Альманах "Признание-3" -2008 (проект)

Управлялся Город Мудрецов северными нефтяными шейхами, которые не были ни злодеями, ни не злодеями. Стоит заметить, о шум ушей моих, что нефти в окрестностях Города никогда не было, но при этом, она здесь всегда была. Эту загадку местности идиотов мы не станем разгадывать, чтоб не запутаться в паутине слов. Шабда джалам!

Местность, упомянутая мною, была широко известна в узких кругах людей, знавших о её существовании, как культурная столица восточных дикарей западной ориентации, и служила второй Меккой для всех вставших под зелёные знамёна заокеанского Аллахозаменителя, мечети во славу которого построены по всей Земле и именуются — да простит меня Всевышний и да не повернётся мой язык повторить это слово в другой раз! — банками, т.е.: ёмкостями для хранения чего-либо материального.

Первая Мекка лежала южнее — в двух неделях пути гружённого товаром каравана верблюдов, хотя верблюды в стране, о которой я вам говорю, не водились, за исключением тех, которых держали в зоопарках, но они в расчёт не идут. Кстати, речь пойдёт не о первой Мекке и не о верблюдах, да не утонет мой рассказ в океане подробностей! Шабда джалам!

Жили-были мудрецы-идиоты не хорошо и не плохо, а если быть точнее, не нехорошо и не неплохо, а совсем уж конкретно, чтоб не ошибиться, мы уточнять не будем.  Жили-были. Любили-били. Торговали-воровали. Пировали-воевали. Дружили-душили. Жгли-тушили. Шили-рвали.  Строили-ломали.

Пили-ели-смотрели шашлык-башлык, омлет-котлет, пшено-вино-кино-домино из курдюк-бурдюк-телевизор-елевизор. В школе-университете слушали учителя-мучителя. Иногда попадали в операционную-умирационную к медикам-педикам. Женщины любили делать маникюр-педикюр. Но это к делу не относится! Да не закружится твой ум, о запах ноздрей моих, от зигзагов языка моего, как закружился он у меня!

Ты спросишь, в чём суть-муть рассказанной-размазанной притчи-мритчи, о мой благосклонный-многослойный-немногословный слушатель-кушатель?

Читай между строк!

И учись наслаждаться даже тогда, когда смотришь в зеркало, о шок очей моих!

Шабда джалам!

Идиот становится мудрецом только тогда, когда осознаёт, что, изображая мудреца, он-таки выглядит идиотом, о вкус уст моих и глина рук моих!

Шанти рупам.

Первое и последнее предупреждение.

О желающий навязать ближнему свои желания, не желаю я попасть в твоё положение, ибо у желанного твоему желанию объекта могут быть его собственные желания и последствия навязывания ему желаний твоей доброжелательности могут оказаться для тебя нежелательными. Желаю тебе возжелать желательных для твоего благополучия желаний. Да сбудутся все твои желательные желания, а нежелательные да растворятся в воздухе пространства, пространстве воздуха и в безвоздушном пространстве!

Доброжелательный благожелатель.

Изъян слепого — урок зрячего.

Ом-инь.

Ангел Анна свет Светлана

Начало смерти — первый детский крик.

Распятый праздник. Воля рока злого.

Зачем ты в мире, Ангел мой, возник?

Здесь о Любви не будет сказано ни слова.

Штандарты и знамёна — на ветру.

Полки сияют, и судьбу принять готовы.

Эх, разгуляемся на Марсовом пиру,

где о Любви не будет сказано ни слова!

Лодка над Летой

туманы колышет -

садись и плыви...

Песню в ответ на

молитву услышишь -

смелей подпевай!

Верой, Надеждой,

Прощением дышат

простые слова,

но -

ни слова о Любви!

Дорогой никому не нужных битв

ведут нас асы звёздного улова.

Промолвивший хоть слово о Любви

вмиг будет одарён последним словом.

Песнь Песней посвящу тебе одной.

Пусть в Ней звенит весна, родившись снова, -

и будет всё, не раз воспетое не мной:

Любовь поёт Себя, одевшись в Слово!

