Амулет колдуна

— Дедушка, вы ошиблись, и ваше купе дальше по коридору. У нас все места заняты! — сказала Маргарита Павловна — И мой вам совет — прекращайте курить, у вас и так глаза зеленые.

Причем здесь курение и светящиеся глаза, я до сих пор не могу понять, но хозяйка старше и ей виднее. Резкие слова оторвали нежданного гостя от любования Железером, и он медленно шагнул к нашему спутнику, не отводя зеленых перископов от намеченной цели.

— Отец, ну куда ты намылился, тебе же громко и по-русски сказали — мест нет, и не предвидится, может помочь найти купе? — Семен Алексеевич умел быть строгим, когда нужно, а тем более, когда исчезла надежда на сокращение дороги путем братания и распития.

Старик в балахоне не обратил внимания на слова Семена Алексеевича и продолжал надвигаться на съеживающегося Железера. Потом негромким голосом зеленоглазый старец что-то непонятное пробормотал, и пришло ощущение дискомфорта.

— Гарам, туавринот кохдан!

Маргариту Павловну зеленоглазый старик отодвинул в сторону, как надоедливую мушку, и та остолбенела с открытым ртом. Заодно волна оцепенения накрыла и нас, я застыл на коленях у Пашки, не в силах пошевелить кончиком хвоста.

Поезд въехал в тоннель, в купе потемнело, вспомнились безлунные весенние ночи, когда моим песням внимали благосклонные слушательницы, а затем благодарили, как могли. Порой случались и неблагодарные слушатели, что не в силах оценить моих блестящих вокальных данных, так и норовили запустить чем-нибудь тяжелым.

— Кароноат, грундерон тарован, — послышался жалобный голос Железера.

Светящиеся глаза продолжали движение. В зловещей тишине, разбавленной стуком колес, в купе творилось что-то непонятное, и даже мое хваленое зрение, не могло что-либо прояснить.

— Харутим тосгеан тожданро!!! — послышались гортанные слова, затем возник глухой звук удара, и в это время я почувствовал, что хвост обрел подвижность.

Ни мгновения не сомневаясь — правильно поступаю, или лучше сидеть тварью дрожащей, я прыгнул на странного визитера и ударил его лапой. Вернее собирался ударить, так как в полете вновь напало оцепенение и, лишь слегка зацепив когтем за какой-то шнурок, я плашмя шлепнулся на пол.

Металлически дзенькнуло, вновь пахнуло ледяным холодом и кислотные глаза исчезли. Вмиг посветлело и оказалось, что мы давно уже выехали из тоннеля и... поезд застыл на месте, так как стука колес я не слышал, и картинка за окном не менялась.

В окошко купе заглянуло солнце, обозрело открывшуюся картину и стыдливо спряталось за облаком. Желание подвинуть солнце и спрятаться вместе с ним возникло и у меня, когда увидел, что осталось после визита старика в желтом балахоне. Маргарита Павловна и Семен Алексеевич застыли в позе, в какой их оставил загадочный визитер.

В купе шевелились обалдевшие глаза Пашки, мой хвост и борода Железера, которую обмакнули в красную краску. Краска оказалась кровью, что вытекала из-под торчавшей в груди рукояти кинжала. Стальной зуб переходил в короткую ветку, которую обвивала небольшая змея, в зубах гада блестел круглый шарик с выбитым орнаментом. Казалось, что змея пытается проглотить шар, и по рубиновым глазкам нельзя сказать, что он ей по вкусу. Судорожные вдохи Железера придавали гадине живой вид, и я на мгновение застыл в ожидании, что она бросится на меня, выплюнув надоевший шарик.

— Дядя Железер, а что произошло? Куда этот старик подевался? Мама! Папа! Что с ними, почему они не шевелятся? — волна вопросов захлебнулась, лишь только взгляд Пашки упал на рукоять. — Дядя Железер, вам в больницу надо, сейчас я за проводницей сбегаю.

