Поддельный шотландец

Выпив коньяка и плотно закусив олениной, я почувствовал себя несколько получше и постарался полностью отдаться игре. Это получалось не очень-то хорошо, так как именно здесь чётче всего проявилось отличие человека моего времени от хроноаборигенов. Их тактические карточные хитрости были для меня настолько прозрачны и ясны, будто бы я сел играть в азартные игры с наивными детишками младшего школьного возраста. При этом суммы на кону стояли довольно приличные, доходило до десятка гиней за партию, причем на столе зачастую лежала блестящая кучка золота в пару сотен гиней. Странным выглядело подобное богатство в примитивном жилище-гнезде, сплетенном из ветвей, прилепившемся на склоне могучего горного утеса.

Я выдержал всего часов шесть игры, после отправившись спать на одну из отгороженных пледами коек, ютившихся вдоль одной из стен хижины. Алан же с Клуни просидели за картами всю ночь, а утром, позавтракав, снова начали играть. Спали они всего пару часов после обеда, а после ужина опять продолжили игру, снова буквально силком заставив меня присоединиться. Я, после начальной эйфории, когда разом выиграл почти тридцать фунтов, сознательно проигрывал по-маленькой. Свой выигрыш спустил ещё в первый день, а теперь терял уже пенсы из собственного кармана. Алан тоже поначалу выигрывал не хуже меня. Счастье окончательно изменило ему, должно быть, вечером на второй день. Он попросил меня дать ему денег взаймы. Я дал ему десять гиней, он спустил их в полчаса. Следующую десятку растянул часа на два. На третий раз я решительно отказал ему и мы легли спать до утра.

Наутро третьего дня, после того как мы провели в Клетке уже сорок восемь часов, я, проснувшись, почувствовал себя отлично. Встав с постели по собственному побуждению, я, как только мы позавтракали, вышел на воздух и начал разминаться с кинжалом на вершине горы над Клеткой, на опушке леса. Стоял серенький денек, воздух был прохладный и влажный, и я все то утро провёл на свежем воздухе, наблюдая только кружащих в вышине орлов и хождение разведчиков и слуг Клуни, которые являлись к нему с провизией и докладами. В это время кругом было спокойно, и можно сказать, что Клуни почти открыто чинил суд и расправу.

Вернувшись в дом, я увидел, что он и Алан, отложив в сторону карты, расспрашивали слугу. Вождь повернулся ко мне лицом и заговорил со мной по-гэльски.

— Я не понимаю по-гэльски, сэр, — сказал я.

Видно мучающийся от похмелья Клуни внезапно вспылил.

— В вашем имени больше смысла, чем в вас самих, сэр, — сказал он гневно, — потому что оно совершенно гэльское. Но дело не в том. Мой разведчик доложил мне, что местность на юге свободна. Хотите ли вы идти дальше на юг, или будете ждать, пока дорога на восток освободится?

Даже странно, что он мог испытывать негативные чувства. За эти дни он как минимум удвоил своё состояние, от моих же денег из более чем ста гиней осталось только пятьдесят. Подозреваю, что Алан спустил всё своё до нитки. Таким как он излишне азартным и достаточно простодушным игрокам в карточных играх Фортуна обычно не благоприятствует.

— Нас никому не сбить с пути, — процитировал я нараспев старинную шотландскую поговорку, — нам всё равно, куда идти.

— О, дорога на юг нам отлично подойдёт, — поспешил Алан погасить сгустившееся в воздухе напряжение, — мы готовы выдвинуться хоть сегодня.

XXIV.

Под покровом ночи мы с Аланом переправились через Лох-Эррохт и стали спускаться по его восточному берегу к другому убежищу около Лох-Ранноха, куда нас вел слуга Клуни. Этот малый нес солидную часть нашего багажа и плащ Алана. Он шел бодрым шагом, как крепкая горная малорослая лошадь. По-видимому, ноша казалась ему легкой, тогда как половина такого груза своим весом заставляла нас сгибаться в три погибели. А между тем в обыкновенной борьбе я мог бы легко переломать ему кости. Наглядная иллюстрация к разнице между силой и выносливостью.

