Из сарая давешний красноармеец выволок на закорках сокамерника. Командир поднялся, открыл дверь в дом.— Гвоздев! Аккуратнее неси, не мешок ведь!Гвоздев матюкнулся сквозь зубы. В хате было довольно чисто, на лавке сидела бабка и вязала какую-то кишкообразную вещь из серых ниток.— У меня свечка есть, как раз для покойника!Гвоздев непечатно предложил, куда именно бабка может засунуть себе вышеупомянутую свечку. Бабка в долгу не осталась. Командир согнал с лавки обоих и принялся ощупывать сокамерника. Делал он это весьма умело.— А он кто?— Паша надеялся на какую-нибудь диетическую пищу, например, мисочку лапши для своего желудка. Но от оскорбленной бабки он смог добиться только странного слова "анциболот". — Фершал, — Гвоздев деятельно шарил по кухне и уже обнаружил: банку смальца, венок из чеснока с перцем под потолком и местный хлеб-паляныцю.Паша только облизнулся. Непонятный командир немедленно припахал Гвоздева к поиску самогонки, а бывшего студента — ставить чайник. Бабка, оценив урон припасов, разразилась новой тирадой по поводу бандитов и совести. Полбанки смальца, за раз. Крепкий у товарища красноармейца желудок!

Бабка продолжала вопить, спички премерзко воняли, Гвоздев что-то разбил, судя по ругани из подвала. Паша плюнул и решил посмотреть, что там с сокамерником.Сокамерник жадно хлебал воду, давясь и кашляя. Гвоздев вылез наполовину.— Ты смотри! Не сдох! — Что грохнул? — командир отобрал у жертвы белогвардейцев кружку, хоть тот и не хотел отдавать. — Помидоры. В них мышка заквасилась. — Мясо, — сокамерник облизнулся. Гвоздева перекосило. — Тьху! Палий, ты з глузду зьихав?— Не знаю. Гвоздев нырнул обратно в подвал. Командир вернулся с полной кружкой воды.— На, только не залпом. Я твою блевотину убирать не буду.

— Нету здесь самогонки! — доложил Гвоздев, чем-то чавкая, — капуста только.— Нету самогона, нету, на похоронах капитана Зеленцова весь выпили, — злорадно доложи-ла бабка.— И от чего ж он скончался?— командир просто млел от таких новостей. Так повезло!— Вот этого бандита допрашивал! — бабка ткнула пальцем в никого не трогающего махновца, — а тот его и укусил, палец указательный откусил, с ногтем который. От у него и прикинулось. Сутки, сердешный промучался.Палий зыркнул на бабку. Кому заражение крови, а кому и два ребра сломали, когда били.— И за постой мне даже заплатил,— бабка предавалась воспоминаниям о покойной контре, не обращая внимания на слушателей.— Ага. Керенками, — неугомонный Гвоздев вытащил из-за иконы пучок банкнот. Бабка потеряла дар речи и несколько секунд хлопала глазами.— Зато ихний племянник со мной всегда здоровался!— То не племянник, то племянница. Постриглась да форму нацепила, — мечтательно заметил Палий. — От молодежь пошла! Разве ж так можно! От я в ее годы!— Тю, та что тут такого? Ну в штанах, ну стриженая, так это удобно, меньше воши будут жрать, — Гвоздев с наслаждением почесался, — только ж погоны нацепила. Дура.— Красивая, правда. Ох и красивая. — Но дура. Умный человек погоны не нацепит.— Умный человек и до большевиков не пойдет, а ты в разговорах красуешься, пристрелить ненароком могут.— Ну не падлюка? — Гвоздев развел руками.— Пять минут назад подыхал, а теперь вякает себе как ни в чем не бывало.

Палий не ответил. Но Паша бы на месте Гвоздева куда-нибудь спрятался. Желательно на Ямайке. И следовало уточнить одну вещь, хоть она и казалась очевидной.— А какому политическому направлению я обязан жизнью?— Я — эсер, вся эта вшивая орда — махновцы. Или были ими вчера. Гвоздев вот большевик.— Меня исключили! За таинственное исчезновение партийной кассы аж до германской войны. И от Жлобы я сам ушел. Руками махать мастер,— Гвоздев поймал очередную вошь и давил насекомое с чувством, медленно и аккуратно. Эсер зевнул. — И кассу ты, конечно же, не брал.— Там хватило Лолочке на чулки и на мороженое.Палий фыркнул. Паше было глубоко начихать на кассу, но вот голод никуда не делся. Им-то хорошо, наелись всякого, жирного, да острого, а гастрит этого не любит. Бывший студент тяжело вздохнул и решил погулять по деревне. У кузницы стояли разномастные лошади под присмотром знакомого жирдяя. Кузнец трудился над правым задним копытом пятнистой лошаденки, снимая подкову. Жирдяй сокрушался по поводу захромавшего животного. Паша предусмотрительно обошел коновязь по широкой дуге. О, вот на окне мисочка с варениками стоит. Может, поделятся?Паша постучал в ворота.

