переживаний, старший лейтенант наркомата внутренних дел Григорий Карабанов уверенно вышагивал в направлении ближайшего входа в метрополитен, судя по его нет-нет да вырывающимся фразам, направлялись мы на вокзал.

Вот и в этот момент парень, легонько хлопнув меня по пятой точке, добродушно произнес:

— Тут до вокзала рукой подать. А там бронь оформим и через сутки будем на станции. Слышишь, брат? Увидишь, тебе там обязательно понравиться, — знаете, в его голосе сквозила такая уверенность, что я даже позавидовал ему; мне-то как раз этого совсем не хватало. — И, вообще, чего куксишься?! — от старшего «брата» мне вновь «прилетел» хлопок. — Ты лучше посмотри вокруг, как хорошо-то! Понимаешь, хорошо! — от переполнявших его чувств парнишка перехватил меня с плеча и пару раз подкинул на руках, вызывая улыбки шедших навстречу людей. — А ты бука букой…

«Боже… Гришка… Молоко ведь еще на губах у тебя не обсохло, — глядя на улыбающегося во все зубы парня, я тяжело вздохнул; мне ведь виделось совершенно иное — ужасное ожидающее нас всех будущее. — Ты же пацан совсем. Не пожил-то толком!».

Подкинутый очередной раз в воздух, я с такой тяжестью посмотрел на молодого улыбающегося парня, что, поймам мой взгляд, аж поперхнулся.

— Ты что, брат? Заболел? — слезы на моих глазах навернулись сами собой; организм ребенка мгновенно отреагировал на стоявшие перед моими глазами страшные образы войны — скалящие зубы немецкие солдаты, пустые глаза русских женщин, высохшие до состояние мощей детские трупики, километры колючей проволоки на высоких изгородях лагерей. — Эх, брат… Мамку вспомнил, поди… Мороженного может взять тебе, а? Знаешь, оно какое? Пальчики оближешь. Само во рту тает.

«Какую мамку? Какое, к черту, мороженное? Гриша, ты что? Очнись?!». Похоже меня, наконец-то, накрыл эмоциональный приход от всей этой безумной истории. Слезы уже лились полноводной рекой, а детский организм благодарно ответил на все это рыданиями. «Ты же труп, Гришка! Труп! И он, она, они!».

За этими ором и рыданиями я пропустил и вокзал, и пыхтевший черным дымом паровоз… Когда же я успокоился, то с удивлением осознал, что стало мне гораздо лучше. Исчезло или точнее притупилось это тяжелое чувство надвигающего апокалипсиса, которое еще некоторое время назад грызло меня словно злобный пес.

Именно сейчас, еще размазывая слезы на лице детскими кулачками, я наконец-то смог более или менее нормально рассуждать о своем будущем.

«Вроде проорался… и смотри-ка полегчало немного, — с облегчение выдохнул я, обнаруживая себя на верхней полке купе накрытого то ли пледом, то ли одеялом. — А теперь не грех и покумекать над делами». Высунув голову из под одеяла, я с удовлетворением отметил, что в купе все было тихо. Похоже, вся компания спала.

«Понятно, что со Сталиным я уже пропарил. Надо было пыркаться, когда он меня на руки взял, — сейчас тот момент, я вспоминал уже без особого содрогания. — А сейчас поезд уже ушел… Бог мой, о чем я думаю?! Какой Сталин? Я же сопливый пацан, неизвестно как появившийся в Кремле. И говорить-то еще толком не могу. Что и как я бы ему сказал? Мычал бы что-ли?».

Словом, мысленный разговор у меня с самим собой начался довольно бурно и противоречиво. С одной стороны, я ясно понимал, что в это страшное время не могу и не должен быть в стороне. Не потому, что я такой патриот или весь светлый и человеколюбивый. Нет, тысячу раз нет! Просто остаться в стороне, спрятаться, «зарыться в песок», — это значило не уважать себя! С другой стороны, не надо было быть «семи пядей во лбу», чтобы не понимать, что такого меня сейчас просто никто не воспримет всерьез! Сейчас я никто, «пустое пятно», откровения которого станут прямой дорогой в лечебницу… «Вон этот чубатый паренек, — я бросил взгляд на сопящего во сне Гришку. — И первым же отведет меня туда, куда надо … Проблема лишь в том, что мне туда совсем не надо!».

«Нет, черт побери, не о том я думаю, — взгляд в проносящуюся мимо темноту, в которой нет-нет да мелькнет редкий огонек фонаря станции, чуть подтолкнул мои думы в другую сторону. — Сначала мне надо убраться из окрестностей Вязьмы. И желательно сделать это до подхода немцев. Если этого не сделать до конца сентября, то я могу попасть под немецкий каток. А вот как мне свалить, это большой — большой вопрос…».