| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Маляк это я?
— Да. Ты отныне — люминэ́я, огонёк жизни, к которому я сейчас тянусь и за который цепляюсь. И нить Миссаны мне в этом дополнительно помогает. Между якорем и некромантом всегда очень тесная связь. Они со временем становятся ближе, чем любовники.
— Зеленяк! А мне якорь положен? — тут же встряла Мира. — Знаешь, такого атлета, чтоб у-ух!
— Закончишь обучение, посмотрим, — с ухмылкой ответил я, а потом вздохнул и повернулся к рабыне.
Мне действительно было важно общение с якорем. Пальцы легонько приподняли её подбородок.
— Я тебя попрошу. Если я начну угасать, становиться бесчувственным как они, ты поймёшь, про что я, то будь как можно живее. Рассказывай что-нибудь интересное, подноси мне напитки и вкусные яства, в конце концов, просто тормоши меня.
Девушка коротко кивнула, но по её глазам я увидел, что она ничего не поняла.
Ладно, обвыкнется.
— Ты меня боишься?
Северянка не ответила. Она только молча стояла, потупив взгляд.
— Я для тебя чудовище.
— Гашпадин, — тихо произнесла девушка, — я была маленькой девочкой, когда нежить убила всех в моей делевне. Они львали на куски всех, кого видели. Дети, белеменные женщины, сталики. Я спляталась в домике на делеве, что делалют для птич. Я видела. А потом плишли колдуны, что вели ту нежить. Они доплашивали мёльтвых. Пытали уже умельших. Они были хуже, чем звели.
— Ваши рыцари ордена Белого Пламени Талателики, которыми восхищаются мужчины, и перед которыми девы рвут на себе платья, не лучше, — ответил я, скрипнув зубами. — Они одержимы идеей, что уничтожив больше нашего народу, лишат нас источника пополнения армии умертвий. Я тоже видел, как они выреза́ли деревни с мирными жителями. Хладнокровно сгоняли в стойло людей, а потом сжигали заживо. Даже младенцев.
Я замолчал немного, прежде чем продолжить.
— Идёт затяжная приграничная война, тлеющая, как торфяник. Издали не видно, что именно горит, но всё в дыму и готово вырваться наружу в любой момент. Больше нет честных битв, где рать против рати, сталь против стали, наши армии мёртвых против ваших магов круга Белого Пламени. Только бесчисленные рейды. Там и рождаются эти чудовища с человеческим обличием. Но мы шли цветущим городом, и ты сама могла видеть мирную жизнь. Никто не пьёт человеческую кровь, не ест мозг детей, не наслаждается пытками. Все просто живут, взращивая урожай, занимаясь ремеслом, творя искусство.
— Там тоже мёлтвыле... — прошептала Таколя.
— А что мёртвые? Душа покинула эту обитель. Сердце сожжено на чистых углях, а прах запечатан в священных сосудах. Тело пусто, но оно может принести благо. Каких ты умертвий видела? Бегающих с ножом за горожанами? Нет. Они таскают воду, вспахивают огороды, работают золотарями. Мы встречали поднятых, несущих паланкин с престарелой женщиной, крутящих барабан для отжима белья, строящих дом. Это не чудовища, лишь инструменты. Они... Они... Они...
Мир подёрнулся пеленой, став мутным и безразличным, а потом резкая боль обожгла моё лицо. Я уставился на часто дышащую перепуганную северянку.
— Тьма темнючая! — выпалила стоящая за ней Мира.
Племянница тяжело дышала, а её глаза были большие и круглые, как винные чаши.
— Гашпадин, филильге́ффи мель. Э́га этла́фа э́кки аф, — протараторила Таколя дрожащим голосом на родном языке, а потом перешла на наш. — Вы жаштыли. Вы не шевелились и сшмотлели в одно мешто. Даже глажа не молгали. Мне стлашно. Я долго тол-мошитьващ, но вы так и штоять. Я удалить ващ ладонью по личщу. Площтите меня, гашпадин. Площтите, пожалущта.