Ворота открылись сами. Сразу за ними сидела здоровенная черная собака. И вид у нее был голодный. Паша икнул. Собака смотрела немигающим взглядом. Из дома раздался противный детский голос:— Самогона нет! Юхима — тоже!— А куда он делся?— Та за мануфактурой поехал. — А кто-то из взрослых дома есть? — Та сказано вже — Юхим за мануфактурой поехал. — А почем вареники?— Керенки можешь запхнуть себе в задницу. Паша порылся в карманах. Десять копеек, ключ, чеки из магазина, бумажные носовые платочки с запахом мяты. — Нету денег — давай пиджак. Якраз на Юхима будет.Бывший студент наконец-то догадался посмотреть на окошко. Из него торчало дуло. Собака зевнула во всю пасть. Есть хотелось нечеловечески.— Вареники хорошие, с сыром. — Так тут собака, я пройти не могу, — голод победил. А пиджак можно новый достать. — Бандит! Домой! — собака лениво побрела к будке в глубине двора. Через три минуты Паша остался без пиджака, зато с целой миской вареников с творогом, да еще и сметаной политых. И ложку дали. Но в дом его все равно не пустили. А ночевать пришлось в доме у старосты. На печке. Под полушубком. В полушубке жили блохи.

— Вставай, студент! — голос был полузнакомый. За окном было темно. — Мне к третьей паре.Полушубок был бесцеремонно сдернут на пол.— Ну зачем?Паша открыл оба глаза. Керосинка светила еле-еле.— Который час?Бессовестный человек почесался, судя по звукам. — Пять утра. Паша искренне не понимал, как можно вставать в такую рань. Но с кухни уже тянуло чем-то жареным.Чем-то жареным оказалась яичница. По столу деловито бегали тараканы, черные, блестящие, толстые. Бабка резала хлеб. На вкус прогрессора, яичница была недосоленной, а хлеб — липковатым. Но вполне приличный завтрак. Чая и кофе у бабки тоже не водилось. Компот-узвар — был. Гадость кислая. Село не собиралось спать: по улице сновали люди, пастух с обрезом за плечами гнал стадо коров, вразнобой кукарекали петухи. Бывший студент изрядно замерз. Хорошо махновцу — в кожанке. До переноса Паша при встрече с таким человеком на улице обошел бы его десятой дорогой. Бандит, как есть бандит: рожа небритая, нос сломанный, лохмы черные, нечесаные. И одет черти-как: кожанка с брюками в полосочку не сочетается. И сапоги со шпорами, при ходьбе звякают. Наконец-то нужная хата. Во дворе хмырюга с хозяйкой ругается — и борщ ему кислый, и борща этого мало, и пересоленный он вдобавок.— Демченко! Дай хлопцу амуницию!Хмырь обернулся. Милый Боже, ну и рожа! Мало того, что рябой, так еще и одноглазый. — Вот этому? Он хоть стрелять умеет?— Умею, — пискнул Паша. — По макитрам спьяну? Ты где его взял? Ни зброи, ни одежины нормальной.— Так потому к тебе и привел.Демченко, тихо, но разборчиво матюкаясь на тему тупых байстрюков и жидомасонов, пошел в хату. Палий последовал за ним.— Шо стал? Тебе отдельное приглашение нужно? На серебряной бумажке?Паша только вздохнул и шмыгнул за ними.

Хата была завалена барахлом из махновских запасов. В узле деловито копались три женщины и маленький мальчик с латкой на штанах. Демченко критически осмотрел вываленное на лавку — полушубок в пятнах, с тремя дырами в спине, брюки-галифе, с дырой на правом колене, френч с погонами ,хороший френч, но без пуговиц, богатырка, с дырой как раз по центру синей звезды и ошметками мозгов вокруг нее. Бывший студент позеленел. Демченко выудил из узла почти что не грязную шинель с малиновыми погонами, швырнул Паше. — Ану примерь!Пaша чуть не выронил обновку. Всего одна дырочка. Напротив сердца. Не повезло белогвардейцу. Прогрессор тяжело вздохнул, одел шинель, застегнул пуговицы. — Ну прям дроздовец. Може, к стенке поставим? — Та не, повесить проще. Тут груша хорошая, высокая, ветвистая, — Палий улыбался во весь рот.