— Не надо, Павел, мне все равно не поможешь, а время мы потеряем. Скоро Гарион вернется за амулетом, который отбило ваше храброе животное, — еле слышным шепотом выговорил Железер. — Ты должен спасти Кирию... повернешь розовый луч и попадешь в мой мир... найди Кристана...он расскажет. Торопись, мой мальчик, осталось так мало времени...

После этих слов Железер последний раз вздохнул и распался водой, "парусиновый" старик с крючковатым носом превратился в обыкновенную лужу. Я подошел и понюхал, вода как вода, только пахнет чем-то незнакомым. Обидно! Ведь только принюхался к нему. И змейку забрал с собой, мог бы и оставить на добрую память. Посреди лужи лежал блестящий амулет, но и тот почему-то без двух лучей — на их месте торчали обрубки, как наполовину съеденные кариесом зубы. Из центра всё также нахально пялилась морда кота.

Павел поднял упавшую на пол челюсть и кинулся тормошить родителей, но те не реагировали. Я тоже внёс свою лепту в это благородное начинание и даже сделал стрелку на колготках Маргариты Павловны, за что раньше схлопотал бы по ушам, но сейчас мои шалости не возымели никакого воздействия.

Я замер, когда увидел за окном странную ворону. Не подумайте, что я такой дикий и впервые вижу это пернатое чудо. Нет, в свое время их громкоголосое племя доставило мне немало неприятных минут, особенно в борьбе за территорию на крыше. Однако, эта ворона висела в воздухе, ни на что не опиралась и даже не болталась на лесках, как один известный фокусник. Я протер глаза, думая, что какая-то шутка и неизвестный шутник повесил нам на окно фотографию. Но нет же — ворона объемная, и я могу добыть себе ужин, не прилагая никаких усилий, но пока как-то не до этого.

— Папа! Очнись! Я нашел стольник, пойдем по ситру вдарим? Мама, а знаешь где у папы заначка? — слышался голос Павла, но родители не подавали признаков жизни.

Я как-то видел по телевизору восковые фигуры мадам Тюссо, и сейчас показалось, что два экземпляра её коллекции ехали вместе с нами.

В полной тишине, окутавшей наше купе, слышен шелест одежды, за которую Павел тряс отца, удары головы Семена Алексеевича о стенку и перестуки моего хвоста о пол. Нервы не только у людей присутствуют, у котов они тоже есть, хотя у кастрированных все же меньше. В нашу бодрую какофонию влился еще один звук, что донесся из коридора — чьи-то неторопливые шаги.

— Пашка, немедленно прекращай болтать отцом, к нам гости идут! Вряд ли от них удастся чаем отделаться! — гаркнул я в сторону друга, но меня снова не поняли.

Природное любопытство, обостренное последними событиями, попросило меня узнать, чьи шаги так грубо нарушают нашу замороженную идиллию. Я не смог отказать чудесному чувству и выглянул одним глазком в коридор. Столбом поднялась шерсть при виде бородатого маньяка, он неторопливо шествовал по коридору к нашему временному пристанищу. В изумрудных глазах плескалось то же море всеобъемлющей любви, что и в прошлое посещение.

Очень не хотелось наблюдать змейку с рубиновыми глазками в полосатой груди, поэтому я прыгнул к лежащему амулету. Сохранить бы здоровье себе и Павлу, в зубы залез шелковый шнурок, и я полетел к другу. Павел шаркающих шагов не слышал, продолжал трясти отца, и поэтому не оценил моих усилий в плане проведения спасательной операции. Шаги приближались, пришлось запрыгнуть к Семену Алексеевичу на грудь, чтобы привлечь внимание к нашей назревающей проблеме.

— Кешка, брысь!!! Не видишь, я занят? Слезь с головы моего папы и не смей елозить этой штукой по носу, поцарапаешь еще! — Павел попытался спихнуть меня на пол.

Вот за что всегда любил его, так это за понимание и схватывание на лету, Павел всегда выслушает, посочувствует, но сделает по-своему. Однако шарканье в коридоре придало сил, и я более настойчиво сделал тонкие намеки на толстые обстоятельства: мол, линять нужно, пока не поздно.

— А ну брысь! Вот же кошак противный! Не видишь, что не до тебя сейчас! — упорствовал Павел.

