Посох

Певунья стояла в центре нарисованной на возвышении пентаграммы. У её ног лежал мужчина: голова была направлена в сторону чаши с шаром маны, раскинутые руки указывали на сосуды с прахом и кровью, ноги — на чаши с огнём и землёй. Дыхание лежавшего было размеренным, глаза закрыты — лишь неподвижность их указывала на то, что он не спит, а просто изо всех сил старается быть как можно спокойнее, чтобы облегчить задачу любимой. Вокруг мужчины, переливаясь туманными завихрениями, пульсируя от количества вложенной в него маны, тускло поблёскивал купол — защита пришедших на призыв Стихий от жадной силы Тарина.

Линнет, склонилась к мужу:

— Тар, любимый, прости, что не нашла решения сразу и тебе пришлось мучаться так долго....

— Ничего, — мужчина ласково улыбнулся, распахнув на миг глаза, — я не мучался, ведь ты была рядом.

По щеке девушки скатилась слеза:

— Надеюсь, там мы тоже будем вместе....

— Вместе, — Тарин мечтательно улыбнулся и закрыл глаза, — начинай.

— Да....

Занеся остро заточенный ритуальный нож, покрытый белым золотом с гравировкой из олова, Линнет запела:

Kartil' ilio Jizino mne

Takari fio salino mar

Amari komo, amari te?

Jifiro solo katari da.

Itino sasamy takat a ifar

Asfara katolo manoto ifar

Tamana asfara to katari mir

Vataryn katasi o tara jize. (17)

Линнет допела и застыла с высоко поднятым ножом. Прошла минута — ничего не происходило. Но вот рукоять в руках девушки похолодела, покрываясь изморозью, после хрусталиками льда покрылся клинок. Из заледеневшего ножа взметнулась белая искра и понеслась по кругу, перескакивая с одного Лика на другой и с каждой пройденной маской увеличиваясь. Пройдя последний Лик, она, увеличившаяся до небольшого шара, зависла на секунду над чашей с комком манны и, словно приняв решение, впиталась в нож, который тут же, промёрзнув насквозь, стал прозрачным.

Затаив дыхание, девушка держала в руках ледяной клинок — их надежду обрести, наконец, покой,— боясь сделать хоть малейшее движение: а вдруг разобьется.

— Чего ты ждёшь, Лин? Он же тает, поспеши, — произнёс Тарин, ощущая, как на ткань рубашки всё чаще падают капли.

— Да, надо спешить, — пробормотала Линнет и, покрепче сжав холодную, но уже скользкую от подтаявшей воды рукоять, занесла нож над грудью мужа, метя в сердце.

— Мама, стой! — Раздавшийся непонятно откуда крик заставил девушку замереть на месте. Вокруг Тарина взметнулась золотистая дымка и мгновенно приняла форму мальчика лет шести-семи, белокурого, с чёрными глазами и милыми ямочками на щеках. Он был одет в зелёную пижаму с эльфятами, а в руке держал плюшевого мишку. Стоял ребёнок с другой стороны Тарина, напротив судорожно сжавшей нож женщины.

Линнет смотрела на ребёнка, которого не видела уже четыре тысячи лет. Ребёнка, которому полагалось спокойно лежать в могиле, а не срывать ритуал неожиданными криками. Она смотрела на своего давно умершего сына Конни.

Мальчик лёг, закрывая собой Тарина и произнёс:

— Мамочка, не надо убивать папу. Мама, мамочка....

Мужчина дёрнулся и яростно прорычал:

— Так это из-за тебя умер наш сын? Ведь иначе ты не смогла бы принять его облик. Не слушай её, Линн, это моя сила. Жить хочет, мерзавка. Бей, Линн, чего ты ждёшь?

— Тарин, я не могу. Это же наш мальчик, Тар.

— Это не он, а проклятье, ниспосланное на нашу семью Стихиями — моя сила! Бей, Линн!