Мама, вставай. Надо стул жечь, печку топить, клей варить. Клей вкусный и тёплый, а то холодно. Ножки замёрзли. Я сейчас потопаю. Топ — топ — топ — топ! Так, да? Ты ведь так меня научила? Ножки — ручки, согревайтесь! Мам, ну, мам! Мама! Ты что, устала, да? Ну, ладно, поспи — поспи чуть — чуть, а потом вставай!

Смотри, изо рта дым дышит, как на улице. Это — пар.

Я без тебя кушать не буду, а то, если ты не покушаешь, тогда ты умрёшь, тогда я умру.

Ну, вставай! Ты притворяешься, да?

Мы с тобой играли. Тогда, потом. А теперь мы не играем.

А Самсон такой большой и сильный! Папа сказал: он всех плохих наказал. А потом ему уже фонтан построили! И папе фонтан построят. Вот он фашистов накажет и придёт.

Я ему сказала: папа, ты куда уходишь?

Вот сделаю дело, Аняшка, и приду.

Я не хочу, чтоб ты уходил!

Я тоже не хочу, доченька.

Я хочу с тобой!

Ты всегда со мной, а я — с тобой.

Но ты уходишь — и тебя нет!

Я есть. Вот тут. Слышишь — стучит? Это сердце. Там у тебя я. А у меня в сердце — ты.

А мама?

И мама. Мы всегда вместе.

И мама... Ну, пока, пап! Приходи!

Мам, ну ты что? Не выспалась, что ли? Слышишь, в дверь стучат?

Ты кто?

Я открыть не могу. Я маленькая, пока не подрасту. А мама уже не проснулась.

Слышу — слышу, что я, глухая?

Да, я отошла от двери.

Здравствуй, дядя Коля старенький. Ты что? Дверь сломал, что ли?

Мама там. Она спит.

Не трогай стул! Пусть мама! Печку топит мама! А то обожгёшься!

Да, хочу есть.

Тогда молчу.

Спички у мамы. В кармане.

Не трогай маму!

Нет, не умерла!

Клей горячий. Дую. Хлеб есть больно.

А куда они маму забрали?

А папа скоро придёт?

Нет, не на фронте! Ты что, не знаешь, что ли, дядя Коля?

Папа не на фронте. Он у меня здесь! В сердце! Где стучит. И мама. Мы всегда вместе!

Ты что плачешь-то? Дурак что ли?

Ну, ладно! Не плачь!

Откуда взяла-то?

Папа рассказал. И мама.

Ещё папа сказал: ты — тоже солдат, Аняшка. Только мне надо быть там, а вам здесь. У каждого своё место. Сердце большое. Оно всех защищает. Ну, пока, Светичка, пока, Аняшка. Я вернусь!

Папа знает, что мы его любим — и никого не боится! И всех плохих фашистов накажет. Как Самсон.

Понял, что ли, дядя Коля?

Молодец!

А куда мы едем?

А большая земля далеко?

Мы поедем прямо по озеру?

С ребятками?

А у меня дед змеёв отобрал. Двух змеёв! Они на даче по грядке ползли.

Я змею сказала: иди сюда!

А все испугались. А дед взял веником змеёв прямо в ведро и отпустил в лес!

А меня не могут укусить! Не укусили же!

Я плакала: дед, отдай змеёв! — только он их всё равно унёс.

Я плакала, а все смеялись, что змеи меня не укусили.

Машина очень больно толкается.

Свистит самолёт страшно.

Лёд поломался.

Вода жгётся...

Тут тепло.

Это дом Сердца.

Никто никогда не умер.

Здравствуй, мама, ты проснулась?

Папа, мы придём!

Яценко Владимир

ИСТРЕБИТЕЛИ ДИНОЗАВРОВ

(печатается в сокращении)

Первое место на конкурсе "Эквадор"

— Аннотация:

Если конец света будет сочиться в нашу жизнь по капле, маленькими порциями... Заметим ли мы, что завтра не наступит?

Неподалеку от Покровки, ближе к середине затяжного спуска, Максим окунулся в плотный фиолетовый туман, — пришлось сбросить скорость и включить радио-глаз. Радар давал чёткую картинку движения — на этом участке трассы столбики былого ограждения всё ещё стояли, и риск зацепить влажную, раскисшую от частых дождей обочину был невелик. Да и сам створ хорошо "просматривался" — любой объект размером больше кирпича будет обнаружен и отображён на экране.

