| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Ну да, в будущем августе, ближе к концу его производственной практики, появится вдруг у колодца, где мы с Родионовой Танькой лепили из песка куличи, девушка с животом. И с помощью веника которым бабушка Катя сметает сейчас "куриные говны", начнётся создание образцовой советской семьи. Только об этом я Лёшке не расскажу никогда. Это ему, падлюке, за Таньку.
В общем, добрался я до магазина, когда продавщица открыла последнюю молочную флягу. До этого встретил на площади Дзяку. Он был со своими родителями. На станцию, вместе с пассажирским составом, вагон-магазин с одеждой и обувью привезли. Расстелили полотнища, разложили-развешали на деревьях рубашки, костюмы, платья, коробки с туфлями и босоножками — налетай, не хочу! Вот и вывели папка с мамкой оболтуса своего, прикупить что-нибудь к школе.
При взрослых, тем более, — своих "паханах", у нас заедаться не принято. Обжёг меня Дзяка ненавидящим взглядом, будто бы из рогатки в лоб засветил. А я только ухмыльнулся. В общем, удачно сходил. Досталось мне молока, пусть и от самого дна.
* * *
Мамка вернулась с работы: руки в черни, кончики локонов в каплях извёстки. У них там ремонт силами пед. коллектива. Белят, красят, готовятся к новому учебному году.
Бабушка за масло, за керосин. В работу её взяла, не сказала ни разу "горюшко ты моё". Субординация.
Дед посмотрел, хмыкнул:
— Ты бы Сашку с собой взяла. Он бы у вас все парты за день перекрасил.
Та ему:
— Нельзя! Детский труд нашим законодательством запрещён!
А он ей:
— Тако-о-е! С каких это пор запрещено матери помогать? Он что, на работу собрался устраиваться?
— Тю на тебя! — отрезала бабушка. — У мальчонки каникулы!
Перед обедом кухонный стол пришлось отодвигать от стены. Вчетвером за ним уже тесно. Серёга приедет, будет вообще атас. Деда, наверно, это тоже обеспокоило.
— Надо веранду расширить. Завтра же возьмусь за фундамент.
Хотел я ему предложить пару комнат к дому пристроить, чтобы не зря не тратил цемент. Всё равно ведь, все его перестройки тем и закончатся. Да не успел. Радио отвлекло. Что-то там об Андропове говорили. Подхватился я из-за стола, сбегал в большую комнату — нет, про Китай. Наверно, послышалось.
Вернулся к столу, а бабушка:
— Никто тебе на седушку иголку не подложил? Если ты так и в школе маме помогать будешь, бегать туды-сюды...
Забыла уже, что "у мальчонки каникулы".
Молоко было ещё горячее. Поэтому я саданул кружку закваски с сахаром и попытался откланяться:
— Можно мне пойти погулять?
— Иди! — отмахнулся дед. — Только воды курям принеси, и в хате чтоб были полные вёдры, — дополнила бабушка.
Интересное дело, вчера ещё вернулся из Краснодара, а мне до сих пор не задан традиционный вопрос: как я там себя вёл? Книжка "Лесная сказка" сушится во дворе после Витькиного мороженного, хоть бы кто-то раскрыл и увидел, что она с дарственной надписью.
После мамкиного приезда, в доме я больше не центр вселенной. Не насмотрелись ещё на неё мои старики.
Всё течёт, всё меняется, остаётся только любовь. Поэтому люди не ставят ей памятники. А время придёт, не вспомнят, какой же она была?
...За куриной перегородкой полуденное затишье. Контингент прячется в тень и там зарывается в землю. Кому не хватило места, ходят с раскрытыми клювами да жалуется на судьбу: то там, то сям, хриплое тоскливое "ко-ко-ко-о..." Будто бы Кокошу зовут. А он и так следит за порядком. Переспелое яблоко с дерева упадёт — кто первым на подборе? — петух! И мякоть, и зёрнышки распределит по старшинству и степени личной привязанности. Вода пока не в почёте. Поилкой у нас половинка автомобильного ската. Она там за пару часов превращается в кипяток.
Вот, говорят, что у кур нету мозгов. Как ещё есть! И сердце не для навара в борще. Через пару недель навернётся с забора Кокоша после утреннего "кукареку" так, что ноги не выдержат собственной тяжести. Будет бедная птица лежать на боку под забором, а чёрная Квоха подсядет голова к голове — и от него никуда. Я им водичку ежечасно менял, пожрать приносил.
Бабушка мне:
— Давай, зарубаем, чтобы не мучился? — (у неё с ним давние счёты).
А я:
— Да ты что?! Отлежится, к вечеру отойдёт...
Кокоша из моего белого списка, то есть, из той живности, что ни при каких обстоятельствах не должна идти под топор. С чёрных комочков у меня на руках. До их пор помню как он, дурачок, меня в зубы клюнул, думал, что кукуруза. Поэтому бабушка и спросила.
На следующий после этого день, подарит нам Пимовна нового петуха: молодого, мосластого, белого, с бархатным гребнем очень похожим на красного ёжика: "Возьмите, мол, пока в стае его до смерти не забили"!
У неё во дворе этот фольксштурмовец из гитлерюгенда не был в авторитете. И вдруг, подкатили ему целый гарем, где только один конкурент и того не сегодня, так завтра на мясо. Радуется падлюка, новые порядки наводит. А вот на Квоху с Кокошей даже ни разу не посмотрел, ближе трёх метров не подошёл, будто и нет их. Не стал
утверждаться, уничтожая заведомо слабого, и на чужую любовь не посягнул. Благородная птица попалась. Я её потом тоже в белый список включил. А Кокоша не оклемался. Кинулись к вечеру, там уже и рубать нечего...
Жарко сегодня. Железная крышка колодца изнутри запотела. В него на длинной верёвке спущен трёхлитровый бидон. Так дедушка Ваня распорядился. Он пьёт исключительно свежее молоко, а воду наоборот, всегда кипячёную. Наверное, в этом один из секретов его долголетия. Воду я черпал осторожнее, чем обыцчно, старался не гнать волну. На обратном пути заскочил в сарай. Мухтару плеснул свежака, снял с гвоздика дедов секатор. Всё, Кокоша, кое-кто у нас допрыгался, отлетался!
К курам я захожу или босиком, или в сапогах. Как этот скат не переворачивай, чтобы вылить из него горячую грязную воду, а всё равно, уделаешься до колен. Проще потом ноги в речке ополоснуть, чем мыть и сушить парадные башмаки. Выдернул я, короче своего петуха из скопища спин, когда все набежали на водопой, сунул его подмышку и понёс на расправу. Он что-то там возмущался, ногами сучил, но так, для порядка, чтобы марку держать. Знает, кто к нему только с добром. Сели мы на скамеечку около умывальника, я ему горлышко почесал, указательным пальцем брови погладил. Торчит, падла, глазки под плёнку закатывает, тихонечко так, "ко-ко-ко-о..."
Живи, дурачок! Распушил я ему левое крыло, обкорнал на нём кончики перьев. Правое трогать не стал. Кокоша, когда к курочкам пристаёт, им прикрывается, будто бы расстёгивает мотню.
Любовь это долгий пологий подъём. Его надо пройти от начала и до конца, всматриваться в окружающий мир, приближать кого-то к себе. И дарить капельку доброты тем, кто без тебя никогда бы не знал, что это такое. А если проскочить на попутке, в итоге и сам не поймёшь, куда тебя занесло.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
