Прикладное терраформирование

Принцип очень простой. Компания заплатит за тебя, за твой подъем с Земли, за твой корабль, за кое-какое оборудование на нем. Дальше — ты за все платишь сам, и волен делать все, что захочешь. Но компания вправе требовать половину всех твоих заработков. Честно? Абсолютно все сходились, что да — полностью, кристально и предельно честно. Все лучше, чем горбатиться на объединенную корпорацию. Шляться по поясу, рисковать своей шкурой, получая лишь одну зарплату, пусть и большую.

Они не из тех. М.B.M. тщательно проверяла каждого, кому доверяла свои корабли. Очень тщательно. Шахтером в поясе мог оказаться и ученый, и спортсмен, и даже настоящий земной геолог, но всех их объединяли общие черты — они были одиночками, они были готовы заложить душу за саму возможность находиться здесь, и — все они надеялись на Большой Куш.

Второй идол лишь поначалу мог показаться странным. Но, когда два шахтера, встречаясь (такое редко, но бывало), на расстоянии сотни километров, видя маленькую блестящую точку, иногда мигающую световым маячком, поднимали свои бутылки, они всегда пили за них, за ребят из STAC. Переходных шлюзов, рассчитанных на то, чтобы два шахтерских ялика могли сойтись и чокнуться бутылками по настоящему, у них не было. А скафандры шахтеры использовать не любили (об этом — в приметах). С другой стороны, пить в одиночестве никто из них так и не привык, почти никто. Поэтому чокнуться друг с другом на прямой видеосвязи казалось всем разумным компромиссом в периоды длительных шатаний по Поясу.

Так вот, все уважали ребят из STAC. Только эти ребята оказались способны сделать программу, которая действительно могла (и делала это!), предсказать, что будет, если шахтер тронет астероид.

А шахтерам надо было их трогать, иначе зачем бы они шастали здесь, в главном поясе?

Третьим идолом был убийца.

Этот идол всегда оставался в тени, о нем не говорили на открытых частотах, да и на закрытых тоже. За него тоже поднимали тост, последний из трех официальных тостов. Но говорили лишь — "за него".

Это было честно, потому что все равно никто его не знал. Зато они знали, что кто-то, несколько лет назад, погубил на земле нескольких чиновников из министерств здравоохранения разных стран, чиновников из специальных комиссий ООН. Не одного, не двух, а целых шесть бюрократов от медицины. Их объединяло лишь одно — все они считали, что "наверх" можно пускать лишь абсолютно здоровых людей.

Некоторые из шахтеров пытались включиться в гонку уже тогда. И они абсолютно точно знали, сколько стоит забота об их здоровье, и сколько денег нужно отдать, чтобы неожиданно стать абсолютно здоровым. Многие, возможно, даже раскошелились бы, пусть и влезли бы в долги, вот только здоровье это появлялось лишь на бумаге, не более.

"Он" решил проблему многих, убрав с дороги ястребов, собирающих деньги на проверках. Не помогал ни статус ООН (только глупые русские считают, что коррупция есть только у них), ни угрозы разоблачения, ни поимки с поличным. А вот шесть трупов — помогли. Неожиданно оказалось, что точка зрения — "если здоров жить на земле, то может жить и в космосе" возобладала. Проверки отменили все. Полностью.

Это лишь слегка уменьшило стоимость взлета, но сильно его ускорило. Не более того. Корпорации, отправляющие наверх рабочих, меньше всего были заинтересованы, чтобы под сотню килограмм плоти и еще пару тонн всячины, призванной оставить эту плоть живой, неожиданно издохли, поднявшись на орбиту. Поднять на орбиту тонну груза стоило со всеми налогами чуть больше миллиона евро, и за эти деньги корпорации готовы были сдувать с шахтеров пылинки. У них были свои проверки, свои медики, не берущие мзду, неподкупные и заинтересованные лишь в одном — чтобы те, кому они скажут "да", затем на орбите выжили.

