Неполживые истории

— Мне стричься? Я ножницы принёс... — засмущался Ягнёнок.

— Что? — поморщился Волк. — Да кому нужны Ваши лохмотья? Шерсть некондиционная. Хотя, конечно, пострижём. Со шкуры.

— Шкуры? — не понял Ягнёнок.

— Ну да. Шкурку придётся снять. Но Вы не волнуйтесь, это не сразу. Сначала операция.

— Какая операция?

— Ну, Вы же собираетесь оплачивать мои услуги? Некоторыми частями, как сказано в контракте. Я прикинул — Ваши почки, печень и лёгкие, если сразу на пересадку, покроют часть расходов. У меня есть одна знакомая Овца из петербургской администрации, у которой проблемы с печенью... других клиентов тоже найдём... Да Вы не переживайте так, — Волк с сочувствием посмотрел на Ягнёнка, — во-первых, всё сделаем в хорошей клинике, с анестезией. И во-вторых, это тоже не сразу. Сначала будет специальное использование. Вы же сами сказали, что сделаете всё что угодно? И подписали соответствующий документ. Так вот, обрадую Вас: высокой квалификации от Вас не потребуется. У меня есть несколько знакомых Баранов, которые, как бы это сказать... предпочитают таких, как Вы. Точно от роду нет и году? — уточнил он.

Ягнёнок ошалело кивнул.

— Вот и славненько. Недельку они Вами попользуются, потом будет операция, потом шкурка пойдёт на выделку, а что останется — на шашлыки. Знаете, что такое настоящий шашлык из ягнёнка? Он делается исключительно из мышцы спины, самой длинной. Шесть кусочков. Есть правило — "один ягнёнок, один шашлык". Тарзану понравится. Думаю, и к этой истории с ручьём он отнесётся с юмором.

— Но Вы же обещали меня спасти! — закричал в отчаянии Ягнёнок. — У Вас же репутация...

— Разумеется репутация. Но я не обещал Вас спасти. Я обещал решить Вашу проблему. И я нашёл решение, не так ли? Я всегда решаю проблемы своих клиентов. Какой ценой — другой вопрос. Вы же знали, что я — высокооплачиваемый специалист. И вообще, мне кажется, Вы чем-то недовольны? Поймите — я и в самом деле Вас в каком-то смысле спас. От гораздо худшей участи. Вы просто не представляете, ЧТО сделали бы с Вами абреки Царя Зверей. То, что я сказал — это, в общем-то, пустяки. Плюс лишняя неделя жизни, это тоже чего-то стоит. Я, можно сказать, Вам нарисовал перспективу. А Вы тут сидите с унылым рылом. Хотя бы спасибо сказать можно? Можно, а? — Волк неожиданно оскалил зубы.

— Спа... спасибо, господин Волк, — выдавил из себя Ягнёнок.

— Пожалуйста, — иронически подытожил Волк. — Никакой благодарности, просто никакой. Работаешь, решаешь вопросы, и вот такое к тебе отношение. Не стыдно?

Ягнёнок промолчал. Сказать ему было нечего.

Волк поднял трубку и стал набирать номер высокопоставленного телевизионного Барана, большого любителя юных мальчиков.

Муравей и Стрекоза

Муравей доставал из подсобки совковую лопату, чтобы расчистить дорожку, когда в доме зазвонил телефон.

Муравей нахмурился: он не любил неожиданностей. В его жизни они случались, и, как правило, неприятные. Поэтому он был предусмотрителен, но и предусмотрительность иногда оборачивалась неожиданной стороной.

Вот и теперь: он провёл сюда телефон, чтобы в случае чего дозвониться до города, если случится пожар или ему станет совсем худо. Потратил чёртову уйму денег. И вовсе не за тем, чтобы его беспокоили без нужды.

Он запахнул анорак и пошёл в дом. Телефон продолжал трезвонить. Кто бы это ни был, он был настойчив.

Наконец, он снял трубку и бубукнул:

— Пронто.

— Это Стрекоза, — донёсся далёкий голос. — Помнишь? Мы крестили Шмелика в том большом соборе во Фриско...

— Хелло, — проворчал Муравай на английском. — Как там наш маленький Шмелино?

— Я давно его не видела. Если честно, я звоню из Фриско, звонок стоит чёртовых денег, это ужас что такое, — голосок в трубке осёкся. — Муравей, у меня проблема. И ты мне можешь помочь.

— Нон о сольди, — твёрдо сказал Муравей.