Без сомнения, для нас было большим облегчением шагать без обычной тяжёлой ноши. Шли мы по самым мрачным, пустынным местностям Шотландии, под облачным небом, но в сердцах наших было далеко не так мрачно.

Долгое время мы шли молча, просто наслаждаясь окрестными видами. Затем начали говорить о разных интересующих нас вещах. Мне было трудно держаться в рамках опыта оригинального Дэвида Бэлфура, поскольку его накопилось пока с гулькин нос. Нет, теоретических познаний у него было гораздо больше чем у среднестатистического человека этого времени. Но вот выводы и суждения он в основном заимствовал у других людей или извлёк из не самых лучших книг. Добавьте сюда ещё воспитание священником и практическое отсутствие общения с ровесниками... В общем, сложным человеком был изначально Дэвид в свои без малого восемнадцать лет. Маленький старичок, довольно рассудительный, но эгоистичный и упрямый, трусоватый, практически без живого огня в душе. Стал ли он намного лучше, получив ещё один слепок сознания в довесок? Вот уж сомневаюсь. У второй моей личности недостатков было ещё больше. Выработанный за годы жизни калекой цинизм, отрицание ценности своей и чужой жизни, даже, что уж тут скрывать, явная неадекватность поведения и вообще реакций на происходящие вокруг события. Изначально младший из рода Бэлфуров имел одну простую мечту — отыскать своё место в этом мире, найти положение, стать обеспеченным человеком, завести семью, растить детей, жить ради самой жизни. Простая мечта над примитивизмом которой так легко посмеяться. Теперь же всё изменилось. Мечты исчезли. Жизнь из сказочного приключения почти превратилась в дорогу ведущую к смерти. Иногда мне кажется, что там, в горах Кандагара, душманская мина покалечила не только тело одного обычного лейтенанта Советской Армии, но и его душу. В новом мире это усугубилось ещё сильнее. На самом деле, большинство людей не может жить только для себя, без крепких связей с окружающим миром.

Поэтому я и пытался всеми силами вписаться в новое окружение, хотя выходило пока не очень. Мне здесь совершенно не было о ком заботиться кроме себя самого. Не было ни общих с кем-то идей, ни семейных обязательств — полная свобода: идти куда хочешь и делать что угодно. Но проблема в том, что мне ничего особо сильно и не хотелось, Возможно именно в этом крылась причина того, что меня так уверенно тащило по проторенной дороге чужой судьбы, даже вопреки предзнанию? Может стоило приложить больше усилий, поднапрячься посильнее чтобы порвать эти цепи и наконец пойти своим путём? А зачем? Чего же я всё-таки хочу от жизни? Вот ведь беда, ответа на этот вопрос у меня пока нет. Вообще никакого. Что же остаётся? Плюнуть на какие-то глобальные цели и заняться осуществлением сиюминутных желаний разве что. И чего я хочу сию минуту? Выпить и женщину разве что. Причём последнее желание почти целиком заслуга прошлой личности Дэвида, за собой прошлым такого накала страстей в этом вопросе я не припомню. Дорвался мелкий до сладкого, вначале в моих воспоминаниях, а затем, попробовав на практике, совсем голову потерял. Нет, пока приходится нагружаться физически на износ, всё в порядке, лишних мыслей не возникает. Но стоит отдохнуть... А ещё и постоянные сны эротического содержания... В общем, срочно нужна женщина, потому что в таком состоянии я скоро штаны начну во сне пачкать.

— Послушай, Алан, — обратился я между тем к своему спутнику, — у тебя где-нибудь неподалёку нет надёжного места, где бы можно было отсидеться неделю-другую, при этом не тратя слишком много денег?

Мы в это время шли уже на другой стороне Лох-Эррохта, недавно достигнув ровной, заросшей камышом земли, где идти было легко, поэтому общаться было не трудно.

— Дэвид, — ответил Алан, — я не совсем понимаю, что ты задумал.

— Сидение в гнезде Клуни натолкнуло меня на одну мысль, — задумчиво сказал я, — нам нет смысла прорываться во Францию немедленно, когда все горы взбудоражены. Если отсидеться пару недель, сменить твою одежду и, по возможности, обзавестись попутчиками, можно будет отправиться в путь без такой опаски.