Она упала на колени и вцепилась в край моей тоги в страхе, что я стану её наказывать. По лицу потекли крупные слёзы. Я дотянулся до стола, взял кубок с чистой водой и высыпал порошок, постоянно хранящийся у меня в поясном кошельке в пузырьке. После чего выпил половину. Другую половину протянул рыдающей рабыне.
— Пей.
— Это что? — осторожным голосом спросила Мира, разглядывая сосуд в моих руках.
— Это лекарство. Оно укрепляет рассудок, — ответил я и пробормотал еле слышно. — Второй раз за седмицу, и сразу в начале смены. Нужно в отпуск. Нужно отдохнуть.
Мира молча переводила взгляд то на меня, то на мой якорь. А Таколя трясущимися руками держала кубок и пила из него, давясь слезами.
— Поехать бы сейчас по разным местам, — мечтательно произнёс я. — Синие грязи, горячие ключи, хвойный лес. Благодать. Тишина. Покой. Мира, поедешь со мной?
— А учиться? — спросила племянница.
— Там и будем учиться. Вечерами после грязей и на корабле во время странствия, — протянул я.
— Поеду. А её тоже возьмём?
— Да, мне ведь нужен люминэя-маяк, но хотелось бы без принуждения и лишних слёз. Жаль, что она меня считает исчадием ада.
— Ващ, навелное, нет, гашпадин, — старательно проговаривая чужие слова, произнесла северянка, — вы доблый.
Я улыбнулся и легонько провёл пальцами по её густым рыжим волосам. Да, я некромант, воле которого подвластны сотни и сотни трупов, но никто не может ценить жизнь больше, чем те, кто ежесекундно ходит рука об руку со смертью. Жизнь бесценна.
Но этой жизни нужен отпуск...
Глава 3
Порт и нежить
Высокий широкоплечий мертвец молча сделал шаг влево и поднял большой квадратный щит, в который со стуком воткнулась сначала одна стрела, а потом другая. Я посмотрел на блеснувшие в обитом кожей буйвола дереве наконечники стрел, а потом перевёл взгляд на густые заросли ивы и осины, откуда по нам стреляли северные егеря. Они делали это регулярно, заставляя всегда быть настороже.
Тёплый ветер с лёгким шелестом шевелил зелёную листву, а по тонким веткам прыгали встревоженные птахи. Самих же егерей не было видно, впрочем, как и всегда. И стреляли они не из луков, а из лёгких арбалетов. С такими можно подползти незаметно почти на сотню шагов.
— Я разберусь, — пробасил Ярлис.
Мой напарник легонько пошевелил закованной в воронёную сталь рукой, и шесть серых мохнатых волкодавов молча сорвались с места. Псы тоже были мёртвыми, потому не боялись копий, палиц и стрел, а к звериному чутью добавилась неутомимость нежити.
Я кивнул и повернулся к реке, где полсотни мертвецов с деревянными масками на лицах строили мост. Все они находились в моём ведении. Все они были моими марионетками, и те, что забивали толстые колья в сырой берег, и те, что стучали топорами по брёвнам, и те, что натягивали канаты. Речка неширокая, всего на три десятка шагов, но глубокая и с илистым дном. И если пеший легион перейдёт её по пояс в мутной и тёплой воде, то обоз придётся перегружать, а это риск намочить хлеб, солонину и палатки. Строить лодки и перетаскивать всё ими — лишняя трата времени. А терять время нельзя, ибо сердце войны не солдаты, не оружие, а хорошо спланированная транспортная сеть. И потому нужен мост для регулярного пользования.
Я смотрел на нежить, заколачивающую сваю по пояс в тине и ряске, а эхо молотов далеко разносилось над водой.
— Тагира, сыграй, — произнёс я, — что-то нехорошо мне.
Закованная в такую же броню, что и я, девушка сняла шлем с ярко-белым воланом из конских волос и кожаные перчатки, а потом достала из-за пазухи флейту и приложила к губам. К стуку молотов, визгу пилы и шуму листвы добавилась быстрая мелодия марша жизни. Пальцы девушки ловко бегали по отверстиям, рождая совсем другие образы, нежели война. Лишь когда издали донеслись протяжные крики разрываемых псами людей, она сбилась и опустила флейту.
— Играй, Тагира.