У Паши подкосились ноги. — Эй, эй, шуток не понимаешь? Барышня кисейная.— А вот погоны спороть надо. Я от Гвоздева каждый раз шарахаюсь, рука до нагана тянется.Погоны, по мнению прогрессора, были очень даже красивые. Наверное, прежний владелец шинели ими гордился. Но оторвали их в две минуты. Демченко отогнал дитятко от другого узла. Из него выпирали какие-то углы. А после развязывания веревочек стало понятно — три винтовки, штук шесть револьверов и пистолетов, три коробки патронов. — Дядьку, дайте ливорверта!— Ремня я тебе дам! Брысь отсюда!— Чи вам жалко?— Жалко! И патронов мало!Паша посмотрел на ассортимент. Негусто. Вот этот револьвер симпатично выглядит, вороненый такой.— Можно?— Ну точно барышня кисейная. Палий, где ты его взял? — Да нигде я его не брал! Сначала он на меня свалился, когда контра в сарай запхнула, потом извинялся.— Я не шпион, я сначала сбежал от красных, а дальше вы и сами знаете.— Паша похолодел. — Отсидеться вздумал? — Демченко смотрел с тупым интересом, как Барсик на холодильник.Прогрессор обреченно кивнул.— Ничего, привыкнешь. Иди отсюда уже, не морочь мне голову. И наган не потеряй!На улице уже немного рассвело. Паша шагал за махновцем, периодически гладя наган в кобуре. Жизнь определенно налаживалась. Возле кузницы Гвоздев и жирдяй с помощью отвертки и растакой матери пытались чинить трофейный пулемет.

О, вот и знакомая хата. А обед будет ой нескоро. Палий зашел в сарай, вышел оттуда с кучей вещей в руках, ткнул в руки Паше, вернулся в сарай. Седло, и какая-то тряпка. Махновец вышел из сарая с конем в поводу. И это животное не выглядело дружелюбным. Здоровенная тварь, косящая глазом на человека. Палий сел на крыльце, неестественно выпрямившись. Конь стоял посреди двора, шевеля ушами.— Чего вырячився? Твоя теперь коняка. Звать — Валенок. Седлай да едь.Паша никогда особо не мечтал о собственной лошади. Мерин к закидыванию седла на спину отнесся спокойно. Сколько ж тут ремней! Ага, вот эти надо бы затянуть. Ух ты, получилась оседланная лошадь! Тряпочку на седло постелим, а то на таком твердом сидеть неохота. Как бы на лошадь сесть? Вот это вроде стремя, в него бы ногу запихнуть, только какую? Левую, что ли? О, залез! — А как с места сдвинуть? — Да каблуками в брюхо пни, он и пойдет. Валенок фыркнул. И действительно пошел. Медленно так. А трясет как! Хорошо, что тряпочку постелил, а то бы весь зад о седло отбил. — Стоять! Ты что делаешь, уголовник?! — Паша опешил. Похоже, это к нему обращались.— Ану спешивайся. Бывший студент с великим трудом слез. Ноги болели невообразимо. Махновец смотрел на него как-то странно. — Расседлывай. Паша мелкими шагами приблизился к мерину. Тот стоял себе посреди двора. Расстегнул подпруги, потянул седло на себя. Тряпочка шлепнулась под ноги. — Потник поднял. — Чего? — Потник поднял. Он у тебя под ногами лежит. Вытряхни хорошо, — Палий встал, подошел к мерину, почесал ему шею, провел ладонью по спине. — Стели потник на спину, и чтоб ровно лежал! — Кому?Махновец расхохотался. Паша, борясь с желанием дать ему в ухо, принялся седлать мерина заново. Валенок перенес это стоически. К обеду несчастный прогрессор научился чесать коню шею и класть потник под седло, был не один раз обруган нецензурными словами и понял, почему кавалеристы ходят враскоряку.

