Мастер Ветра. Искра Зла

Подозреваю, промахивался редко — ладонь ощутимо горела, исколотая сверкающей руной.

— Дай забыть о страхе расставаний...

Ударился я сильно. Даже дыхание сперло. Хотя приложился сначала копчиком, а уж потом спиной. И пока заново учился дышать, проехал по скользкому склону почти до самого дна. А потом на меня сверху свалился тот наглец, что, добравшись-таки до кустов барбариса, за ногу сдернул в овраг.

— Никогда так раньше не хотел я

Убил бы гада, да поди отличи его среди десятков барахтающихся в глиняной сметане кривоногих прирожденных всадников. И лук где-то потерялся, пока падал. Благо, подаренный принцем трофейный меч, облегченный и укороченный под руку еще в Малом Сколе, остался при мне, хотя перевязь и съехала назад. Так что первого кинувшегося на меня врага пришлось убивать засапожным ножом. Пронзительно алая живица мгновенно превратилась в грязь под ногами пары следующих взалкавших мою жизнь.

— Стала смерть единственным спасеньем...

Меч был хорош. Я вызвал легкий смерч вокруг и носился по дну лога, сея разрушение и смерть. И стальной клинок серой молнией метался от одного яростного сердца к другому, нигде не встречая преград.

— Я умру и стану тёплым ветром...

Наверху что-то изменилось, и в овраге врагов резко стало больше. Многие, даже не пытаясь напасть, беззвучно разевая рты, убегали, спотыкаясь и падая в сторону реки. Но, видно, встретили какое-то препятствие — что-то запрудило ручей бегущих степняков. Я не стал любопытствовать. Попросту втыкал свое оружие в спины тупо, как бараны, стоящих вражин, перешагивал тело и убивал следующего.

Пару раз меня задели раскаленным прутом. Краем сознания я удивился — откуда в сыром овраге разогретая в горне железка, но отвлекаться на пустяки было смерти подобно. Тем более что в низине было душно. Пот тек ручьями, по спине, по животу, по правой ноге и плечу. По лицу. Я смахивал соленые капли с кончика носа, размазывал по лбу и щекам. Глаза щипало...

Очередной враг показался каким-то неправильным. Решив разобраться позже, я замахнулся мечом и весьма удивился, когда руку кто-то перехватил еще на взмахе.

— Арч! Все! Арч! Свои! Стой!!! — звуки, исчезнувшие с того момента, как оказался на дне лога, ураганом ворвались в уши. И разглядел выпученные от ужаса глаза одного из велиградских мужичков, милостью духов и реакцией Бубраша, перехватившего мою руку, оставшегося живым.

Было подозрительно тихо. Не грохотали щиты о щиты, не звенели мечи. Воздух не вздрагивал от воинственных кличей или рева труб. Не гудели сотни тетив.

Солнце бордовым помятым боком зацепилось за верхушки осин. И черные птицы, рассевшиеся на ветвях, казались демонами смерти, только и ждущими когда порвется очередная нить судьбы.

— Все, Арч, — отпуская мигом расслабившуюся руку, хрипел плечистый коротышка. — Мы победили. Яролюбовы конники раздавили гниду, как клопа...

Я хмыкнул такой его непоследовательности: так гниду или все-таки клопа? Хотел переспросить, но слипшиеся пересохшие губы не дали произнести ни звука. И правая нога вдруг полыхнула резкой болью.

Меч мешался. Нацелил было его в ножны, но разглядел, насколько он заляпан чужой кровью. И ладонь оказалась не чище — только размазал быстро спекающуюся кровь по теплой стали.

— Песочком бы его надо, — подсказал кто-то из мужичков, искренне разделяя мою незадачу. — У реки песочком...

Коренастые воины послушно расступились, стоило мне поднять на них взгляд, и я, отчего-то пошатываясь, побрел вниз к Великой.

