8. Лабиринт

Матиас сразу же ушел на глубину, парализованный ледяной водой. Я нырнул, хватая его за куртку, радуясь тому, что заарн не барахтается и не старается утопить. Воздуха не хватало, онемевшие пальцы только царапали застежку ошейника, и я уже не различал, где поверхность, когда меня потянули наверх.

Темный маг помог мне забраться в лодку. В четыре руки мы вытащили Матиаса; я мельком отметил щиты, окружившие катер, и вторую лодку, что летела к нам по воде, и склонился над заарном. Тот даже не успел нахлебаться воды, сразу отключившись; я подозревал, что несмотря на регенерацию, иномирцам не дают никакого запаса прочности. В голову лезли слова Нормана о том, что гельдам отмерено немного, но Матиас все еще дышал.

Маг, который помог мне выбраться, тяжело рухнул поперек дна лодки. Из-под его век тянулись дорожки крови. Второй катер подлетел по правому борту, и сверкающая дуга пронеслась мимо, не задев меня и краем, и ударила по лежащему Матиасу.

Боль огненной волной пронеслась по эмпатической связи, и я с трудом различил, как тени спрыгивают на борт, заворачивают руки за спину, и в предплечье впивается игла. Все чувства мгновенно обострились до предела, и мир стал красочным-красочным. Полным страданий, крови и смертей.

Били Матиаса быстро и жестко — ломая кости, нанося увечья, стремясь нанести как можно больший вред. Чтобы не успел регенерировать и ответить. И чтобы парализовать меня. Эмоции рушились водопадом, не давая осознать, что происходит...

Ничего.

Шею поверх сжал горячий стальной обруч, запаивая застежки ошейника. Они выбрали правильную последовательность. Я мог бы уйти; я не мог уйти. Матиас был моим якорем. И сейчас он связал по рукам и ногам намертво. Как штатный телепорт, я хорошо работал в группе. Потому что ведущий группы указывал, что делать. Даже в последний раз, когда Шеннейр устроил бойню, я не смог уйти, пока они все не умерли...

— У него метка Нэттэйджа! — предупредили над ухом. Я мысленно потянулся к печати связи — связь отзывалась глухо, и на той стороне было молчание. Как обычно. Ничего не работает, когда оно нужно.

Земля ударила по ногам. Меня выволокли на пристань; на пристани лежали тела, и, кажется, жертвы даже не успели защититься, прежде чем их распылили в кровавую пыль. Вперед протолкался полукровка-ашео и прижал к моему виску что-то холодное и круглое, резко повернув.

Если однажды мне в голову воткнут нож и повернут, я буду знать, как оно выглядит. Но удивительным образом новая боль и приступ головокружения помогли прийти в себя. Мысленно прощаясь с татуировкой, я смотрел перед собой, испытывая не удивление, а обреченность. Надо было послушать Нэттэйджа.

Нэттэйдж настаивал на казни, и его стоило слушать. Кто же знал, что Джиллиан поступит прямо по заветам Шеннейра. Не получилось один раз — попробуй снова. И на второй раз все сложилось.

— Следящая печать. Мы сбили координаты, — высоким жестким голосом объяснила его спутница. Кажется, в ней тоже текла кровь ашео — ашео предпочитали держаться вместе. — Теперь они будут видеть неверное направление.

Так еще хуже.

Невдалеке скреб по земле лапами раненый паук. Почуяв меня, он в броске попытался дотянуться до врагов, и покатился по земле, подгибая перебитые лапы. Следующая смертельная печать оказалась точнее.

Матиаса выгрузили на бетон. Я отвернулся, в полной мере ощущая то, что доносила связь, и прошептал:

— Хватит... хватит. Я буду делать то, что вы скажете.

Стоит найти что-то важное, и его уничтожат. Разрушат, растопчут, ударят по самому слабому месту. Когда угодно, в любой момент. Это то, что значит жить бок о бок с темной гильдией.

— Джиллиан. Амара. Смотрите за ним внимательней. Снимет ограничитель — не поймаем.

