| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Поживем и увидим, — и, скинув по пути туфли, припустила к длинному озерному мостку.
Вот одно сейчас было у нее желание. Одно осталось — смыть с себя всё. Его хмельное смердение, руки потные. И девушка уже дернула за тесемку свою юбку, когда... хр-рясь! И развернулась назад (неужели, догнал?). Нет. Стэнка с прищуром вгляделась в темноту берега. Проплешина песка меж густых камышей была пуста. Лишь у самой ее кромки на камне качнулась вперед чья-то большая темная фигура. Да так и замерла.
— Кто здесь? — как ни старалась произнести слова тихо, озеро подхватило их, унесло прочь в туман. Стэнка сглотнула слюну и осторожно пошла назад по качающимся доскам. — Кто здесь? — повторила, не отрывая глаз от сидящей фигуры.
— Прошу прощения, — тоже тихо, вдруг, отозвалась та.
Девушка склонила набок голову: голос мужской, густой, незнакомый.
— За что просите? — остановилась в сажени(7) напротив. И поддернула в руке юбку.
Мужчина вновь качнулся и на этот раз уже поднялся с камня.
Девушка изумленно выдохнула — перед ней стоял... священник. Правда, молодой. Высокий, с убранными назад светлыми волосами, усами и бородой, густой, но не отвислой по-козьи, как у Отца Криспа. И, все ж, священник.
— А-а, — лишь смогла она открыть рот.
— Отец Зоил. Новый настоятель здешнего храма, — дернул он в ответ неловко плечом. — Еще раз прошу прощения за то, что не позволил вам... Искупаться?
— Ага, — кивнула Стэнка. Мужчина не шелохнулся. — Мне что, теперь тоже... представляться? — вот же глупость: стоит у озера, в ночи, с поддернутой юбкой и... представляется священнику.
Тот ситуацию также видно оценил и милостиво улыбнулся девушке в свои усы с бородой:
— Приходите завтра в храм на утреннюю Службу. Там и познакомимся.
— Ну, так... — фыркнув, опомнилась она. И подхватила одной рукой с песка туфли. — Меня Стэнка зовут. Стэнка Дивнич. И я — здешняя... ведьма, — сказала и пошла прочь. Так и не искупавшись...
_________________________________________
1 — 1 пуд равен 16,38 кг.
2 — Трава, отвар из которой прерывает беременность на ранних сроках.
3 — Копии конкретной иконы.
4 — То есть, совместно с окрестными деревнями. У каждой из них имелся свой "именной День", на празднование которого съезжались остальные. Начинался он обязательной Службой в местной церкви, а заканчивался массовым застольем и гуляньем. У Стожков, к слову, праздником всклад был День Св. апостолов Петра и Павла.
5 — По-береднянски, месяц июнь.
6 — Береднянского самогона.
7 — 1 сажень равна 2,13 метрам.
ГЛАВА 2
С Ником у нас уговор. Мне — без разницы, а ему — приятно. И ответственно. Так отчего не переложить ответственность на широкие мужнины плечи? Но, под моим чутким руководством. Это ведь целая наука и моя родительница в ней — маститый магистр. Она и посоветовала: "Доверяй, но, проверяй"... ой, это не про то... А! "Уступай, но контролируй!" Но, тысь, моя майка...
— Ник, да ни за что на свете!
— Но, почему? — набычился мой муж. У него-то память прекрасная. Это мне можно на временные обвалы списывать.
— Да потому что, мне это имя не нравится, — применила я свой главный аргумент и увесомила второстепенным. — "Конрад" на исходном немецком — "храбрый советник". И еще не хватало нашему сыну податься на службу к королю. Да лучше сразу в глушь и там, в землянке жить и грибы на продажу выращивать на трухлявых пнях.
— Ну, ты... — выдохнул Ник на оглашенный бред. Потом вдохнул, глянул на меня очень внимательно. Я на всякий случай сделала строгое лицо (еще строже). — Можно подумать, он у нас...
— Вот и подумай еще.
— Агата?
— Любый мой, на свете много нормальных мужских имен и у тебя навалом времени. Но, только не Конрад... Конрадюша... Конря... Кондрат.