21

Велизарий говорил, будто там меня и нашел — на берегу необъятной реки, песком оттирающим клинок. Злящимся на непослушные руки, хрипящим ругательства и плачущим навзрыд. Грязным. С ног до головы залитым чужой кровью, с иссеченным доспехом и истекающим кровью из десятка ран. Впрочем, здоровяк всегда приукрашивает, а больше спросить не у кого. Когда в овраг спустились Бубраш с мужиками, преследующие бегущих от нашего конного полка степняков, увидели почти сотню трупов и меня в смерче из стали. Желания беспокоить отдыхающего после веселья кудесника ни у кого из них не возникло. Быть может, так бы и выпила река мою душу, кабы не дворовый отрок из Ростокского детинца.

Инчута улыбался и отводил глаза. Только и смог из него выжать, что принес меня Велизарий на руках прямо к шатру командира. И не отходил, пока не нашли лесных братьев, знахарство ведающих.

— Может, пошлешь весточку в Лес? — улыбаясь, как кот, объевшийся сметаной, поинтересовался принц, навестив меня на следующее утро. — Мне бы еще сотен пять мастеров.

— Там их столько нету, — вяло отмахнулся я. — Сотни три...

— Жаль. Я раньше верил умом... Фокус твой со смерчем на празднике Ветра видел... Но то, что вы там из-за оврага наворотили, — это просто невероятно! Почитай, половина вражин, что на этом поле валяться остались, стрелами истыканы. Да не сверху — что Инчутовых парней работа, а сбоку, от вас.

— Мы старались.

— Молодцы, — кивнул Ратомир и ушел. Прямо как настоящий воевода и владыка земель, а не беглый наследник непонятно чего. Перемена, случившаяся за один день, была столь разительна, что не заметить ее было бы невозможно. Вот что бывает, когда человек действительно поверит в себя, а пара-тройка тысяч других людей его в этом поддержит.

Еще бы не поддержали! Им гордились! Орейское охочее войско всего за одну ночь стало армией принца Ратомира. Шатающиеся от усталости воины в тот вечер находили в себе силы, чтобы восторженными воплями приветствовать командира, стоило ему где-либо показаться. Говорят, суровый опытный вояка — комендант крепости — так и не смог поверить, что три тысячи никогда прежде не сражавшихся плечом к плечу молодых парней, могли разбить такую орду. И все высматривал в перелесках прячущуюся дружину кого-нибудь из князей.

Разгром орды Иса-хана оказался полным и безоговорочным. Построение полков, которое выбрал Ратомир, заставило врагов до самого конца верить в возможность победы. Жиденький ряд латников так прогибался, так трещал и выл от напряжения, что степному владыке казалось — еще чуть-чуть и строй лопнет, развалится на части, откроет мягкое беззащитное брюхо. Ливень стрел из-за оврага раздражал, но победа всегда стоит крови! Тяжелые, закованные в чешуйчатый доспех конники Яролюба, свалились словно снег на голову. Им даже и не сопротивлялись. Не меньше наших воителей утомленные долгой битвой, кочевники в большинстве своем просто бросали оружие и садились на корточки, закрывая голову руками. Их пытавшегося бежать воеводу, знаменитого своими набегами на Аргард, Бубраш отловил на дне моего оврага. Правда я, сам того не ведая, повстречался с ханом первым, и велиградским мужичкам тот достался не совсем целым и не совсем в своем уме. Так и бродил теперь никому не страшный и не нужный по Чудской твердыне, пуская слюни и хихикая.

Утром третьего дня после сражения у Лосьего лога армия перенесла лагерь под стены крепости, на место, где прежде стоял бивуак кочевников. А вечером справили тризну по двум сотням погибших братьев. И более двух тысяч пленных были вынуждены, коверкая слова, подпевать прощальные песни.

Погибших на поле боя степняков крестьяне из окрестных деревень закопали в том самом овраге, значительно его укоротив.

Из кошельков простых воинов и личной казны хана набралась такая куча монет, что ее везли под защиту каменных стен на трех телегах. В течение следующей недели, пока войско отдыхало и приводило в порядок доспехи и оружие, жрец поделил и раздал каждому причитающуюся часть добычи. Многие из парней в жизни не держали такого количества денег...

