Часть четвертая. Главы 40 - 45

Но одна задачка вернулась мне обратно — "никак мы имя монеткам не придумаем. Командор, ты же в названиях силен — придумай. А то у нас одна глупость выходит" И как-то сразу не решить, тут же буква первая уже стоит на монете — "Т". Талер? Я талеры еще тут не встречал, но, кажется, их уже придумали. Да и слишком пафосно для такой мелкой монетки. Что же ... Тэ ... Та ... Ту ... Тугрики! Во! Их точно еще нет, и звучит неплохо. Все, решено. Напишу сейчас же Фаддею.

Продолжаю и дальше мониторить процесс наших реформ на далеком острове. Не все гладко идет. Вот плохо покупают сельхоз инструмент — мотыги и серпы — ножи их обгоняют по продажам в несколько раз. А дело в следующем: ножи покупают те, кто работает по найму, получает у нас зарплату. Земледельцы же тут работают на себя, чтобы получить деньги, им надо продать излишки, которые еще надо вырастить. А с деревянной мотыгой и костяным серпом это трудно. Вот когда начали продавать им инструмент под будущий урожай — дело пошло. Хорошо, что слово "долг" у них в лексиконе есть, до этого они додумались еще задолго до нас.

Позже еще что заметили: многие крестьяне, купив мотыгу, на нож даже не копят. Мотыга у нас из приличной стали — 0,7 процента углерода. Основная часть отпущена, закалены только две стороны углом — это два лезвия. Зонную закалку с помощью глины мы давно умеем. У нас же была цель снизить металлоемкость мотыжки, а себестоимость углеродистой и малоуглеродистой стали у нас мало отличается.

Оказалось что лезвия можно очень хорошо наточить, так что боковым лезвием можно даже древесину строгать. При этом сталь вязкая, ударных нагрузок не боится. Гуанчи это быстро заметили и оценили.

И вот такой канарский крестьянин работает на своем поле — копает лунки под посадку, пропалывает сорняки. Закончив, снимает мотыжку с черенка — крепление получилось удачным, в большинстве случаев достаточно конусной посадки черенка во втулку. Но для надежности многие все равно фиксируют гвоздем-штифтом. Крестьянин очищает железку и либо вешает на пояс, либо кладет в простейшие ножны и идет домой. Дома вполне пользуется мотыжкой без черенка как ножом — длинное боковое лезвие режет явно лучше каменных ножей. Немного неудобно без ручки, но терпимо. А еще можно насадить короткий черенок и получается легкий топор, только лезвие поперек — тесло. Дерево срубить таким трудно, но бытовых применений нашлось множество, и многим этого оказалось достаточно. Получилось, что для перехода из каменного века в железный, тенерифским крестьянам хватило такого мультитула. Причем без кавычек.

Неизвестно кто из гуанчей это придумал, но уже через пару недель сотню мотыжек быстро разобрали. Фаддей мне телеграфировал — "срочно нужно две сотни!" На следующий день — "не две сотни, а три!" Через несколько дней — "гуанчи продают мотыги друг другу дороже ножей! Делайте пять сотен!"

Казалось бы — довольно простые инструменты, несколько сотен килограммов стали. А для целого, пусть и небольшого, народа — смена уклада, рост экономики, эпохальные изменения.

Конечно, топор, нож и кетмень были бы гораздо эффективнее этой мотыжки. И мы могли бы этим всем обеспечить жителей острова. Но я намеренно это делаю постепенно, так больше будут ценить эти новшества. Да и мы извлечем больше выгоды. Честно говоря, Тенерифе — это наша колония, причем больше не экономическая, а военно-политическая. Но и тратить на нее много средств я тоже не собираюсь. Не буду делать "советскую империю" — вбухивать в провинцию ресурсы ради эфемерной поддержки. Попытаюсь сохранить некий баланс — жестко эксплуатировать местных мы не будем, но и они тоже должны внести свой вклад в наше взаимодействие.