Алан признал, что в моих словах есть некоторая правота, обещал подумать и посоветоваться с нашим проводником.

На следующий день, когда стало смеркаться, мы переправились через Лох-Раннох с помощью всё того же слуги Клуни, который давал нам советы, какого пути нам лучше держаться. Он предложил тотчас же подняться в горы, обойти окружным путем вершины Глэн-Лайон, Глэн-Лохай и Глэн-Дохарт и спуститься в Лоулэнд у Киппена и верховьев Форта. Алану не особенно нравился этот путь, почти полностью пролегавший через страну его кровных врагов — гленорхских Кемпбеллов. Он говорил, что, повернув к востоку, мы почти сейчас же попали бы в страну атольских Стюартов — членов рода одного с ним имени и происхождения, хотя подчинявшегося другому вождю, и, кроме того, добрались бы более легким и коротким путем до места нашего назначения. Но слуга, бывший у Клуни главным разведчиком, по всем пунктам разбил Алана, указав на численность войск в каждом округе, и в конце концов доказал, насколько я мог понять, что нигде нам не будет спокойнее, чем в стране Кемпбеллов.

Алан наконец уступил, хотя не особенно охотно.

— Это одно из сквернейших мест в горной Шотландии, — сказал он. — Насколько мне известно, там ничего нет, кроме вереска, ворон и Кемпбеллов. Но я вижу, что вы человек довольно проницательный, и потому пусть будет по-вашему.

Итак, мы отправились по указанному пути и почти целых три ночи скитались по диким горам и среди истоков горных речек. Часто мы брели в тумане; почти постоянно дул ветер, лил дождь, и ни разу нас не порадовал хотя бы один луч солнца. Днем мы спали в мокром вереске; ночью без отдыха карабкались по головокружительной крутизне, между нагромождениями утесов. Мы часто плутали, часто вынуждены были останавливаться и ждать, когда рассеется туман. Об огне нечего было и думать. Единственной нашей пищей служил драммах и кусок холодного мяса, который мы захватили из Клетки; что же касается питья, то, слава богу, в воде у нас не было недостатка.

Это было для нас ужасное время: отвратительная погода и угрюмый характер местности, по которой мы шли, делали наше положение ещё более тяжелым. Нам постоянно было холодно. Когда я спал на своей мокрой постели из ветвей вереска, то видел по большей мере кошмары. Мне обыкновенно представлялась одно и то же — пыльные горы Афганистана, налёт духов на нашу автоколонну, перестрелки в ущельях, марш-бросок по горному серпантину, закончившийся моей встречей с той самой злосчастной миной. От такого тревожного сна я пробуждался ещё во мраке, для того чтобы сидеть в той же грязи и ужинать холодным драммахом. Дождь хлестал мне в лицо или ледяными струйками сбегал по спине, а туман стоял вокруг нас, точно стена. Когда же дул ветер, внезапно рассеивая мглу, перед нами открывалась глубокая пропасть, в темной глубине которой громко бурлили ручьи.

Шум бесчисленных рек слышался повсюду. От непрекращающегося дождя все горные ключи разлились; долины наполнились водой, точно водоемы; в каждом потоке вода высоко вздымалась, переполняла русло и выступала из берегов. Во время наших ночных переходов мы слышали торжественные голоса воды в долинах, напоминавшие то удары грома, то гневные крики. Я вспоминал тогда "водяного духа" — демона потоков, — про которого говорится в сказках, что он рыдает и ревет у брода, пока не приблизится к нему обреченный на гибель путник. Мне кажется, что Алан на самом деле верил этому, или наполовину верил. И когда шум реки становился громче обыкновенного, я с удивлением замечал, что он крестится католическим крестом.

Во вторую ночь или, скорее, на рассвете третьего дня мы очутились на таком открытом склоне, что не могли выполнить своего обычного плана, то есть немедленно поесть и лечь спать. Прежде чем мы достигли защищенного места, предрассветные сумерки значительно рассеялись, и, хотя продолжал идти дождь, тумана уже не было. Незадолго перед этим мы расстались с разведчиком у Лох-Ранноха, поэтому не совсем точно знали куда идти дальше. Пытаясь сориентироваться на местности потеряли много времени.