С тщательно собранным оружием Парель тоже разобрался по-простому. На что-то годное, поступило в специально отведенную комнату в Чудске. Остальное было продано купцам как сырое железо.

Коней оказалось достаточно трудно поймать. Целые ловчие артели ежедневно отправлялись в перелески, но и через пару недель множество лошадок с пустыми седлами на спинах табунами бродили вокруг крепости, не отходя совсем уж далеко от плененных хозяев. Тех же, что все-таки попали в руки жрецовых приказчиков, за бесценок распродали всем желающим. Для рослых орейских парней животные оказались маловаты, а в хомут, привыкшие к степной вольнице, они не годились.

Самым сложным делом стало определение судьбы пленных. Отпускать врага на волю с тем, чтобы через год снова встретиться с ним в бою, никому и в голову не приходило. Но и убить безоружных не по Правде. Между тем демонова прорва привязанных к столбам степняков здорово объедала армию. Да к тому же те из них, кто был ранен, без должного ухода быстро мерли и порой валялись по нескольку дней на солнцепеке, воняя и разлагаясь. Быть может, их и убирали бы вовремя, кабы нашелся человек, разбиравший тарабарское клокотание, которым кочевники разговаривали между собой. Те несколько слов и предложений, которыми владели дружинники гарнизона расположенной на самой границе Белой степи крепости, не хватало даже для того, чтобы допросить наверняка имевшихся в полоне военачальников. А ведь ответ на вопрос: что делала столь сильная орда у стен непреступной твердыни — был не менее важен.

Из Камня гонец вернулся через день после битвы. Принес весть, что все в городе в порядке. Ворог и на границе не показывался. Панкрат благодарил за предупреждение и делился намерением усилить пограничные дозоры. Кроме того, серый от дорожной пыли отрок сообщил, что по тракту к нам двигается отряд сотни в три новых добровольцев.

От князя Дамира, из Аргарда, вестей так и не было.

Ратомир намеревался остаться зимовать у Чудска, выстроив временный деревянный острог, и от сведений о планах вождей кочевников зависела судьба охочего войска.

— Скоро зима, — увещевал Варшам, командир чудского войска. — Нам столько пленных ни прокормить, ни от морозов укрыть не получится. Они, вишь, пока на вервии сидят — зубы скалят да похлебку лопают. А как прижмет, бунтовать станут.

— Бузотерам мы быстро зубы повыбиваем, — рыкнул Паркай. — А особо непонятливых в овраге прикопаем...

— Так-то оно так, — качал седой головой комендант. — Только, вишь, какое дело, Иса мужичков со всего улуса своего собрал. В кочевьях одни бабы, детишки да старцы беззубые остались. Зима лютой случится, так без мужицкой руки перемрет половина...

— Негоже так! — воскликнул Яролюб. — С мужами воинскими нам Правда отцовская сраженья вести заповедала. Негоже племя чумазое на смерть обрекать!

— Соседи поди помогут, — равнодушно махнул пухлой ладошкой кому-то-брат. — Нам бы самим холода пережить. Ртов вдвое добавилось...

— Злая у них там земля, — поморщился Варшам. — Земельку соседи отхватят — это как пить дать! А кормить — вряд ли. Чуть что, вишь, ножиком по горлу и поминай, как звали...

— Нет человека — нет беды, — задумчиво выговорил принц. — В Империи часто такое слышал... Арч? Ты чего молчишь?

Я пожал плечами. Так же, как и все остальные воеводы, я не имел ни малейшего представления, чего делать с таким количеством пленных.

— Может, отпустить хоть часть? Больных, старых, раненых. Яролюбовы парни вон горсть старцев из шатра ханова выдернули. Что они в орде делали, коли ходят сами плохо — все за палки свои цепляются?

— Шаманы это, — кивнул сам себе комендант. — С духами говорить могут. Советов спросить. Иса их из самых предгорий приволок. Там, купцы сказывают, целое, вишь, стойбище таких есть. Очень их чумазые уважают. Подношенья им возят. Старцы вон и в полоне особняком сидят.