Прибыл Никита Беклемишев. Даже можно сказать — целое посольство прибыло, полтора десятка человек. Пришлось их немного придержать в Мавролако, чтобы они тут с гуанчами не пересеклись, так как они тоже будут жить на острове Кроликов. "Гостиница Международная".

Встречать посла иностранной державы надо официально и с подобающей роскошью. Но где? На самой Лампедузе у нас есть зал для общих собраний — точнее навес, хоть и очень большой. Но там все наши производства как на ладони, пускать чужих туда нельзя. Думал уже на "Зевсе" их принять, но там тоже секретов много, да и тесно даже в кают-компании.

Я же сам живу в плавучем доме-катамаране, сделанном из двух османских галер. Таких плавдомов у нас несколько, считаются самым престижным жильем. У меня там не дворец, ближе к большой квартире. Зала приемов тоже нет. Но на крыше оборудован навес, стоят столы и стулья. На других плавдомах также — в хорошую погоду это обеденный зал, ужинать с видом на море очень приятно. Террасу на моем катамаране сделали аккуратно и красиво, постарались. Даже цветы в горшках стоят. Вот здесь я и приму посольство.

Катамаран перетащили, у западного мыса бухты есть микробухта в которую как раз и влезает один плавдом. Отсюда ничего толком не видно, только корвет, стоящий у другого берега. Но там метров четыреста — пусть любуются. Лишние столы сдвинули к перилам, мне поставили самое большое кресло — вроде как трон. Но обстановка все равно какая-то не совсем официальная. Ветер шумит, волны. Чайки кричат. Если и не султан на диване, то крестный отец в ресторане — где-то так. Но это мои ощущения, послы-то подумают что так и надо.

Все посольство сюда не пустили, только самого Никиту и двоих подручных с мешками на лодке привезли. Охрана их обыскала, все ножи забрали, мешки тоже проверили.

— Здрав будь, Андрей Василиевич, дож Таврии. Я дьяк Никита Беклемишев. Тебе Иоан Василиевич, Божией милостию государь всея Руси и великий князь Владимирский, и Московский, и Новгородский, и Псковский, и Пермский, и иных подарки шлет. Вот.

— И тебе здравствовать, Никита.

Помощники Беклемишева начали вываливать содержимое мешков на пол — меха, мне уже успели доложить. А сам я пытаюсь по титулу Ивана Васильевича определить политическую ситуацию. Твери в перечислении нет, и Рязани, и Югры тоже. Значит не завоевал еще. Новгород в титуле звучит, но процесс подчинения еще не закончен, буквально в этом году Иван найдет предлог, и опять пошлет войска на Новгород, окончательно прекратит вольности торговой республики.

— Соболь это. Сорок мехов. Самый лучший мех на Руси.

— Вот спасибо Иоану Василиевичу! Этот мех не только на Руси самый лучший, но и во всем мире. Лучше русских мехов нет нигде.

— Еще вот.

Никита достает из сундучка кубок — золото с серебром, начальник охраны указывает ему на стол сбоку. Беклемишев ставит кубок и отходит, пятясь в поклоне. Я смотрю на начальника охраны, тот кивает — "проверили". Я подхожу и беру в руки кубок. Тяжелый. И то что я принял за серебро — это узор из жемчуга, необычно так. Так что никакого серебра — сплошное золото, не поскупился Великий князь.

— Мои благодарности Великому князю за подарки. От меня ему тоже будут подарки, но это позже. Но теперь к делу. С чем приехали?

— Дож ...

— Можно просто Андрей Васильевич. Тебя как по батюшке?

— Это. Тоже ... Василиевич.

— Вот и прекрасно, Никита Васильевич. Продолжай без лишних предисловий.

— Много врагов у Московского княжества сейчас. И Литва, и Орда, и Казань, и Ливония.

— Да, а еще князья-братья каждый свой удел в свою сторону тащит. И Новгороду пора опять объяснять — кто главный.

Это я не удержался блеснуть своими знаниями. Беклемишев посмотрел на меня удивленно, но ничего на это не сказал.

— Продолжай.

— Много у нас врагов, а союзников мало. Татарский хан Менгли Гирей дружен нашему государю. Обещал хан, если надо, вместе воевать или Литву или Орду. Вот только ... — Никита замолчал.