У Main Belt Mining подход был слегка более демократичным, но и они не поднимали наверх язвенников и сердечников.

Так что безымянный убийца, который заработал свой личный ад за возможность того, чтобы сейчас они все болтались в поясе, законно получал их третью рюмку (которая, как правило, выглядела колпачком от бутылки, специальным колпачком, умеющим притягивать жидкости даже в невесомости).

Так вот о приметах. С первой приметой понятно. Считалось дурным тоном одевать аварийный скафандр. Его можно было проверять, и нужно было. Его можно было тестировать и менять в нем баллоны. Но выходить в нем за пределы корабля без веской на то причины не стоило, иначе — жди беды. Откуда взялось такое поверье, никто не знал. Но эту примету знали все, и никто не знал того, кто бы ей не следовал.

Также плохой приметой считалось терять зонды. Это было еще и затратно, но главное — все это знали — как раз потерянный зонд и обнаружил Тот Самый Астероид. И если ты его не найдешь, то упустишь все. Упустишь удачу.

Примета, как всегда, была великолепна. Потому что если зонд все же удавалось найти и (конечно же!), ничего такого особенного он не обнаруживал — ничего удивительного, астероид ведь не потерян, раз уже найден?!

Если же он терялся окончательно... шахтеру оставалось только все оставшееся время рассказывать остальным, что, скорее всего, он упустил свой единственный шанс. Великий шанс. И даже давать координаты, где, скорее всего, прячется Тот Самый Астероид.

Конечно же, во всем этом был и практический смысл. Даже корпорации не могли снаряжать поисковики больше, чем четырьмя зондами, а у большинства "дикарей" от М.B. Mining было только по два-три. Так что потеря даже одного зонда была существенной. И обычно — его искали до последнего.

Поэтому Михась искал потерянный зонд уже второй день.

Зонды уходили далеко, на несколько тысяч километров, чтобы дать ему возможность правильно оценить обстановку вокруг. А у него была еще дополнительная причина искать свой зонд — его зонды сделали по особому заказу, по его личным чертежам, и они уходили дальше любых других.

Поэтому ему был нужен каждый.

Когда программа начиналась, на Земле считали, что в поясе чуть больше четырехсот тысяч астероидов. Сейчас их число приближалось к пяти сотням, и их все еще продолжали считать. Мелочевку в расчет не брали, хотя именно она могла создавать проблемы — никому не хотелось встретиться с камушком в лобовую. Вероятность была невелика, совсем мала, но все же она была. И было бы очень хорошо, чтобы в тот момент скафандр работал исправно, а где-нибудь неподалеку оказался хоть кто-нибудь, кто услышит аварийный маяк.

Пока в поясе погибли только двое, и то, как все считали — по собственной глупости. Один почему-то решил, что может без расчетов начать транспортировку. Астероид, вместо того, чтобы честно лететь по курсу, раскололся, один из осколков закрутился и задел корабль. Поисковая партия нашла его совершенно случайно, повезло — сработал автоматический маяк. А мог бы и не сработать, тогда бы была полная тишина.

Второй — как раз и нарвался на камушек. И не успел надеть скафандр. Не успел или не сумел, никто не знает. Нашли его только через год, и тоже — случайно. Аварийный маяк уже почти выработал ресурс, когда его сигнал уловил оказавшийся неподалеку другой шахтер.

Так что третья примета говорила, что аварийный маяк должен стоять на "подтверждении". Раз в неделю настоящий шахтер должен вручную перезапустить модуль маяка, иначе — он включится и начнет орать на всю округу просьбы о помощи.

Может быть, это и не спасет шахтеру жизнь, но хоть позволит его трупу не скитаться неотпетым вечно.