Но девушка вместо того, чтоб снова приложиться к своему инструменту, встала на свежеошкуренное бревно и начала на нём прыгать и громко кричать.
— Вставай! Уже утро!
— Тагира?
Девушка со всего маха бухнулась на колени и тряхнула меня за плечо.
— А кто такая Тагира? — разгоняя утренний сон, громко спросила племянница.
Я со стоном открыл глаза, увидев перед собой лицо Миры. Она сидела на коленях возле моей подушки и тормошила меня за плечо.
— О, боги, — пролепетал я, облизав губы, — позвольте мне умереть прямо сейчас.
— Не позволю, — весело ответила Мираель, вскакивая на ноги.
Она была одета во всё ту же тёмно-красную тунику с широкими чёрными лентами.
— Ты хоть сандалии сняла, прежде чем на кровать заскакивать? — пробубнил я, понимая, что поспать больше не получится.
— А корабль когда отплывает? — вместо ответа звонко спросила Мира.
— Завтра утром. Сенатор Марут Ханрец у нас в городе останавливался по пути в столицу. Мы с ним до Митаки доплывём. Через месяц обратно. Там корабли чуть ли не каждые три дня ходят.
— Зелень зелёная, — бросила Мира молодёжное словечко, а потом снова спросила. — А кто такая Тагира?
— Один из моих маяков-якорей. Мы с ней всю первую войну прошли.
— Зелень. А что с ней случилось? Погибла?
— Замуж с ней случился. Я ей вольную дал и рекомендательные письма в придачу, — ответил я, потянувшись к небольшому серебряному кувшину с чистой водой.
Чары на нем делали воду всегда холодной.
— Так ты год без маяка?
— У меня было потом два маяка-музыканта, оба парни, но никто из них не продержался. Первый уволился, не выдержав постоянного присутствия мертвецов. Второй попал под обвал штольни. Когда его нашли, то это желе даже в качестве карьерной нежити нельзя было использовать, не то что как маяк.
— Ух ты. Ну, теперь у тебя новый маяк.
— Ты издеваешься? Нормальные маяки по праздным вечерам запросто менестрелями на свадьбах подрабатывают и на праздниках толпу забавляют. А эта двух слов связать не может. Если талантов не найду, отдам Тагитории в помощь на кухню, — укоризненно съязвил я, подойдя к столику с рукомойным тазом, взял кусок мыла и пододвинул поближе зубную кисть и порошок. — Полей на руки.
Мираель вприпрыжку подскочила ко мне и схватила умывальный кувшин.
— А что сегодня будем делать?
— В гильдию сходим, а потом халтурка есть. Обещал в порту на пристань для рыболовных судов нетле́нку нанести.
— Нетле́нку?
— Привыкай. У вас свой говор, у некромантов свой. Нетле́нка — это заклятие нетленности. Оно бывает разное. Для трупов одно, для дерева другое. Даже для разных видов нежити разное. И вообще. Нетле́нка — это одна из трёх ножек табурета некроманта. Так мне мой учитель всегда говорил.
— Ага. Табурет. А петля тогда что? — прищурившись, спросила Мира.
— Да ну тебя. Нетленка, подъём и нить приказов. Вот основа. И переоденься. Пока тебя не внесли в списки, гильдейскую одежду носить нельзя.
— А во что?
— Там в сундуке посмотри, — махнул я зубной кистью в угол.
— Ух ты. Я так и знала, что ты в женское тайком переодеваешься! — воскликнула Мира, направившись в угол комнаты.
— Дура! Это запасное у Танры!
— А она против не будет?
— Для племянницы нет. А вот если другая девушка, то да.
— Побьёт? — прищурившись, спросила Мира, достав из сундука тунику из прозрачного и невесомого синейского шёлка.
— Нет, но месяцок-другой без любовных утех на луну повою. А это положи на место, маленькая ещё.
— Сам же сказал, что любое, — огрызнулась Мира, но всё же достала белоснежную льняную одёжку, бросив прозрачный шёлк обратно. — Отвернись.
Я развернулся и сунул в рот зубную кисть.
— Всё, я готова.