Линнет опустила руки, пальцы, сжимавшие ледяной нож ослабели и разжались. Девушка, забыв о магии, с ужасом смотрела, как тот падает на каменный пол. Вот, ещё миг, и он, ударившись о плиты, разлетится сотней осколков. Лики стихий подрагивали, Тарин, не имея возможности пошевелиться, затаил дыхание, отчаянно молясь о том, чтобы его единственный шанс уйти из этого мира не разбился. Само время в зале замедлилось в десятки раз, а воздух загустел до состояния вязкой массы.

Все смотрели на падающий нож, поэтому никто не обратил внимания на тень, метнувшуюся со скоростью молнии от входа к пентаграмме. А та не перебежав даже — перелетев границу узора в головокружительном сальто, упала как раз подле места приземления ледяного клинка. И время опять побежало с привычной ему скоростью — оно первое поняло, что бояться больше нечего.

— Вот Щрат, — на пол рядом с Тарином шлёпнулся эльф, подставляя руки в попытке поймать падающий нож. В удачной попытке, надо заметить. Юноша поднялся, являя присутствующим до боли знакомый лик. — Фух, еле успел. Не ждали? — спросил Фаиллерин, задорно улыбаясь. Тарин облегчённо вздохнул, Линнет же, протянув руку за ножом, поинтересовалась:

— Как ты здесь оказался?

— Ну, я, — состроив смущённую рожицу, эльф попытался поковырять носком сапога пол, — следил за вами с Марием. Задание у меня.

— Эллирион послал? — Фаи кивнул. — Никак не успокоится, старый интриган: всё ему надо контролировать. А уж если речь идёт о спасении миров, так тут сами Стихии велели, так? Вопрос был риторическим, потому повис в воздухе, а Линнет уже снова нацелила нож мужу в сердце, бросив эльфу:

— Отойди в сторону и не вмешивайся.

Мальчик всё так же лежал на Тарине, закрывая собой, но теперь рука Линнет не дрожала: за те короткие мгновенья, что орудие судьбы — ледяной нож,— падал на пол, она успела многое переосмыслить и понять, так что даже будь Конни настоящим, её рука бы не дрогнула... наверное: кто разберёт сердце матери. Сейчас же, когда от одного удара зависели жизни миллионов людей и волшебных существ, Линнет собиралась исполнить свой долг до конца, не взирая на преграды. Рука матери не дрогнула, когда нож пронзил фантом сына насквозь, вонзаясь в сердце мужа. Ну а о том, что глаза её были закрыты и из них двумя ручьями текли слёзы, мы умолчим.

— Линн, — Тарин улыбнулся и закрыл глаза. — Я буду ждать тебя....

Мужчина умер, сфера, сковывавшая его силу, рассеялась — за ненадобностью. Исчез и фантом мальчика, рассыпавшись на мельчайшие атомы. Вокруг тела взметнулся бурый вихрь. Пламя, весело плясавшее на одежде мужчины, тонкой струйкой стекло в чашу Стихии Огня, побеги и непонятно где хранившая горсть чернозёма — в чашу с Ликом Земли. Из вихря силы, бушевавшего вокруг тела, отделилось две струи — чёрная и белая, и устремились в сосуды Жизни и Смерти. Остальная же часть осела в чаше со сгустком маны. Та вспыхнула, покрылась изморозью и исчезла. Лики Стихий, получивших своё, тоже исчезли, забрав свои сосуды. Осталось лишь две чаши: Воды и Воздуха.

Линнет наклонилась к телу и тихо шепнула:

— Не торопись, я иду за тобой.

Девушка легла так, чтобы быть в центре пентаграммы, но поближе к оставшимся чашам и промолвила:

— Фаиллерин, ты знаешь, что должен сделать.

— Знаю, — юноша подошёл, взял из её рук наполовину истаявший нож. — Но как же Лире?

Недавно ему пришлось признаться себе, что испытывает к упёртой девчонке некоторую симпатию, возможно даже дружбу, а друзей Фай терять не привык. Наоборот, он отстаивал их до последнего. А сейчас ему нужно было своими руками её убить.