И всё-таки он сбросил скорость. Бесчинства северных районов понемногу приходили и сюда, на Юг: трос, натянутый поперёк дороги, остроконечная колючка, щедрой рукой посеянная на асфальте, или ветошь, пропитанная каким-нибудь органическим растворителем — и через десяток километров становишься на голые диски...

Эту беду, конечно, никакой радар не обнаружит и не покажет.

А ещё беспокоил утренний телефонный разговор с братом.

— Давай к нам, — позвал Влад.

— А сколько платите?

— Деньги? Деньги сейчас — ничто.

— Деньги — всегда "всё", — ответил Максим и отключился.

Нелепость предложения казалась очевидной: бесплатно работать заготовителем для горстки ботаников, решивших укрыться от Обвала в катакомбах?

За место в общине?..

Максим тяжело вздохнул — зерна в Куловичах не оказалось. Напрасно прокатал две сотни километров. Бензин, конечно, спишут... Контора пока позволяет себе такую роскошь, как холостые прогоны фуражиров. Но если в ближайшие два-три дня он ничего не найдёт, могут снять с довольствия. А это чревато...

  В одиночку не выжить.

  Никак.

  Он вспомнил о Светлане — новенькой из обслуги Корнеича, и улыбнулся. О ней всегда думалось тепло. От её взглядов, случайных касаний, голоса... мир казался не таким враждебным и злым. Вот "бисова дивчина"! Вчера выспорила у него поездку на машине. "Достало всё. Возьми с собой. Покататься"... Допрыгался. И ведь не откажешь.

А, может, и в самом деле к брату?.. Вместе со Светкой, почему нет? Работать на тихую тёплую компанию. Натурально "тёплую": энергетика-то своя — циркуляция воздуха от перепадов температур на поверхности — и там, внизу, в подземелье. Ни фига себе "ботаники"! Считай — вечный двигатель!

И работа по специальности. Господи! Кто сейчас может похвастаться, что занимается тем, чему учился?! Сказка! По вечерам — гитара, шахматы, чтение любимых книг...

Максим криво усмехнулся: ну, да... а потом, когда всё нормализуется, ходить в дураках?

Тревожный писк зуммера отвлёк от раздумий: радар сообщал о препятствии слева, а исполнительный компьютер дал отсчёт расстояния до объекта. Но Максим не стал сбрасывать скорость — только протёр "дворниками" стекло. Лучше видно, конечно, не стало: здесь, в низине, туман был слишком плотный, но он и так знал, что впереди лежит перевёрнутый бензовоз. И лежит он так уже третий месяц. И будет лежать, пока окончательно не проржавеет и не врастёт в асфальт... Впрочем, к тому времени, наверное, уже и асфальта не будет. И уж точно никто не вспомнит о бедолаге, который вёз нефрас на масложиркомбинат, и то ли сам перевернулся, то ли его перевернули... Машину ободрали, что не смогли — снять сожгли, а что не догорело — проезжающие грузовики спихнули в сторону.

А нефрас, вполне возможно, пошёл у местных разбойников основным компонентом шинорастворителя. Зверьё! Убивал бы! И правильно, что ввели премии за головы бандитов!

И ведь как долго людьми прикидывались!

Впрочем, поначалу "неурядицы" и вправду казались обычными, даже будничными. Неурожаи списывались на засухи, а снижение рентабельности села примерно совпадало с представлениями о нерадивости и пьянстве фермеров. В росте цен на продукты виноваты, конечно же, держава и зерновые трейдеры, которые скупают всё на корню и вывозят за границу. Недоумение фирмачей: "Мы уже третий год импортируем!" — вызывало насмешки и прищур с хитринкой: "Вот заливают! Да, кумэ, у них всё куплено"!

Потом где-то рванул десяток подводных вулканов, и небо навеки затянуло сизой кисеёй. Холодное лето сменила затяжная зима. А после вырезали скот, поскольку кормить его всё равно было нечем, а куры сами передохли от неизвестной болезни...