От жестокой смерти Пашу спас командир, решив проверить, а умеет ли новичок стрелять. На этот раз прогрессор так не опозорился, всего-то попал в банку из-под тушенки один раз на бегу и один раз стоя, три раза в забор, напугал Гвоздева и случайно убил собаку. Эсер плюнул, посмотрел на дыры в заборе и трупик Жучки, развел руками. — Инженер на мою голову! Поедешь с Демченко, в обозе. Все равно пулемета у нас пока нет.— Не починили?— Нет. Да и патронов под него у нас нет. Все люди как люди, а их благородие Зеленцов пользовался французским пулеметом. Отсыпается отряд, коней перековывает, оружие чинит, самогон местный истребляет. Ну и девок портит, куда без этого? Хоть бы кузнец не узнал, кто к его дочке через окошко вторую ночь подряд лазит. А что Рябко при виде Гвоздева хвостом вилять начинает, аж будка трясется, так мало ли что? Ну любит человек собак, вот пес до него и ластится.

И никакого тебе культурного отдыха. Разве что байки фельдшерские слушать — как бабка утюгом радикулит лечила, ожог третьей степени заработала на пояснице, да как один дурень отлил на собаку, а она ему жизненно важный орган откусила под корень, от чего дурень и скончался в жутких муках. Или как у фельдшера была банка с заспиртованным бычьим цепнем, которого он назвал "Пантелей Терентьич" и пугал им молодое поколение, приучая его мыть руки хотя бы раз в день. Очень интеллектуальное времяпровождение! Но это лучше верховой езды на порядок. Оказывается, Паша неправильно сидел в седле. А корректировать его осанку Палий взялся нагайкой. Ну нету мозгов у человека, нету! Бить-то зачем? И еще так удивился, когда ему это сказали. Зачем-то по посуде на заборе нагайкой шарахнул, от мисок только осколки полетели. Интересно, как там Лось? Тоже зад о седло отбивает? Или висит, вокруг своей оси крутится? Местные говорят, что тут какой-то Терентьев гуляет. И на махновцев у него большой зуб. Ой-ой. А пулемета нету. А жить хочется. А еще про какого-то Ворона говорят. А кто тот Ворон, этого никто не знает. Одни говорят, что он офицер, и за царя любого убьет, другие — что большевик аж из Москвы, и в отряде у него пятьсот человек и сто пулеметов. А еще говорят, что в степи огоньки горят да ночью бой слышен — кони ржут, люди орут, сабли звенят. И если на те огоньки пойти, то пропадешь.

Отряд медленно тащился по степи под частым весенним дождиком. Холодным таким дождиком. Обоз уже два раза застревал. Хотя какой там обоз — одна телега с барахлом и тентом. Как в деревне стояли — ни дождиночки, хоть на крыше загорай. Как вышли — хоть выжимай повстанца вместе со штанами. Ну не паскудство? Так и воспаление легких заполучить недолго. В обозе на голову не капает? В обозе Демченко. И лучше вымокнуть, чем его слушать. Тупое сельское быдло, по мнению очередного новобранца, гимназиста Митеньки. В этом Паша был с гимназистом полностью солидарен. Гимназист проводил там подзатянувшиеся каникулы. Родители рассудили, что в сельской местности их чадо совершенно точно ни во что не вступит. Держи карман шире! Теперь сынок, верхом на кобыле Варьке, с браунингом в кармане гимназической шинели сеет анархию. Если б он это молча делал, цены б ему не было. Можно подумать, кого-нибудь интересуют его оценки по латыни! Да и то, пока боя нет — пусть трепется. Паша поглубже натянул трофейную фуражку без знаков различия на уши, ускорил Валенка пинками под сытое гнедое брюхо и перебрался поближе к вшивой орде, рубакам отрядным. Там шла оживленная дискуссия на тему, куда же делся от такой шмат сала для кулеша и кто конкретно его схарчил. Коган отрицал на всю степь, мотивируя это тем, что он сало не ел! Вообще! Никогда! Ему вера не позволяет! И он действительно сало не уважал и свиней резать не помогал. И даже кровянку не ел. Палий бы мог, и еще как, но у него было алиби в форме разведки на три версты вперед. Гвоздев? Гвоздев ничего не жрал с прошлого вечера и с ужасом ожидал ближайшего привала. Да что ж это за жизнь такая? Да не делал он ничего с теми зубами, чтоб они так болели! А командир уже в сумке своей роется, щипцы ищет. "То не больно, только глазки лопнут", — приговаривает. Если не эти трое, то у кого ж еще наглости хватило?— Это не я, — на всякий случай сказал Паша. — Тоже отпадает. Он жирное не жрет.Командир поежился, дождь в очередной раз попал ему за шиворот.— А кто? Вопрос остался без ответа — к отряду приближался черный, мокрый и очень злой всадник.