— О, с ней будет всё хорошо, как и с тем симпатичным юношей, что был сосудом моего мужа — Линнет улыбнулась светло и радостно. Жизнелюбивый эльф не верил, что можно так хотеть смерти, так радоваться ей, но, доверившись дочери стихий, пронзил ножом её сердце.

— Спасибо, — шепнула она. — Наклонись, тебе нужно будет кое-что объяснить этим двоим, когда они проснуться. Эльф наклонился. Линнет взглянула ему в глаза, и тут же в мозг жителя леса полились сотни и тысячи образов, сопровождаемые рассказом девушки и объяснениями, почему нужно было сделать так, а не иначе.

— Ну, вот и всё, — облегченно вздохнула умирающая, закончив передачу. — Нож оставишь, пусть истает в теле — она, правда, проспит дольше, но это ей будет в пользу. — Линнет ехидно-таинственно сощурилась: — Когда отчаешься в будущем, а произойдёт это по вине Лире и довольно скоро, то помни: не всё ещё потеряно, и если быть настойчивым и верить, то тогда всё может случиться и...— последние слова были едва слышны, а теперь она и вовсе умолкла, прикрыв глаза. А уже буквально через секунду исчезли Вода и Воздух, получив свою плату — силу Дочери Стихий.

— Вот Щрат? Разве так можно? Заинтересовала и умерла, — пробурчал эльф, впрочем, не сильно возмущённо.

Лире

В груди что-то ныло, рубашка и куртка почему-то промокли. Дотронулась: ух-ты, а у меня там дырка. В одежде, а вы о чём подумали? Преодолевая слабость, села. Задумалась: а откуда слабость. А, вспомнила: я же умерла! Так, и куда меня определили? По идее, должны бы в рай: я себя всю жизнь хорошо вела, отца слушалась, и почти никому не докучала, разве что одному особо противному эльфу, но это он сам виноват. Вывод: должен бы быть рай. Ну что ж, осмотримся. Я присвистнула — так вот он какой, мой рай: комья паутины под потолком, на полу горы пыли и какая-то пентаграмма с потёками крови, за стрельчатыми окнами темно, в углу валяется пара золочёных креслиц... Готичненько! Что-то я сама себя боюсь: если у меня рай такой, хорошо, что в ад не попала. Хотя нет, кажется, всё-таки попала: возле возвышения, на котором находиться пентаграмма, на полу по-турецки сидели Лер и Марий. Здравствуйте, мои черти персональные! Поговорить с ними, что ли: а вдруг знают, чем затея Линнет закончилась и как там у отца дела?

— Приветик, черти! Как дела?

Тот, который косил под Мария, покряхтел чуток (старый, наверное) и произнёс:

— Нормально. Сама то как?

— О, я лучше всех, как всегда, — иронично улыбнулась. А что, наглеть, так по полной.

— Как там дела с последним Армагеддоном, не знаете?

Тот, что замаскировался под эльфа, поморщился и певуче произнёс

— Успешно предотвращён.

Нравятся мне эти черти: артистичные. Так у них похоже на парней моих знакомых получается, супер, в общем. Немного взгрустнула: скучаю я по своим ехидным друзьям. Ну, что поделаешь, такова смерть. Вздохнула:

— А как вы меня пытать будете?

Ой, стоило произносить эту фразу только затем, чтобы понаблюдать за их ошарашенными лицами.

— Э-э, а зачем тебя пытать? — Неуверенно спросил черт-Марий.

— Ну, как же, мы ведь в Аду, а тут всегда пытают, — с умным видом произнесла я. Даже палец указательный в потолок устремила для особой важности.

— Г-где мы? — чёрт-эльф аж заикаться начал от удивления. Эх, какие невоспитанные нынче черти: мало что географии не знают, так ещё и работать не умеют. Вздохнув ещё раз, принялась просвещать аборигенов:

— Вот я умерла, так? — Эльф очумело кивнул, прядя ушами.