— Кон, — буркнул Ник и отвернулся к окну. — Это уже третье имя и, в конце концов...
— Любый мой, а где сковородка, что нам подарили на годовщину?
— Зачем она тебе? — махом подобрался за столом вопросивший.
— Применю. По назначению, — уведомила я его.
— Висит над плитой и-и...
— Что?
— Мне пора на службу.
— Так, а я...
— До вечера, любимая. Варвару из гимназии сам захвачу, а то прошлый ее подвал на Вольной площади открылся! До вечера! — дверь в прихожей хлопнула.
Я лишь плечами пожала: а что такого? По делу ведь его спросила. Может, я блины печь начну? Хотя другие у меня планы — мама. Родительница. Вот к ней и махнем:
— Так ведь, мой безымянный сын? — провела рукой по животу. — И скажи мне огромное спасибо за то, что ты — не Конрад. Отстояла твою честь в который раз... А где мой шарф?..
У беременных навалом дел. Важных и неотложных. И я, зевая во весь рот, нарисовалась на родовом крыльце с единственной целью: быстро удовлетворить любопытство, ну и помочь при случае:
— Мама, здравствуй. А чем у тебя так вкусно пахнет?
Родительница моя смиренно отступила в сторонку:
— Свежим рагу.
— Овощным?
— А кто ж знал, что ты к нам на обед?
— Незнание закона не освобождает от статьи по нему, — тяжко вздохнула я уже на пороге кухни. — А что-нибудь еще есть?
— Постное? — протиснулась мимо хозяйка закромов. — Хлеб с земляничным вареньем. Обыкновенный.
— А-а... Давай. И на будущее мама...
— Ох, доча, — махнула та рукой, заставив меня вспомнить о своей "миссии".
Хотя если ненадолго про нее вновь забыть... Пост — познавательный процесс. И, честно говоря (Стэнка то поблизости не мельтешит), то, что надо, для переоценки даров жизни. Очень освежает ее восприятие. Вот, например, с тем же хлебом. Казалось бы, что может быть проще? Ан нет! Хлеб в столичных бакалеях бывает: чидалийский овощной, хлеб с сыром и чесноком (не для меня из-за скоромного сыра), джингарские лепешки с зеленью, горчицей, орехами, семенами, хлеб старомодный деревенский с медом и яйцом (и опять я мимо ртом). Да их горы этих хлебов на любой вкус и цвет. А если говорить о крупах, рыбе, овощах, грибах. М-м-м... И то, что раньше воспринималось как обыденная простота, приобретает совершенно новые ноты. А состояние — хоть тарелку с верхом наверни, но, летишь (не смотря на "якорный" живот)... Только один в этом познавательном процессе есть "побочный эффект": глаза закрою — тут же жареная курица на блюде... Думать о светлом...
— Мама, что у вас с папой стряслось?
— В каком смысле? — подняла она от кружки свои глаза.
— В обоюдном. И не юли. Я все равно дознаюсь. Да и не честно это: все в курсе, кроме меня.
— Откуда ты...
— Ма-ма!
— Лишь Гортензия и Нинон. Остальные... догадываются.
— Да о чём?
— "О чём"? — скуксилась родительница. — "О чём"... О том, что твой отец завел себе любовницу на стороне.
— Тысь... моя майка. Не может этого быть, — категорично отрезала я. И бухнула на отрезанный ломоть три ложки варенья.
Мама уныло проследила за процессом, ни слова ни проронив. Лишь губки поджала. Видно, и в правду, уверовала, иначе б... А что "иначе" то? В Бередню ломанулась по дочернему примеру? Или в Анкрим? Вчера читала в газете (да!) об этой стране через океан на восток от Бетана. Основана монахами и мореходами-оборотнями. Предками нашими то есть... И к чему я про нее? — Мама, папа на измену не способен.
— Угу, доча, — глубокий вздох и взглядом в потолок.
— Я тебе точно говорю. Да он ни на кого, кроме тебя и не смотрел никогда. Лишь...
— А вот это — совершенно верно! — вмиг взбодрилась она. — Потому как сказано в прошедшем времени. И-и... не думай, доча, не переживай. Не хватало тебе из-за этого... кобеля седого здоровьем своим и сына рисковать.