Нет, ну никак он не понимает, что вот еще чуть-чуть, и мы повторим участь Железера, пришлось принимать кардинальные меры. Извини, Павел, но жизнь дороже. Поднял голову вверх и, сделав умиленную морду, с зажатой в пасти блестящей звездой, я вцепился всеми лапами в дружескую руку, словно в ветку дуба. Это подействовало, и Павел с криком попытался стряхнуть меня, но за моими плечами богатый опыт спасения от собак. Другу пришлось оставить попытки разбудить отца и задействовать вторую руку, и тогда удалось всучить наш путь спасения.

Павел ошалело посмотрел на эту фиговину, потом смог осмыслить увиденное. После небольшой умственной работы (я прямо слышал, с каким перестуком сталкиваются шарики в мозговой коробке), он забрал из моей пасти звездочку-амулет. Семен Алексеевич рухнул головой на подушку, и в этот миг Павел услышал злополучное шарканье.

Я молнией взлетел на плечо, и мы тихонько выглянули из купе. Балахонистый дедушка с зелеными глазами чуть не клюнул носом Павлу в глаз — так близко подошел к нашему купе. Павел тут же отпрянул, налетел на Маргариту Павловну, отскочил как от батута и почти ничего не понимая, прижал меня к себе и все же повернул розовый луч на побрякушке.

В дверях показалась желтая пола балахона, дохнуло холодом, и наступила темнота.

Глава 2

— Говоря-я-ят, не повезё-о-от, если черный кот дорогу перейде-о-от! — в далеком уголке сознания играла знакомая мелодия. Холод покидал тело, я понемногу начинал чувствовать лапы, и получилось шевельнуть ухом.

Запах немытого конского тела будет преследовать меня всю жизнь! Вот и сейчас он пробрался в мой чувствительный нос, и по-хозяйски осматривал новые владения. Запах один придти побоялся — вдруг его весь вынюхают, и он исчезнет навсегда, он привел с собой звук: рядом кто-то притоптывал и пофыркивал.

Я боялся открыть глаза, чтобы не увидеть посреди купе гордого орловского рысака, что обнюхивает сумки в поисках съестного. Удивиться, конечно, не удивлюсь, однако с ума сойду точно. Какой же все-таки настырный запах, ему показалось, что в носу мало место для обустройства, и он начал ворочаться и расширять свои владения, но вот неловкий — зацепил какой-то нерв, и вынудил чихнуть.

— А пока-а-а наоборо-о-от, только черному коту и не везё-о-от! — также тоненько звучала песня.

От чихания глаза распахнулись и увеличились до такого же размера, как и смотревшие на меня конские бельма. Всё! Как и обещал, я начинаю сходить с ума, иначе ничем не берусь объяснить то, что мы с Павлом валялись на соломе в каком-то темном чулане, на нас в упор смотрела лошадиная морда и, судя по звукам, в темном помещении радовались жизни еще несколько представителей этого племени.

— Здрасте! — мяукнул я, однако лошадь не ответила, и продолжила молча пялиться на меня. Я аккуратно осмотрелся.

Деревянные перегородки отделяли лошадей друг от друга, но выглядели такими ветхими на вид, что рассыпаться им не давали лишь кучи соломы, подпирающие с двух сторон. Сквозь дощатую крышу на нас посматривали далекие звезды, я разглядел подгнившие перекрытия, вилы у перегородок и какие-то мелькания у входа в сарай.

Никаких явных поползновений в нашу сторону от лошадей не поступало и поэтому, после пятиминутной игры в "гляделки", я решил разбудить Павла. Всё-таки сходить с ума в одиночку скучно, а вместе как-то веселее.

— Жил да был черный кот за углом, и кота ненавидел весь дом! — в уголке сознания снова завелась прежняя песня.

Как же добудиться спящего красавца, если похлопывания лапами по щекам и отирание головой о подбородок не дают желаемого эффекта? Похоже, придется будить как встарь, когда ему нужно не проспать школу, а родители смылись на работу, я кончиком хвоста водил под носом.