— Говори. Не бойся. Я за правду не гневаюсь. Тем более — ты посол. А у нас закон — послов не трогать.

— Так я говорю — Гирей нам друг. А дож Таврический его воевал, разделили татар на две части. Войск под рукой Менгли осталось немного, против Орды не хватит. Против Литвы ... ну только если деревни да села пощипать, и обратно тикать пока Казимир войско не собрал. А ведь ты, Андрей Василиевич, говорил что благоволишь русским княжествам, особливо Московскому.

— Да, говорил. Но для меня важны все русские, где бы они ни жили. Татары же полонят русских, продают в рабство османам или ещё куда.

— Так тож литвинов.

— А они что, не люди? Да они такие же русские как и ты. Говорят как русские, выглядят как русские, кря... В общем, такие же они тоже. Вон у меня глянь — что солдаты, что работники — половина из русских княжеств, треть из литовских, остальные — греки, черкесы и иные. И теперь не различишь где литвин, а где московит. Греков только по говору заметить можно.

В окрестностях Черного моря я запретил рабство и торговлю людьми. Были бы силы — запретил бы во всем мире. Рабство не должно существовать, человек не может быть собственностью, вещью другого человека. Человек — раб Божий и больше ничей.

Беклемишев непроизвольно перекрестился на икону, как бы невзначай стоящей в углу на столе. И я за ним повторил — вроде как свой. И продолжил.

— Не позволю я Гирею нападать на города и села, полонить людей. Ни на Русь, ни на Литву.

— Значит за Литву ты. Говорили мне.

— Да нет же! Не в Литве дело! В людях!

— Ну значит нет у нас союзников. Одни мы против всех врагов.

— Я! Мы! Таврия будет вашим союзником.

Беклемишев слегка завис, соображая.

— Союзник значит. Вместе воевать и Орду, и Литву, и всех?

— И Орду, и ... Договоримся.

— Мне надо ... подумать — сказал Никита, и в разговоре повисла пауза.

— А! Ну раз подумать, тогда до завтра — доехало до меня — только давай без ... без важности. Просто посидим, поговорим.

— Хорошо. Будь здрав Андрей Василиевич.

Посланцы ушли, а на палубу поднялись Аким и Еремей. Они сидели этажом ниже и слушали нас через окошко.

— Слышали? Ну что за люди! Всюду им литвины чудятся!

— Они же враги, не забывай. И схизматики там у власти.

— Да я помню. Еще и Смоленск с Брянском захватили.

— И как мы будем воевать с Литвой, не убивая литвинов?

— Это потом. Надо пока договор заключить.

— Ты им только пушки и винтовки, капсюля секретные не передавай.

— Это ты мне говоришь? Во! А скажи мне Аким, чем материальным мы Руси можем помочь, не отдавая секреты? Не в смысле серебром одарить, а торговать так, чтобы и нам хоть какая выгода, и Руси помощь.

— Так мы уже — сталь. Наша сталь не хуже свейского уклада, а если по строгости сортов смотреть — то и лучше. Русь без хорошей стали задыхается.

— Да Русь много без чего сейчас задыхается — это Еремей влез — Без серебра того же. Но и тут дела пошли. Рязанские и московские купцы говорят, что с приходом "греческого" серебра торговать стало легче. Обороты пошли, живее рынок стал. И нашей монете доверяют, меньше взвешивать стали, так берут.

— Это хорошо.

— Но вот с той же сталью. Мы продаем хорошо дешевле, хотя и с прибылью для себя. Но в Москве эта сталь стоит уже как свейская. Навар весь у купцов остается. Купцы тоже нужны, сам таким был. Но тут риск небольшой, а прибыль великая. Мы в Воронеже продаем, а до Тулы невелик ход там. Можно предложить продавать прямо в казну Ивану Васильевичу. Для нас прибыль та же, а ему много лучше.

— Смотри Командор, мы за год тысячу тонн стали получаем.

— Больше, Аким.