— Папа — не "кобель"! — в ответ взъелась я.
Мама выкатила глаза:
— Агата, ты только... тихо-тихо...
— Папа — не кобель. Да, тысь моя майка, может у тебя и доказательства его "кобелизму" есть?
— Доча, я тебя умоляю...
— Выкладывай их, давай! — поздно умолять, дочу понесло. И где теперь это стэнкино "светлое".
Родительница видно оценила момент и мольбы свои свернула, захлопнув рот. Потом его раскрыла:
— Тогда слушай.
— Четырьмя ушами, — уверила я ее.
Мама скосилась на мой живот:
— Началось всё месяца два назад.
— Можешь мне говорить, — ну и дела.
— Я и говорю... А ты не перебивай. И так мысли путаются и вся жизнь, прямо, проносится передо мной, прямо проносится...
— Ма-ма!
— Месяца два назад. И сначала я лишь удивлялась переменам, а потом...
— "Перемены" в чем выражаться начали? — по-деловому влезла я.
— А со смены костюма его, — поскребла рассказчица ногтем по скатерти. — Раньше все время в простом своем ходил. Ну, в двубортном, что мы в Либряне четыре года назад купили, и, вдруг, в кашемировый парадный перелез. Представляешь?
— "Четыре года назад"? — скривила я набок рот (как минимум, плюс восемь фунтов к папиному "скромному" весу). — Представляю... Дальше что?
— Дальше и рубашки, доча, — увесомила родительница. — И белье. То вообще в день мог по два раза. На обед заглянет и чу — в другом обратно бежит.
— Ага, — а вот это уже... да ничего не "уже". — Еще что?
— Пахнет от него стойко дамскими духами, — добавила мама. — Только аромат сложно уловить. Он какой-то... странный, что ли. Все время разный и одинаковый. И еще он сам стал этот свой костюм чистить и ботинки. Каждый день.
— А говорит-то что про такие "перемены"?
— Ничего, — вздохнула она.
— Как это?
— А кто ж с ним разговаривает?
— Вот это — новость у нас! То есть, вы уже два месяца друг с другом не говорите?
Мама кивнула, потупясь в пустую вазу из-под варенья. Я — нахмурилась всерьез...
Мой папа Людвиг — "кобель". Нет, это невообразимо даже с моей фантазией, жизненным опытом и полным отсутствием понятия "греха" (у магов иммунитет на него). Да мне папу проще модной столичной портнихой представить, чем в данной "сложной" роли. И не потому что я его люблю, а просто... не его это. Слишком брезглив, прямолинеен и ленив. А еще любит маму. А она, значит, "молчит". Ну, конечно, с ее-то чувством вины за собственное "сложное" прошлое...
— Ладно, я пошла, — и боком вылезла из-за стола.
Родительница вслед подскочила:
— Ты куда?
— А "куда" я?.. — и почему без сковороды? — Сначала в туалет, потом — на папину службу.
— О-ох! — снова упала та на стул. — За-чем, доча?
— Наверстывать два месяца тишины.
— Я — с тобой!
— Сбоку помолчать? — строго спросила я.
— На скамейке посидеть, — буркнула в ответ мама.
— А-а, ну, тогда пошли.
И мы с ней пошли...
Здание Главной канцелярии Ладмении пряталось меж высоких кленов в тихом дворе старой части столицы. Как и положено при наличии в государстве единовластного монарха. Да и само оно сильно смахивало на особнячок затворника среди суеты. Серокаменный такой, с черными решетками-ромбами на окнах и окованной дверью под строгой вывеской. Однако эта аскетичность щедро расцвечивалась охранной магией, наложенной трижды, что в купе (на энергетическом фоне) рождало совершенно другие радужные цвета. Впрочем, такая "защита" сказывалась на "подзащитных" крайне негативно: их природная энергия гасла уже в чакрах. Поэтому, в Главной канцелярии служили, в основном, люди. Магам же и алантам за "вредность" шла надбавка к жалованью и перстни из атрактина. Вот такая забота монарха о своем "невидимом фронте".