Вполне возможно, что если бы тяжёлые времена наступили вдруг и сразу, не было бы такой неразберихи и развала. Объявили бы чрезвычайное положение: контроль над ресурсами, карточная система, вытеснение несущественных отраслей...

Но в жизни всё было по-другому. Мир весело катился в пропасть под ударные ритмы попсовых кумиров и воркотню телеподлецов, уговаривающих население не сниматься с насиженных мест, не делать запасов и не обнулять свои банковские счета.

Слухи о злом умысле не шибко дружественного восточного соседа — "уж не москалей ли рук дело, кумэ"? — быстро заглохли. Что на Востоке, что на Западе, дела шли одинаково хреново. Кто-то высказал "гениальную" догадку об экологической катастрофе, спровоцированной инопланетянами. Про "марсиан", ясное дело, быстро забыли, а вот "экологическая катастрофа" пришлась журналистам по вкусу.

Только для народа длинно это.

Так и родилось словечко "Обвал".

* * *

К столовке Максим подъехал уже в сумерках.

Здесь всё было как обычно: два десятка легковушек с багажниками, прогибающимися под тяжестью тряпья, и неизменными прицепами, с выпирающими из-под тентов углами какой-то рухляди. Чуть в сторонке чинно высились три огромных трала с высокими бортами. Что лежало в кузовах, было не разобрать, а карабкаться по колёсам не хотелось: двое охранников стоянки с профессиональным недоброжелательством наблюдали, как он закрывал машину и шёл к двери.

Общий зал встретил Максима беспорядочным гулом посетителей, чадом подгоревшей каши и сизым дымом дешёвых сигарет и самосада... Не размениваясь на косые взгляды беженцев, Максим бодро прошагал к залу для постоянных клиентов. Он вставил карточку лицензии в щель сканера замка, но прежде чем войти, бросил взгляд на телевизор. Да. Программа всё та же: Корнеич крутил диснеевские мультики. Сегодня — "Маугли". Балу с человеческим детёнышем пляшут и поют... Человек и природа. Рука об руку. Друзья до гроба. Ну да, разумеется... конечно, до гроба.

До чего же ещё?

В зале для "своих" воздух был чище, а вместо разноголосого гула — вполне приличная музыка прошлого столетия — "АББА". Значит, Светка где-то неподалёку.

Это её диск...

Застолье нестройно ответило на приветствие и пожелание "смачного". Едва Максим присел, подошла Светлана. Она поставила перед ним тарелку дымящейся гречневой каши, глубокую пиалу с заходящейся паром тушёнкой и литровую чашку с горячим компотом из сухофруктов...

Максим благодарно коснулся её руки и с замиранием прислушался, как она на мгновение прижалась к нему бёдрами...

— Как дела, Макс? — обратился к нему привычно отутюженный Джуба. — Где был, что видел?

— Даже змея не кусает, когда человек пьёт, — осадил его Максим, крепко приложившись к чашке. — В Куловичах был. Мыши от голода котам джихад объявили, а клоп-черепашка потихоньку переквалифицируется в термита... Больше ему жрать нечего. Только избы этих уголовников, которые почему-то называют себя крестьянами...

— Когда ты в последний раз змей видел? — недовольно проворчал Джуба.

— Это не от хорошей жизни, Макс, — отозвался Вакса. — В поле крестьянам дороги нет, а кормиться как-то надо...

— Только не за мой счёт, — буркнул в ответ Максим.

Он набрал полный рот каши: даже острая боль в израненных стоматитом губах не заглушила её изумительный вкус. На глаза навернулись слёзы. Плевать! Кругом свои — почти друзья, считай, соратники. Вот Синька что-то разыскивает в своей полупустой тарелке. Непокорная чёлка норовит нырнуть в салат из квашеной капусты. А там, по другую сторону стола, — Джуба, педант и чистюля. Застёгнут на все пуговицы, а короткий по последней моде галстук надёжно прикручен заколкой к отвороту рубашки.

В углу зала — неразлучная парочка: Вакса со своим мрачноватым приятелем Толиком. А там. — Рула с незнакомым оборванцем, который рассказывает о море, о пароходах. Кажется, кто-то утонул... тоже мне — новость! Все на дно идём. Все там будем...