Я наконец-то узнал мага, который командовал нападением. Не по виду, а по голосу: мы встречались всего раз, после нападения загорцев. Кажется он вел вторую группу; кажется, его звали Рийшен. Неудивительно, что моя охрана не успела отреагировать. Он же свой.

Вероятно, предупреждение звучало уже не в первый раз, и волшебница-ашео задумчиво пробормотала:

— Это все ясно, но почему именно ошейник?

Потому что все остальное я буду терять еще чаще?

Мысли стали кристально ясными и холодными. Так, что я почти чувствовал, как тикает часовой механизм, быстро и четко отсчитывая время. Что я могу сделать, пока моя эмпатия на пике? Вызвать симпатию, чтобы они раскаялись и меня отпустили? Это так не работает. Увы, как и все плохое, проще всего и быстрее появляются гнев и злость. Здесь достаточно мелочи — а эмоции всегда, всегда заставляют проигрывать.

— Матиас прибыл из Заарнея, — собственный голос оглушал. Эмоции расходились от магов разноцветными кругами после каждого слова, и это путало. — Чистая кровь, творение Лорда, ведущего нынешний прорыв. Он знает о Заарнее и Лордах больше... чем все мы. Я сделал его светлым, чтобы не терять... не отдавать такой источник информации Шеннейру.

— Нам вовсе не обязательно его убивать. Можно просто оторвать руки, — безмятежно предложил Рийшен, и Джиллиан заметно скривился. Его необычная молчаливость удивляла; Джиллиан представлял собой тип людей, которые не умеют молчать.

Я думал, что именно он сморозит что-то вроде "коварство светлых безмерно".

"Вы дали ему стимулятор. Эмпату?!" — черные буквы ползли по белой табличке, которую полукровка держал в руках. После суда ему так и не вернули дар речи? Поэтому он молчит?

— Зачем так кричать? — равнодушно откликнулась Амара. — Кому еще, если не эмпату?

Лицо Джиллиана было весьма говорящим. Его мнение о новых союзниках только что рухнуло ниже точки замерзания. Именно с этой печатью на возвышенном лике он стащил с моей головы венец Та-Рэнэри и швырнул его в воду. Мой великий светлый артефакт. Они утопили мой великий светлый артефакт. Откуда я возьму волшебный замок, который можно разграбить и достать новый?

Матиаса упаковали в прозрачный саркофаг — куль окровавленных тряпок и перемолотой плоти. И закинули в открытый кузов; солнце должно было убить его еще до заката, но Джиллиан, проходя мимо, набросил поверх плотную ткань. Сквозь разбитое стекло я видел, как темные, расчистив пол от мертвецов и обломков мебели, чертят контур рыбы. Большой, кривой и с творческими потеками крови.

— Так это вы бросили Шеннейру вызов? — я моргнул, пытаясь прогнать пятна перед глазами, и протянул: — Любите вы своего магистра, Рийшен.

Боевик усмехнулся и покачал головой, показывая, что светлым не понять, но все же ответил:

— Даже темному магистру не позволено брать в ученики светлого мага.

Голову накрыл мешок, и последнее, что я услышал — смех.

— Темный магистр не умеет никого беречь. Как он мог надеяться, что его ученик, светлый ученик, выживет? Аквариумные рыбки у Шеннейра дохнут первыми.

* * *

Всю жизнь я мечтал во что-то верить.

В то, что я живу в хорошей стране, в то, что меня окружают хорошие люди, в то, что только-только ставший привычным мир не рухнет в очередной раз под ногами. А потом — обычно раз в несколько дней — мир рушился, и все начиналось снова. Я был готов признать, что темные нормальны, ну да, случались плохие вещи — но сколько можно вспоминать, за двенадцать-то лет? Потом меня в очередной раз сталкивало с темными, и ничего не работало.

Наверное, мне стоило взять у Шеннейра ту грозную штуку, научиться стрелять и меньше думать. Стал бы я счастливее?