Мой собственный отец, уже пятнадцать лет, как заместитель начальника в отделе ремесел и торговли, сидел в скромном личном кабинетике на третьем этаже особняка. В самом конце коридора. Но, туда мы, естественно, не дошли (к охранной магии еще и охранники у входа плюсовались и, как назло сегодня там торчал незнакомый мне по прежним временам усатый хмырь). Пришлось гордо ожидать рядом с мамой на холодной скамейке у крыльца.
— Да не трясись ты. Все лучше, чем неизвестность.
Мама понуро скосилась на хлопнувшую слева от нас дверь:
— Смотря какая "известность" ждет.
Я и сама передернулась не то от стужи под задом, не то интуитивно (сильно уповаю).
— Здравствуй, дочь.
— Папа! — вышло с переливом. Родитель мой отпрянул, мама — напряглась, я — прокашлялась. — А мы тут... гуляли. Пап, мне бы к вам бы... приспичило.
Мой любимый "кашемировый кобель" удивленно вскинул брови:
— Агата, а подвалом домой?
— Наш лекарь-зануда лишний раз запрещает, — кстати, правда. — А к вам что, совсем, как за границу? И даже в твоем сопровождении? — вот здесь надо придать лицу трагизм, а позе неизбежность.
— Доча, а тут в скверике же есть... — испортила весь эффект не менее изумленная мама.
— "Вот помолчи сейчас", — пришлось на нее ментально шипеть.
— "Чудишь?" — уточнили в ответ.
— "Агата, ты серьезно?" — а это уже папа.
— Ага, — вслух оповестила я обоих. — Так что...
— Пойдем, — и родитель, наконец, развернулся.
Прямо через вечную толчею в холле, по лестнице с лунками в камне и уже на ее середине в нос ударил нет, не запах "дамских духов" (им от папы разило прочно), сырой известью, лакированным деревом и пылью:
— У вас здесь что? — и поддернула на всякий случай юбку.
Папа обернулся на ходу:
— Ремо-нт, — произнес со вселенским страданием.
— А-а... И давно?
— Второй месяц уж, — и оба пригнулись от грохота над головами.
— Не поняла? — сузила я глаза в лестничную высь.
— Ремонт, говорю! — проорал, глядя туда же мой отец. — И, видимо, у кровельщиков обед закончился. Магией бы уж давно справили, а у нас ведь ею... сама знаешь. Вот и страдаем второй месяц.
— Нет, ну надо же.
— Агата, ты о чем? — и уже на площадке верхнего третьего этажа отдышавшись, стряхнул с кашемировых плеч пыль. — Где у нас туалет, ты тоже сама знаешь. Или и туда проводить?
— Да не стоит, — великодушно разрешила я, водя по сторонам носом. — А где он? Ремонт? Несет, вроде...
— Ну да, мне и "повезло". Мало того, крыша потекла в аккурат над моим столом. Пришлось прошлогодний подмоченный отчет переделывать. Да и кучу всего остального. До сих пор по вечерам тут торчу.
— Так ты теперь без кабинета?
Родитель мой кивнул:
— Совершенно точно.
— А где тогда?
— В другом конце коридора.
— Я к тебе зайду. Попить воды.
— Конечно, заходи. Дверь тоже последняя направо. А я пока...
— Иди-иди, — и проводила взглядом кругленькую родную фигуру. — Ремонт, значит? Ну-ну... Ой...
Через семь с половиной минут, использовав "гостеприимство" соответственно предлогу, я уже стояла на пороге большого углового кабинета. Тысь, моя майка!
— Агаточка, дверь закрой, пожалуйста! — и это первое, что услышала, после чего сразу захотелось развернуться на сто восемьдесят.
А почему? Это был не кабинет, а оранжерея со всеми вытекающими отсюда (духотой, влажностью и вечной тенью). Причины красовались на широких подоконниках в расписных кадках и радовали глаз бледно-желтыми плодами, в коих я признала...
— Лимоны?
Почтенная госпожа Игнатюк (единственная знакомая мне из трех здешних обитательниц оранжереи), качнула своим "башенным" седым начесом:
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