Ради этого приходилось даже просыпаться. Большая часть его времени так и проходила — запустил зонды, лег спать, проснулся, перезапустил маяк, посмотрел вокруг и на приборы, и отправился спать дальше. В одиночку — тяжело все время бодрствовать, да и никакого ресурса не хватит. А никому не хотелось мотаться обратно к орбите Марса порожняком, только для того, чтобы прикупить припасы. Камера глубокого сна легче, чем еда, вода и воздух. А здесь, в поясе — еще и значительно дешевле.

Вольные шахтеры должны были считать деньги. Пусть их и снабжала MBM, но когда-то каждую монету придется отдавать. И это точно не получится, если возвращаться на внутренние орбиты без груза.

С одной стороны — груз здесь был повсюду, почти пять сотен тысяч камушков, мирно дрейфующих в пространстве, аккуратно внесенных в автономную базу поисковика. Большая часть из них даже показывалась на объемной карте, что Михась время от времени включал в рубке. Нечасто. Оно вообще нечасто включал что-то лишнее, потому что все лишнее требовало энергии, а выдвигать без крайней нужды солнечные батареи — верный путь к их скорой кончине. Все-таки, пыли здесь было значительно больше, чем в "пустых" зонах системы. Говорят, астероиды сталкиваются. Иногда. Иногда в местных терминах — раз в тысячелетия.

Но до того, как сюда пришли они, шахтеры, тут успело скопиться всего, чего только душе угодно. И пыли в том числе.

Так вот, груз здесь был повсюду, да. Вот только далеко не любой астероид подходил. Далеко не за каждый на орбите Марса могли зачесть на твой счет деньги. Контроллеры — парни неподкупные, это все знают. Единственные неподкупные парни во всей этой мешанине из чиновников, кружащейся вокруг больших денег.

Больше всего платили за лед. Лично Михась, например, еще ни разу не находил полностью водяной астероид, хотя, говорят, одному это удалось. Правда, и тот нашел лишь кроху — полсотни метров в диаметре, но это был джек-пот. За такое платили очень хорошо. За то, чтобы обрушить на поверхность Марса (или вернее, растопить в его атмосфере) подобного малыша, платили очень хорошо.

Такова и была цель.

Еще больше платили за углекислый газ, ну или за кислород, если кто-то все-таки надеется найти его в чистом виде. За любой газ, который можно бы было превратить в кислород. Неплохо окупался азот.

И всего этого здесь было не найти. Во всех этих четырех, пяти, может больше тысячах камней не так уж и много оказалось замороженной пиццы. Никого не интересовал базальт. Мало кого интересовало железо, хотя от безысходности, только чтобы не возвращаться порожняком, некоторые тащили с собой что-нибудь из железной группы. Железо брали, пусть и дешево — у Марса все пытались начать плавку и подготовку массивных деталей кораблей, все — лишь бы не поднимать их с поверхности Земли на орбиту. Но пока — только пытались.

Так что все искали лед. Не обязательно водяной, любой лед, хоть из углекислоты. Хорошо бы было нарваться на небольшой хвост, превращающий тихий астероид в шумную комету, а заодно явственно показывающий, что он состоит не только из камня.

Хорошо бы.

Кометы, большинство из них, вычислили прежде всего. Еще с Земли. С тихими астероидами было посложнее, хотя все те из них, кто был больше пары километров в диаметре, тоже давным-давно попали в каталоги. С ними еще оставались кое-какие надежды, потому что с Земли далеко не так просто надежно оценить состав. Иногда — это легче все-таки сделать на месте.

Лишь иногда.

Так Михась и потерял зонд. Всего лишь ловил сигнал, который транслировали от Марса, обновлял карту. Почти обновил, когда понял, что зонд находится на границе зоны устойчивой связи, и, если он хочет иметь его в коллекции, то неплохо бы было двинуться в его сторону. Остальные зонды разошлись поближе, один он вообще отозвал, другой крутился неподалеку, третий — был если и не по дороге, но и не удалялся. Но вот если бы он двинулся прямо тогда, то не сумел бы выловить все обновление карт. А что здесь, в поясе, делать без карт?