Раньше всегда забавляло, как он забавно скукоживал лицо и как старался закрыться одеялом от вездесущего меня. Сейчас же вышел конфуз: Павел по своему обыкновению пытался укрыться под одеялом, но, так как ему невдомек, где мы находимся, он схватил первое, что попалось под руку, и попытался натянуть на макушку. К несчастью первым оказался хвост лошади, которая, потеряв к нам интерес, повернулась к кормушке.

— Только черному коту и не везё-о-от! Ча-ча-ча!

Хамское отношение Пашки к хвосту заставило лошадь пересмотреть решение оставить нас в покое и спокойно насытиться. Печально вздохнув по поводу несовершенства мира, она лягнула что есть дури, в попытке освободить хвост и отомстить нахалу, что без знакомства лезет к самому сокровенному. Я сделал единственное, что мог успеть сделать в этой ситуации, то есть со всей своей храбростью и бескомпромиссностью... зажмурился и отпрыгнул.

Громкий стук и треск ломающегося дерева возвестил о конце экзекуции. "Бедная Пашкина голова" — подумалось мне в это мгновение, — "с кем же мне возвращаться обратно, и главное — как?". Однако один открывшийся глаз принес успокоение в этом вопросе и уговорил открыться второй. И обоими глазами я обозревал картину, которая не могла не радовать — лошадь промахнулась и старалась вытащить застрявшее копыто из трухлявой перегородки над Пашкиной головой.

Одним из немногочисленных плюсов этой ситуации являлось то, что Павел наконец-то открыл ясные очи, сделал их круглыми и, долго и задумчиво, обозревал представшую композицию.

— Ох, и ничего себе будильник, — прошептали его губы.

Вы наверно тоже задумаетесь, если утром увидите над собой танцующий конский зад. Надо отдать должное лошади, она проделывала танцевальные па, чтобы освободиться, в полной тишине. Тактичная особа не желала разбудить тех, кто еще не проснулся после громового удара. Разбуженные же особи всхрапывали и пытались заглянуть в нашу клетушку. Столько удивленных лошадиных морд я не видел ни разу в жизни. Разного окраса и разной степени загрязненности, они таращились на нас, скалили желтые зубы и перемигивались между собой. Застрявшая лошадь все также, молча, пыталась вырваться из деревянной западни.

Шорх! Шорх! Шорх! — раздалось от дверного проема, еле слышные шаги приближались.

Павел открыл рот, дабы испугать и прогнать лошадиную ногу, до сих пор вихляющуюся над его просветленной головой. В какой-нибудь голливудской комедии, лошади именно в этот момент захотелось бы выразить своё наплевательское отношение к миру и облегчиться, ведь, судя по просмотрам телевизора, у американцев нет ничего смешнее, чем навоз на лице. Заодно и заткнуть рот Павлу, грубо, но действенно.

Однако в данном случае услугу по затыканию открывшегося зева пришлось выполнять мне, и не так как в комедиях. Нет, я лишь запихнул лапой пучок соломы в рот, и, пока Павел отплевывался и придумывал как лучше и коварнее отомстить, он услышал тихий говор двух людей, что находились неподалеку. Вот их-то мелькание я и видел у входа в конюшню. По сути, Павлу следовало затаиться до выяснения личностей незнакомцев, или же намерений этих личностей.

— Эй, люди! Помогите! На меня лошадь напала! — крикнул он в сторону шорохов.

Даже не подумал о том, кому именно понадобилось разговаривать шепотом в темной конюшне ночью!!! Как будто по чужим подвалам не лазил с пацанами. Ну да ладно, спишем эту неосторожность на необычность положения и нехватку времени на привыкание.

Жаль, что Павел понял промах только тогда, когда тип во всем черном приставил нож к подростковой шее. Незнакомец оказался крепко сбитым мужчиной со зловещей рожей, в грубой куртке, подпоясанной веревкой и в широких штанах, заправленных в сапоги. На кучерявой голове застряла солома и несколько щепок, на испачканном лице также застряла щербатая ухмылка. С этой ухмылкой он и потянулся левой рукой к Пашкиному лицу, собираясь заткнуть рот.