На третью ночь мы должны были пересечь на западе землю Балхквиддера. Ночь стояла ясная и холодная, в воздухе чувствовался морозец, и дул северный ветер, разгонявший тучи и отрывавший звезды. Ручьи по-прежнему были переполнены и громко шумели среди холмов, но я заметил, что Алан не думает больше о "водяном духе" и находится в прекрасном настроении. Внезапно он остановился, ветер пафосно играл полами его плаща, и в свете звёзд он выглядел очень решительно.

— Мы наконец-то в Балхквиддере. Тут должны быть дома, и даже дружеские дома. — сказал Алан, — Мы пройдем вдоль ручья, где должно быть жилье. А там, дальше по склону хребта, имеется несколько поселений, где можно попытаться раздобыть новую одежду.

XXV.

У двери первого дома, к которому мы подошли, Алан постучался, что было не особенно осторожно в такой части Хайлэнда, как склоны Балхквиддера. Здесь властвовал не один большой клан, а несколько мелких рассеянных родов, которые оспаривали друг у друга землю. Это был, что называется, "безначальный народ", вытесненный в дикую местность у истоков Форта и Тейса наступлением Кемпбеллов. Здесь были Стюарты и МакЛарены, что было почти одно и то же, так как МакЛарены на войне подчинялись вождю Алана и составляли с Эпином один клан. Здесь были также многие из старого, объявленного вне закона, кровавого клана МакГрегоров. Они всегда имели дурную репутацию, теперь более, чем когда-либо, и не пользовались доверием ни одной партии во всей Шотландии. Глава их — МакГрегор из МакГрегора — находился в изгнании; более непосредственный предводитель части их, рассеянной около Балхквиддера, Джеймс Мор, старший сын Роб-Роя, в ожидании суда был заключен в Эдинбургский замок. Они были во вражде с хайлэндерами и лоулэндерами, с Грэмами, МакЛаренами и Стюартами. Поэтому Алан предпочитал избегать их.

Случай нам помог. Мы попали в дом МакЛаренов, где Алана были рады принять не только ради его имени, но также и благодаря слухам, которые дошли о нем сюда. Я же пошёл довеском, по принципу "у такого крутого парня просто по умолчанию не может быть заурядных друзей", так что меня тоже с ходу записали в закоренелые головорезы и якобиты, нисколько не смущаясь моим юным возрастом. Впрочем, за время странствий я настолько вытянулся и окреп, что истинный возраст уже не так бросался в глаза и это было мне только на руку.

Днем мы прятались в пещере на горном склоне, поросшем небольшим лесом, а ночью, если путь был свободен, отправлялись на поиски приключений. Чаще всего устраивали посиделки в ближайшем доме. Миссис МакЛарен, наша хозяйка, находила всё недостаточно хорошим для таких дорогих гостей. И так как у Дункана Ду — так звали нашего хозяина — были две волынки и сам он очень любил музыку, то мы часто обращали ночь в день. А вот с молодыми симпатичными девушками в поисках приключений здесь было совсем никак. Большинство женщин живущих в ближайших окрестностях не подходили мне хотя бы по одному из упомянутых признаков. Алана это мало волновало, но он, по моим понятиям, вообще был железный в своей неприхотливости человек. А также видимо гораздо больше подверженный греху обжорства, чем сладострастия. Тем более, что продукты в этом нищем горном краю стоили сущие фартинги, и я не говорю об овсянке и молоке, служившими пищей для бедняков. Копчённые лососи, ростбиф, супы куллен скинк (рыбный) и коки-лики (куриный), картофельные салаты клэпшот (с брюквой) и стовиз (с мясом), овсяные лепёшки и печенье... Чего нам только не готовили по заказу. Правда из спиртного в здешних местах имелся только солодовый виски да тёмный эль, не считая ягодных настоек, соков и компотов, но слишком разборчивыми в отношении выпивки мы с Аланом не были.