— После смерти душа попадает либо в рай и там живёт себе припеваючи, либо в ад, где её всё время пытают. Так вот, поскольку в раю чертей не бывает, то значит я, а следовательно и вы, в аду. Ясно?

Эльф обалдело икнул, Марий схватился за голову — никак похмельный.

— Э-э, Лире, слушай сюда, — обратился ко мне лже-Лер. — Ты, конечно, умерла от удара ножом в сердце, но не совсем. Ты как бы умерла, но за грань вместо тебя ушла Линнет, исцелив тебя перед уходом. Понятно?

Понятно ли мне?

— Так я что, живая?!

— Вот, ты всё поняла, — обрадовался эльф, а я ощутила, как шок после от смерти проходит, и мучительно покраснела: только что друзей чертями обозвала. Боги, надеюсь, они не обратили внимания.... Как стыдно-о....

— Эй, Лире, ты меня слушаешь?

— А? — Отреагировала я, наконец, на уже в который раз (наверное) окликающего меня Лера.

— Я вам сейчас объясню что к чему — меня Линнет попросила перед смертью. Слушайте...— мы с Марием приготовили уши, — Для того, чтобы умереть, они с Тарином провели очень сложный ритуал. Он был основан на двух принципах: замещения — вы умираете, но за грань уходят они, отдав вам свою жизнь; и использования при убийстве оружия с частичкой силы Вершителя. Не буду объяснять полностью принципы ритуала, расскажу лучше о последствиях. Марий, с тобой всё просто: какой дар был до ритуала, такой и имеешь, разве что во много раз сильнее, а ещё жить будешь долго — ты теперь сын стихий, а не человек. С Лире сложнее: кроме того, что имела до ритуала и того, что стала дочерью стихий, ты также получила раз в сто больший резерв и способность пробуждать и усиливать дар до уровня детей стихий. У вас не перестали рождаться люди с даром, просто он спит. На тебе лежит обязанность возродить Стихийный и народ детей стихий — таково последнее желание Линнет, её наследие тебе, если хочешь. Этот замок теперь твой дом, Стихийный — твой мир. В него вернулась магия. Ах, да: с тебя сняты последствия обряда отчуждения, поскольку формально ты умерла для своего мира. Совет Старейшин теперь не имеет над тобой власти, потому что ты отныне Мать детей Стихий. Что б ещё вам рассказать — задумался Фай. — Ах да, Нико! Чтобы вынуть его из меча, тебе достаточно взять клинок, порезаться о него и произнести "Tafari myra at amonar(18)".

Я выхватила меч из заплечных ножен (да, они неудобные, но я им пользоваться и не собиралась), и проделала указанные эльфом операции. Взметнулось пламя вперемешку с пылью и на пол свалился Нико в немного обгоревшей одежде. Марий тут же кинулся обнимать друга. Я поначалу стояла в сторонке: такая открытость эмоций несколько не в моём стиле,— а потом подумала: "Какого Щрата? Ведь мы с Марием едва не умерли, а Нико чуть не оказался пожизненным пленником железяки", и тоже набросилась с объятьями на ничего не понимающего парня. Эльф стоял в стороне, надменно задрав нос: у них считается дурным тоном показывать свои эмоции.

Когда радость от возвращения Нико немного поутихла, я вспомнила о накопившихся во время рассказа вопросах:

— Фай, скажи, а Линнет знала о том, что мне не придётся умирать? — Эльф кивнул. — Но зачем тогда она мне сказала, что я должна умереть для спасения миров?

— Это было испытание. — Я удивленно вскинула брови, показывая, что ничего не понимаю. — Она наделила тебя очень большой мощью — один дар пробуждения таланта чего стоит, — и хотела удостовериться, что ты его достойна.

— А-а-а, — протянула я. — Ну, больше мне спросить, наверное, нечего. Хотя нет, есть что: где отец?

— Магистр полностью выздоровел, а потому вернулся на Ашур наводить порядок. Думаю, того мага, что дал тебе приказ убить Нико, уже казнили, или что вы там с преступниками делаете.