Дорога была долгой. Обостренная до предела эмпатия выворачивала душу: я ощущал все одновременно и ничего конкретно, но не мог построить в мыслях контур ни одной печати, и вряд ли мог даже составить буквы в слова, чтобы их произнести. Единственная четкая мысль — что я сдохну на полпути — и то оказалась ложной. На разбитой грунтовке машину швыряло во все стороны, и я чувствовал себя слабым и морально и физически.

Мешок не давал нормально дышать, и это была ерунда. Я знал, что пока со мной не происходит ничего плохого.

Но мысль оказалась ложной, дорога закончилась — Свет, Тьма, кто угодно, это случилось! — меня куда-то потащили, толкнули на стул и сняли мешок. Свет был слишком ярок, воздух... дышать все же было приятнее, чем нет.

— И все-таки не вижу в нем ничего уникального, о чем все вокруг говорят, — сказал Рийшен, вдоволь насладившись видом. — Обычный светлый. Сколько их было.

Умоляю, не надо. Для темных баек не было неподходящего места и времени, но выслушивать, как он этими своими руками душил вот этих обычных светлых выше моих сил.

Мы находились в небольшой комнате — я мог разглядеть деревянный стол, лампу, Джиллиана, внимательно смотрящего внутрь саквояжа, и волшебницу — Амару? — стоящую рядом. Остальных Рийшен оставил за дверью, да и эта парочка, вероятнее всего, заявилась без спроса.

— Вы хоть знаете, что я делал у водохранилища? Вы активировали смертельное заклятие, которое Алин спрятал под водой, чтобы отравить воду и половину страны, — для того, чтобы сформировать осмысленное предложение, потребовались невероятные усилия. Я попытался проглотить вязкий ком в горле, пытаясь совладать с голосом, и ровно закончил: — И утопили карты, где я отмечал его локализацию.

Начинать надо с понятных обеим сторонам вещей.

Нет, можно и с насилия. Оно тоже понятно. От скользящего удара лопнула губа, но зубы остались целы, что приятно.

Одно и тоже. Как я устал.

— Светлые совершенно не знают, что такое правила поведения, — Рийшен безмятежно посмотрел на костяшки пальцев, и заключил: — Мозгов и памяти у них как у рыбы.

Эмпатическая связь между мной и Матиасом болезненно дрожала. Ему было больно и плохо, мне тоже, и мы удивительно вошли в синхрон. Я обращался к своей искре, вкачивая в связь столько силы, сколько мог, передавая все без остатка. Боевые маги сталкивались с заарнами, знают, как их обезвредить; но они не учитывают, что Матиас — светлый маг. Если он восстановится быстрее, чем это обычно делают заарны, то сумеет вырваться. Сумеет вырваться — сумеет напасть на кого-то из темных, сумеет напасть — сумеет убить, восстановит силы. На то, что он вытащит меня, я не рассчитывал — будет достаточно, если иномирец сбежит и позовет на помощь. А еще у него есть подчиняющий сознание кулон. Если Матиас придет в себя, он сможет составить приказ.

Как и всегда, кровь была неприятной на вкус, и я просто выплюнул ее на пол, и сообщил Джиллиану:

— А Олвиш за вас поручился. Вы его подставили.

— Олвишу давно пора выбрать, на чьей он стороне, — ответила за него Амара. Волшебница походила на тень с горящими глазами; не в том смысле, что она выглядела грозно, а в том, что Амара и Джиллиан, похоже, голодали и не особенно следили за собой — рана на лице Джиллиана казалась воспаленной. Насколько я знал, такое равнодушие было признаком серьезного магического истощения.

Я не видел участников злосчастного дорожного нападения с самого суда. Но, если вспомнить, они и на суде выглядели крайне бледно, и учитывая, какое задание им дали потом...

— Вас было шестеро. Где остальные ваши товарищи, Джиллиан? Они подъедут позднее?

— Как будто не по твоему приказу Нэттэйдж лишил нас любой помощи! — глаза Амары казались горящими, потому что блестели и слезились от воспаления. Я уже не был уверен, что это не болезнь — наказанные имели дело с искажением и заарнскими тварями.