— Хо-ро-шо, — по слогам произнёс я, вылив на ладонь благовоние, а потом растерев по щекам. Сразу запахло терпким и в то же время цветочным. — Идём.
Мы быстро спустились и вышли из дома через главные ворота. Днём они не закрывались, тем более что на входе стоял здоровенный чернокожий мертвец с длинным волнистым мечом. Весь в шрамах, полученных ещё при жизни. Из одежды только набедренная повязка и серебряная искусная маска, изображающая злую рожу прирождённого убийцы. Не хватало таблички 'Осторожно, злой труп'.
Под ногами лежала песчаная дорожка с мелкой разноцветной галькой, ещё не успевшая нагреться от вставшего из-за горизонта солнца. Идти было не так уж и далеко. До порта и то дальше. Поэтому быстро дотопали до высокой серой башни, над дубовыми дверями которой висела маска мертвеца, сложенная из двух половинок — чёрной и белой. Как символ жизни и смерти. Дом гильдии. Обитель чудовищ пострашнее нежити — бюрократов.
— Здравствуйте, господин О́рса, — с поклоном открыв дверь, ответил придворный слуга, и я кивнул ему в ответ.
Он вольнонаёмный, и от меня не убудет от небольшого кивка.
— Где господин смотритель?
— Изволите позвать?
— Да.
Слуга скрылся в боковой двери, и мы остались одни.
— Что-то я большего ожидала, — негромко произнесла Мира. — Комнатка десять шагов всего.
— А чего ты думала? Это не столица. Тут всего два бездельника работают.
— Ну всё же.
Мы замолчали, а вскоре из-за двери вышел одетый в багровые шелка невысокий мужчина средних лет. На груди висел золотой медальон смотрителя. Мужчина зашёл за стойку и зашелестел бумагами.
— Чем обязан, Иргатрэ? Ежемесячный взнос принёс? Ты уже два месяца не платил.
— Да всё лень зайти, — отмахался я, снимая с пояса кошелёк.
В то же время смотритель остановил свой взгляд на Мире, медленно, словно раздевая, оглядел её снизу вверх.
— Твой новый маяк? Симпатичная. Уступи по сходной цене.
Я замер с кошельком в руке, и в тишине стали слышны злые слова девушки, которая нахмурилась и недобро зыркнула на смотрителя.
— Мой папа тебе шарики повыдёргивает. Вместе с языком.
— Ми-и-ира, — укоризненно протянул я. — Ты забыла, кто ты? Не следует тебе так говорить.
— А как, если этот... смотритель... он же...
— Ми-и-ира, тебе нужно говорить, мой учитель тебе шарики повыдёргивает. Это будет правильно.
— Это твоя ученица?! — воскликнул смотритель, — я не знал. Ты же не брал учеников раньше.
Я кинул на стол кошелёк, который брякнулся о дерево с тяжёлым стуком.
— Это за три месяца, за репетиторство и вступительные за неё.
Мужчина быстро схватил кошель и начал его расшнуровывать.
— Пиши, — произнёс я.
— Но сначала пересчитать нужно.
— Сейчас тебе зубы выбью, считать замучаешься, — пафосно произнёс я, услышав, как рядом хихикнула Мира.
— Хорошо, что писать?
— Пиши. Мираэль Орса, пятнадцати лет от роду.
Смотритель замер и недоверчиво поглядел на меня.
— Она твоя родственница?
— Дай подумаю. Она старшая дочь Ти́гриса О́рсы, правой руки командующего экспедиционным легионом, та ещё стерва, так и чешутся руки мочёными розгами по голой заднице, но терпеть можно. Ти́грис О́рса мой старший брат. Ну да, всё сходится. Она моя племянница.
Рядом снова хихикнула Мира, а я продолжил.
— Всё, замучил. Неси жетон ученика. А то боги тебя покарают.
Смотритель состроил скорбную физиономию, а потом достал из столешницы круглый медальон, выполненный из полированной меди. На жетоне значилась разбитая маска на фоне пышного писчего пера. А на обратной стороне выбит номер. Этот медальон смотритель протянул, держа за простой серый шнурок.
— Идём! — произнёс я, развернувшись и направившись к выходу.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