— Вот. Но даже пятьдесят тонн стали нужных сортов — большое подспорье для Руси. Нужна будет высокоуглеродистая для клинков и среднеуглеродистая для всякого. И в полосах — чтобы кузнецы сразу в дело пускали.

— Вот и хорошо, будет чего завтра предложить. Но теперь скажите мне други, что с этими мехами делать?

— Как что? Это же шуба — сорок шкурок.

— Да я понимаю что не варежки. Зачем мне тут шуба? Скоро солнышко пригреет и будет как в бане.

— Это да. Но ничего. Шуба — это важно. У солидного человека должна быть шуба.

— Не, мне шуба не нужна. В ближайшее время я северней Таны не поеду. С другими королями мне не встречаться, только вот так — послов принимать. Так что обойдусь без шубы. И вот куда эти соболя применить, чтобы не пропали?

— Ну не знаю.

— А может для старших офицеров на парадной зимней одежде воротник из соболя сделать. Тут много воротников выйдет.

— Офицерам? Соболя?

— А что. Красиво будет. Или можно зимние шапки для них придумать, с соболиной оторочкой. Ну ладно. Эта зима закончилась, а до следующей что-нибудь придумаем.

На следующий день Беклемишева я пригласил к обеду. Он уже держался уверенно, да и за столом нас было четверо. А то Еремею и Акиму вчера было плохо слышно.

— Проходи, проходи, Никита Василиевич, не стесняйся. Мы сегодня по-простому. Еремея Ивановича и Акима Игнатьевича ты уже знаешь, вы же говорили уже. Подожди пока о делах, поешь сначала. Ты картошку пробовал уже?

— Снедал. И в Воронеже, и в Мавролако.

— Вареную?

— Да.

— А вот жареную на оливковом масле ты не пробовал — угощайся.

— Такую — нет еще.

— И вот еще такое попробуй.

Нагрузили Никиту новинками и деликатесами, тот осоловел слегка от обильной пищи.

— Ну так что, Никита Василиевич, обдумал?

— Союзник — это хорошо, коль воевать против наших врагов вместе будем. Но тебе прок от этого каков? Орда? Потому как ни Литва, ни Польское королевство тебе совсем не грозят. Но Ахмат может быстро до Мавролако дойти, мы даже и войско собрать не успеем. И еще. А как ты их воевать будешь? У Таврии в войске около одной тысячи. Пусть пищали и пушки хороши, но в чистом поле конница Ахмата стопчет и не заметит. Корабли твои сильны. Но в десяти верстах от моря или Дона они ничего не сделают. Или в поле московские дружины будут только воевать? Тогда какой прок нам от этого? У Гирея силы были чтобы Ахмату грозить. А Казимир пока достойное войско соберет, Менгли уже половину Литвы опустошит. Так что проку в твоей силе для нас немного. Не гневись Андрей Василиевич, но это так.

— Все нормально, но ты еще что-то сказать хочешь?

— Да. Раз у тебя воев мало, а пушки и пищали хороши, давай ты будешь нам продавать пушки, пищали и припас к ним. Только не дорого. Мы же союзники будем. А на Орду мы тогда согласны.

— Хм. Вот как.

И я что-то задумался, только о другом. Целую речь продумал Никита, с аргументами. Не даром он вчера сказал ... И этот вчерашний момент мне вдруг вспомнился. " Мне надо ... подумать". Пауза какая-то, как будто он хотел сказать "Мне надо позвонить". Да ну, глупость. Как он с царем поговорит, нет у него радиосвязи. Голуби на такое расстояние не летают. Да и не успели бы, чисто физически. Сам он. Человек он явно не глупый — дьяк, не боярин потомственный. Это министр, в переводе на современные понятия. Дьяк какого приказа? Нет еще приказов, позже появятся. Но поскольку он на политические переговоры приехал — дьяк посольского приказа. Министр иностранных дел. Или канцлер — коллега Еремея.

Все равно что-то не так. Он сказал что надо подумать — и сидит, ждет, что я его отпущу. Не думает. Явно. Просто ждет. "Мне надо...". "Посоветоваться!". Точно!