— О дьявол, это мой соотечественник! Мы всегда думаем о сольди. Нет, мне не нужны деньги. То есть нужны, тысяча дьяволов, но дело не в этом. У меня неприятности... Дай мне три минуты, пер фаворе, я тебе всё объясню. Я осела во Фриско, тут много наших. Устроилась певичкой в одно заведение, это чистое, приличное заведение, я хорошо пою, всё было нормально...

— Кантаре ин публико — не очень хорошее занятие для женщины, — заметил Муравей.

— Я только пела, в том-то и дело, я не какая-нибудь порка баттона, которая делает всякие вещи! Но это стронцо Марио, с которым я подписала контракт, он родился в Америке, я думала, что ему можно доверять, но он такой же, как и все остальные, только хуже, и думает только о той штуке у себя в штанах! Так вот, этот порко кане...

— Подожди. Мне нужно кое-что сделать, — сказал Муравей, положил телефонную трубку, достал сигарету и с наслаждением затянулся.

В трубке вовсю стрекотала Стрекоза:

— ...ну и вот, я сказала этому сукиному сыну Марио, чтобы он шёл к дьяволу и не распускал руки. А он меня назвал такими словами, что я его ударила...

Муравей отодвинул трубку от уха, чтобы послушать, как за окном падает снег. В который раз подумал, что снег — отличная штука, если бы он не был таким холодным. К канадскому климату он так и не привык. И, наверное, никогда не привыкнет.

Вздохнув, Муравей вернулся к разговору.

— ...Так что у меня неприятности с плохими парнями, — как раз закончила Стрекоза. — Короче, эти ублюдки меня ищут.

— Обратись в полицию, — посоветовал Муравей. — В Америке очень хорошая полиция.

— О мадонна путана!.. Я же сказала, — Стрекоза шмыгнула носом, — что у меня нет документов. Как я могу обратиться в полицию, если у меня нет этих чёртовых документов? Меня вышлют обратно, и это в самом лучшем случае...

— У них на тебя что-то есть? — поинтересовался Муравей.

— Форсе, — призналась Стрекоза. — Ничего серьёзного, но у них теперь есть эти чёртовы досье. И ещё эти трижды чёртовы отпечатки пальцев. Я... я однажды была там, где не нужно было быть. Я ничего не делала по-настоящему плохого! — закричала она, перебивая треск помех. — Я просто... я потом объясню, я не виновата. У меня есть деньги, я скопила кое-что, пока работала, это честные деньги. Но мне нужно где-то спрятаться, чтобы меня не нашли люди Марио. Хотя бы до весны. Разреши мне пожить у себя, — она выдержала паузу. — Марио обещал отрезать мне уши. И он это сделает, если меня найдёт. А руки у них длинные.

— Перебирайся на восток, — посоветовал Муравей. — В Нью-Йорке есть много заведений, где женщины поют перед публикой.

— Я больше не пойду к итальянцам, они меня выдадут, — всхлипнула Стрекоза. — А петь на английском я не могу, я могу говорить, но я не могу петь, нужно другое дыхание...

— Если ты умеешь петь, ты можешь и танцевать. В Нью-Йорке есть места с шестом, — напомнил Муравей. — Их держат люди из Мексики. Они враждуют с мафией. Тебя не выдадут.

— Ке каццо! — закричала Стрекоза. — В локале ноттурно — раздеваться перед грязными чиканос, а потом лежать под каждым потным ублюдком, который отстегнёт за меня хозяину?! Муравей, я прошу тебя, прикрой меня. Я не буду тебе в тягость. Я буду делать всё. И если это неизбежно, — голос её дрогнул, — лучше я буду с тобой, чем с ними. А весной я уеду... если ты захочешь.

— Сорри, — сказал Муравей по-английски, — но я ничего не могу сделать для тебя. Поди попляши.

Он положил трубку и, тяжело вздыхая, поплёлся наверх.

* * *

— Факин шит, — выругалась по-английски Стрекоза, опуская трубку.

— Я же говорил, что не выгорит, — заметил Марио, почёсывая волосатую грудь.

Они лежали в постели в дешёвом номере. Простыня была смята, одеяло валялось на полу. В воздухе висел острый запах пота.

— Не понимаю, — сказала Стрекоза. — Должно было сработать. Он одинок, и не педик. Ему нужна женщина. Он должен был согласиться.

— Значит, он тебя выкупил, — заключил Марио. — Например, сообразил, что тебе не у кого было узнать номер его канадского телефона.

— Нет, тут что-то другое, — сказала Стрекоза, кладя голову на плоский живот любовника. — Мне кажется, он чего-то испугался... Наверное, думает, что он плохой мужчина. Я позвоню ему завтра. Ещё раз. И потом ещё раз и ещё раз. Он согласится.