— Свет. Нэттэйдж, — я похолодел, осознав, что означали ее слова. Остальные мертвы. Лишил помощи — боевой поддержки, защиты против искажения, необходимых вещей? Тогда, после суда, Нэттэйдж выразился вполне прямо. Он собирался убрать всех. — Я виноват. Я должен был проследить, как проходит наказание.

Но не проследил. Почему они не обратились за помощью к Олвишу, ко мне, к Шеннейру, кому угодно?

А была ли у них такая возможность?

— Ньенский выродок тебя обманул? — казалось, Амара хочет рассмеяться, но не может. — Не притворяйся, что не рад. Светлые всегда хотели нашей крови.

И я не мог сказать, что это ложь. Разум говорил, что ненавидеть темных неверно, но сердцем я прекрасно понимал сородичей.

— Мне жаль, — сказал я Джиллиану.

Джиллиан взрезал рукав, нахмурился, словно заметив что-то странное, распорол швы дальше, открывая локоть и ряд шрамов. Я до сих пор считал, что они достаточно аккуратны.

Ш-е-н-н-е-й-р. Мог ли этот день стать еще хуже?

— Темный магистр подписывает свою собственность? — Амара приблизилась, жадно наблюдая за происходящим; но изумление сделало ее почти человечной.

— Да этот светлый наверняка сам нарвался, — гмыкнул Рийшен. Новость здорово приподняла ему настроение. — Светлые, они довольно... бестолковые.

Даже среди наших не ходило слухов, что Шеннейр клеймит сторонников, а мы все же светлые, мы должны верить, что враг ужасен. Откуда у приближенных Шеннейра такие фантазии?

Над ладонью Джиллиана заклубился рой искр, сложившийся в контур рыбы. Для человека, видевшего латунную рыбку Шеннейра всего лишь раз и мельком, Джиллиан запомнил ее даже слишком хорошо.

Темный маг подождал, пока рисунок окончательно сформируется у него на ладони и схватил меня за предплечье.

...Тяжелее всего оказалось не закричать. В этом не было никакого смысла; но молчать — это все, что я сейчас мог.

Печать словно прожгла руку до кости. Они оставят мой труп с клеймом в подарок. Весьма мило.

Сознание поплыло. Я плохо понимал, где нахожусь, что происходит — потом в лицо плеснули холодной водой и с силой ударили по щеке.

— Светленький, мы с тобой еще не закончили, — Рийшен кратко улыбнулся и отодвинулся. Амара практически нависала над его плечом, и мне вновь почудился окутывающий ее ореол жара.

— Как Шеннейр посмел возвысить светлого?! Поставить рядом с собой? После всего, что сотворили эти твари? После всех погибших наших?

Темным не нужны были ответы, не нужна была выгода. Их самоконтроля едва хватало, чтобы не забить меня до смерти. Без причин — или причинам было двенадцать лет, которые никому не помогли забыть. Я бы мог спросить "за что", но бессмысленно спрашивать то, на что не получишь ответ.

— Слабые должны умереть. Раз они умерли, то они оказались слабее. Разве достойны жизни темные, которые проигрывают светлым? — я слизнул с губ капли воды, досадуя, что их так мало. — Я оказался слабее, и потому я здесь. Разве это не логично?

Почему-то ей не показалось это логичным. Как же темные не любили, когда их правила использовали против них.

— Что-то в этом есть. А ты не настолько глуп для светлого, раз считаешь, что это справедливо, — Рийшен спокойно смотрел с высоты, и мне представилось, как он с таким же лицом мог ловить пауков и отрывать им лапки. Хотя отрывать лапки людям куда забавнее, чем паукам.

Кашель раздирал легкие. Чтобы говорить, приходилось дышать часто и неглубоко:

— Вам не приходило в голову, Рийшен... что вы ломаете планы своего магистра?

— У темного магистра не должно быть слабостей, — с холодным ожесточением ответил он. — Но благородство Шеннейра играет против него.

Благородство Шеннейра.

Благородство.

Шеннейр.