— Этих и отпустить можно, — потер ладони Парель. — Духи — суть Басры Всеблагого явления! Старцы степные, вроде как младшие жрецы, получаются. Да и едоков поменьше станет.

— Тогда и здоровых, сотню другую, с ними, — разулыбался воевода конницы принца. — Чтоб проводили до гор. Путь-то неблизкий, а земля у них злая...

— Вот и хорошо, — ответил улыбкой принц. — Так и порешим, Арч? Может, и с толмачом чего надумал?

— А пусть наш лесной друг вдоль столбов пройдется, — захохотал Паркай. — Да поспрошает грозно, кто из них наш язык понимает да говорить может! Я давеча своими глазами видел, как степняк чумазый — вся морда в глине — глазенки выпучил да на задницу шмякнулся, стоило Арчу мимо на лошадке проехать. Вроде бычок здоровый, все тело жилами перевито, а так трясло беднягу, будто демона увидел! Что-то такое этакое наш стрелецкий воевода с ними в овраге совершил. Бубраш ни Спящих, ни демонов не боялся, а и то из лога бледнее смерти выбрался...

— Надо будет зайти к нему в палатку, — хмыкнул я. — Вечером... Покойной ночи пожелать... Может забавно получиться.

Первым засмеялся принц. Потом уж и остальные подхватили. А я вежливо раскланялся и отправился посмотреть на шаманов. Мой легконогий друг — тоже дух, но я с ним, в отличие от степных старцев, говорить не могу. Очень уж они меня заинтересовали. А то, что рядом, в десятке саженей держали перемазанных глиной пленников, так не моя это вина.

22

Руна "Единение" похожа на звезду. Пять острых углов, нарисованных одной линией. Круг "Познания", вписанный в самую середину и знаки "силы", переплетенные с рунами "Огня", "Дерева", "Земли", "Воды" и "Ветра". Черты дополнялись бессмысленными завитушками и лишними деталями, но не узнать с детства знакомые символы я не мог. А ведь довелось бы мне подойти к пленным шаманам пешком, а не подъехать на соловушке, выложенные глиняной пылью на земле полоски мог бы и не заметить.

Старцев, даже на расстоянии пахнущих дымом и лошадиным потом, было пятеро. И этого явно было мало для проведения сложнейшего ритуала. По лесной традиции применения рун как печатей, привлекающих духов, вписывать одну в другую, переплетать или накладывать не было принято. Считалось, что противоположные — вроде "огня" и "воды" — не дадут друг другу наполниться энергией. А близкие, например, "дерево" и "земля", безмерно усилятся, делая результат непредсказуемым. В любом случае, даже вырезанные на моей коже Лонгнафом "жизнь" с "силой" в корнях несказанно меня удивили. Что уж говорить про двенадцать объединенных в одну картину знаков! И, похоже, степные чародеи знали, что творили.

— Забавно, — протянул я, перекидывая ногу через голову лошадки и садясь в седле боком. — Чем же вы замените недостающего?

Шаманы, оставившие было приготовления, убедившись, что я не намерен мешать, продолжили. На языке "огня" из глубин сложенного шалашиком хвороста потянулся сизый дымок.

— Не получится, — с искренним сожалением покачал я головой. — Дикое пламя и духам не по сердцу...

Один из седых пленников сурово зыркнул на меня и уселся у одной из групп знаков, готовый по первому же сигналу расположившегося в центре руководителя, наполнить их силой.

Протяжную, пронзительную, словно клич прощающихся с родиной журавлей, песню первым затянул тот, что сел в круг "познания". Остальные четверо тут же подхватили, положив руки на опекаемые рунные связки.

Потом песня кончилась. Но ничего не произошло. Старцы собрались у центрального круга и принялись вполголоса, но весьма энергично обсуждать неудачу. Я остался сидеть на седле, стараясь даже дышать тихонько, чтоб не напоминать о своем присутствии пленникам. Очень уж мне хотелось узнать, чем же это кончится, как они выйдут из положения и какого результата пытаются добиться.