Герои стахановцы тут никому не нужны, потому что от них нет никакого толку. А карты — нужны всем. Негласная (но очень настойчиво поддерживаемая с Земли) хартия шахтеров требовала отдавать все новые сведения о расположении астероидов, не имеющих коммерческой ценности (то есть почти вообще обо всех) в базу.

И эта же хартия требовала, чтобы обновления "карт", включающие в себя и все новые открытия, и даже последние спектрограммы с телескопов на земной орбите, также распространялись открыто. Для всех.

Обновление он докачал, но теперь — потерял зонд. Хороший зонд, усовершенствованный. Сигналы с этих зондов находили ему мелкие астероиды, пропущенные телескопами. И даже не очень мелкие. Пояс слишком большой, и далеко не до каждого камня у астрономов добрались руки. Зонды находили ему и совсем небольшие булыжники, что пару раз спасло его от возможных столкновений.

А после триангуляции, если Михась считал, что нашел что-то интересное, то ближайший зонд мог даже провести предварительную удаленную пробу, с некоторой погрешностью, но дающую возможность предположить, что за фрукт висит в пространстве. И можно ли его слегка надкусить.

Так что теперь Михась второй день аккуратно, медленно, двигался в направлении, где исчез последний зонд. Он же не хотел упустить Тот Самый Астероид.

Тем более не хотел терять зонд.

По всем расчетам, зонд уже должен был объявиться, но сигнала от него так и не было, что выглядело крайне странно.

Загадочно.

Даже если предположить, что зонд ждет его у Того Самого, то не мог же астероид его съесть? И от столкновения автоматическая маневровая программа зонда его бы уберегла. Разве что наткнулся на камень и потерял управление? Но даже тогда Михась надеялся, что обнаружит хотя бы остатки от аппарата. Здесь было пусто, настолько пусто, что сложно было пропустить блестящий зонд. Большинство астероидов, из тех, что покрупнее, были едва видны, и расстояние до них позволяло им не отсвечивать.

Михась вздохнул и забрался в тренажер. Он был из тех людей, из тех немногих, кому легче думалось во время физической активности. Поэтому он начал рассеянно двигать ногами, имитируя приседания. Где-то внутри тренажера соленоидные катушки создавали заданное сопротивление его движению, так, чтобы его текущие возможности позволили ему сделать двадцать-тридцать повторений. Слишком много для увеличения мышечной массы, но ему меньше всего хотелось сейчас потяжелеть. Просто нужно было размяться.

Даже эти упражнения были безотходными. Не то место и не то время, чтобы позволить себе заниматься спортом, даром выбрасывая свои калории в эфир. Экономия должна быть во всем, и, если уж человек так устроен, что не может безопасно отключить свое тело и заставить работать только мозг, то каждое движение этого тела должно возвращаться в дебет энергетического баланса корабля. Каждый его жим заставлял катушки генерировать ток, откладывающийся в псевдо-сухих аккумуляторах корабля. Все лучше, чем лишний комплект солнечных батарей.

Закончив подход, Михась не вылезая из тренажера дотянулся до пульта, и снова включил обзорную голограмму. Впереди не было ничего. Не только зонда, но даже астероида, за которым тот мог прятаться, или в который удариться. Никаких обломков, следов аварии или взрыва. В зонды на критический случай специально монтировался контейнер с мелким серебристым конфетти. Легкий хлопок слегка сжатого воздуха — и все окрестности оказывались заполненными приметными даже издали кругляшками.

Если бы с зондом что-то случилось, то такого пакета хватило бы, чтобы вокруг зоны аварии серебрилась сфера в несколько сотен метров диаметром. Достаточно, чтобы обнаружить это место как визуально, так и любыми, даже простейшими приборами, настроенными на отражение света, или радиосигнала. Более того, сфера становилась лишь заметней со временем, расходясь все шире.