— Хорошо бы, — Марио смачно зевнул, показав ровные белые зубы. — Потому что это решит все наши проблемы.

— Твои проблемы, — Стрекоза игриво боднула мужчину головой. — Если бы ты не был таким горячим, у тебя не было бы проблем с полицией.

— Ну, допустим, это выгорит... — Марио сдвинул густые брови. — Ты считаешь, я похож на него?

— Как один итальянец на другого итальянца, — легкомысленно ответила Стрекоза. — Если ты зарастёшь щетиной, переоденешься в тёплое и не забудешь свой акцент, проблем не будет. Глупый итальянец уехал в канадскую глушь, но не выдержал морозов. Зато у тебя будут чистые документы.

— Допустим, допустим, — пробормотал Марио. — Но ты сможешь его?.. — он не договорил.

Женщина презрительно улыбнулась.

— Ноу проблемс, — сказала она. — Я хорошо готовлю поленту. Добавлю туда кое-что. Он съест много. Денька два промучается животом, а потом умрёт. Значит, завтра я ему звоню. Если он снова бросит трубку, позвоню ему послезавтра. Я его уломаю. А теперь, пока у нас есть время...

— Ты ненасытна, — улыбнулся мужчина, привлекая Стрекозу к себе.

* * *

Муравей долго рылся в комоде, отыскивая ключ. Нашёл его на самом дне. Кряхтя, подошёл к столу и отпер ящик.

Сначала он достал альбом с газетными вырезками. Открыл на середине. Просмотрел знакомые заголовки: "Резатель снова вышел на охоту", "Новая жертва Резателя", "Убийства женщин потрясают Нью-Йорк", "Проститутки боятся выходить на улицу", и отдельно заметочка на дешёвой бумаге — "Труп был обесчещен". Как обычно, он выругался сквозь зубы, поминая недобрым словом газетчиков. Он никогда не делал со своими жертвами никаких мерзостей — ни с живыми, ни с мёртвыми.

Потом Муравей вытащил холщовый мешок. Развязал тесёмки и извлёк ссохшийся бурый предмет, который когда-то был лифчиком. Он срезал его с тела шлюхи вместе с грудями.

За ним последовал ботиночек, отороченный мехом, тоже ссохшимся от крови. Это был один из его ранних трофеев — тогда Муравей только начинал очищать тот город от скверны. Дешёвый зубной протез: та женщина была не только безнравственной, но ещё и беззубой, и от неё пахло болезнью. Он сделал добро множеству людей в том городе, которые могли бы попасться в её сети. Золотое обручальное колечко: некоторые шлюхи так бесстыдны, что блудят в браке... В конце концов он высыпал все свои сокровища на стол, чтобы полюбоваться. Потом убрал их обратно в мешок, засунул в стол, туда же положил папку с вырезками.

Ещё немного посидел, подумал. Искушение было слишком велико. Конечно же, Стрекоза — шлюха, как и все женщины. И она сама едет к нему. Чтобы совратить его на блуд, она ясно дала это понять. Он мог бы ей помочь избавиться от дурных помыслов навсегда. И получил бы огромное наслаждение, столь заслуженное долгим воздержанием. Никто не увидит... никто не узнает...

Он зажмурился, потряс головой, отгоняя соблазн. Прочитал молитву. Привычные слова успокаивали, укрепляя в решимости. Нет, нет, нет. Он, Муравей, всё-таки доживёт эту долбаную жизнь как подобает доброму католику.

Муравей посмотрел на стену, по которой, грубо закреплённый гнутыми гвоздями, вился телефонный провод. Подумал, что Стрекоза позвонит снова. Сейчас, или завтра, или послезавтра. Ведь она в отчаянном положении и хочет спастись. Самое глупое желание. Он несколько раз ловил шлюх, которые спасались от недовольных клиентов или сутенёров. Такие почти не сопротивлялись. Это было особенно приятно.

Покопавшись в ящике, он извлёк самое главное — нож. Его он держал отдельно.

Взял его в руки. Потрогал лезвие, которое так хорошо, так мягко входило в плоть всех этих сучек, которых он резал на тёмных улицах в итальянском квартале. Сучек и кобелей — ему приходилось убивать дураков, которые защищали своих шлюх, не понимая, что порчу нужно уничтожать с корнем. Мужчин тоже приятно убивать, хотя это другое удовольствие...

-Нет! — закричал Муравей. — O Signore mio, помоги мне!

И, не давая себе опомниться, перерубил телефонный провод.