Еретик. Книга 1

Для Вивьена этот процесс превратился в непрекращающуюся череду выслушивания недовольных друг другом соседей. И он, и Ренар прекрасно знали, что этим людям практически нечего делить, кроме, разве что, какой-нибудь мелочи. Приезд инквизиторов из Руана казался им прекрасным способом разрешить свои хозяйственные распри. К тому же ореол страха, рожденный слухами и витающий вокруг служителей Святого Официума, толкал людей на то, чтобы наговорить как можно больше на другого и отвести любой косой взгляд инквизиторов от себя самих.

Казалось, некоторые даже были готовы забыть о подозреваемом в ереси травнике и оклеветать других своих соседей. Радовало лишь то, что говорить они пытались «тонкими» намеками, не выдвигая прямых обвинений, на что инквизиторы невинно предпочли закрыть глаза и показаться слишком непроницательными, чтобы уловить эти ненужные нити повествования. Наметанный на ересь глаз прекрасно видел: здесь — среди этих пересуд — никакой ереси не было и в помине, лишь «добрые христиане», погрязшие в алчности и борющиеся за сохранность своего тела больше, чем за бессмертие своей души. Печальная, но, увы, частая картина.

Местный старый священник после длительной беседы с селянами по наставлению Вивьена прочел проповедь о важности девятой заповеди Божией, в то время как два инквизитора отправились на обыск места жительства травника по имени Амори из Лилльбонна. Это был неудавшийся монах, покинувший монастырь, в котором так и не сумел прижиться. Тридцатитрехлетний Амори из Лилльбонна поселился в этой небольшой деревушке и, пользуясь некоторыми знаниями монастырской медицины, начал практиковать лечение травами, долгое время отвечая интересам селян и помогая им.

За несколько лет его практики три женщины заболели одинаковой хворью. На два случая из трех успел приехать лекарь из Лилльбонна, он и пытался поставить их на ноги вместе с травником, но усилия были тщетны. Ненадолго удалось улучшить состояние лишь одной из них, но вскоре и она отдала Богу душу. Четвертой заболевшей стала Жанин, жена деревенского старосты. Лишь после этого всплыло наблюдение, что все четверо заболевших ходили вместе с Амори в лес — травник говорил, что для интересующих их настоек травы стоит собирать самостоятельно, чтобы усилить действие, и с готовностью указывал, что именно нужно собрать. В этом деревенские жители углядели склонность Амори к магии. В лес с ним, правда, ходили и другие жители, и неизвестная хворь постигла не всех из них.

Долгое время на странности в поведении травника не обращали внимания, однако когда заболела жена старосты, тот в ярости ворвался в его дом, после чего обвинил травника в проведении колдовских сатанинских ритуалов и в наведении порчи.

Жилище подозреваемого подлежало подробному осмотру. Самого травника тем временем содержали привязанным цепью к столбу на конюшне, ибо тюрьмы здесь, как водится, не наличествовало.

Вивьен и Ренар тщательно обыскали дом Амори, но не нашли ничего примечательного, кроме нескольких книг, которые он, должно быть, прихватил с собой, и нескольких четок. Мог ли он использовать эти атрибуты для проведения ритуалов? Мог. Стало быть, расследование требовало подробного допроса подозреваемого.

Ренар приметил в доме множество склянок с различными жидкостями, но открывать их и принюхиваться поостерегся — мало ли, какой эффект могли оказать те или иные настои. Вивьен разделил его опасения, невольно задумавшись, нет ли среди всех этих отваров и мазей чего-нибудь, что помогло бы от боли в ране. Впрочем, интересоваться этим было не время и не место.

Осмотрев мучившуюся в горячке женщину, Вивьен недовольно цокнул языком и спросил у деревенского старосты только одно:

— Почему до сих пор не позвали другого лекаря?

— Так ведь выяснилось же, что это колдовская порча, господин инквизитор! Как можно с этим к обычной простой медицине-то? Уж вам ли не знать? — деловито спросил староста по прозвищу Большой Леон[11]. Вивьену он не понравился с первого взгляда: слишком напыщенный, кичащийся своим мнимым величием, считающий себя важным в каждом деле, случающемся в его деревне. Он ведь всерьез называл это место «своей» деревней.

— Пошлите за лекарем из Лилльбонна, — мрачно произнес Вивьен, игнорируя последнее замечания Леона ЛеГрана. — И как можно скорее.

— А колдун как же?! — негодующе воскликнул Леон.

— Ты занимайся своими делами и спасай жену от хвори, — строго сказал Вивьен, угрожающе взглянув на толстого выскочку. — А с подозреваемым мы разберемся сами.

Когда наступило время допрашивать подозреваемого, день уже склонился к ночи, и вездесущий староста, все же послав за лекарем из Лилльбонна, предложил инквизиторам разместиться у него дома и набраться сил перед предстоящим допросом.

Вивьен к тому моменту был совсем измотан обысками, расспросами и болью в ране, однако версия происходящего от подозреваемого интересовала его куда как сильнее, и он отказался отправляться спать. Ренар, явно недовольный его решением, последовал за ним на конюшню, где их ожидал заросший неухоженной бородой полноватый мужчина без трех (а то и больше) зубов, раздетый по пояс и привязанный к столбу, накрепко вбитому в земляной пол. Руки ему сковывала обмотанная несколько раз короткая цепь, успевшая стереть кожу до кровавых ссадин. На голой спине виднелись следы ударов плетьми, нанесенных неумелой, но весьма сильной рукой, жаждавшей свершения правосудия. Было бы неудивительно, если б эти удары наносил сам Большой Леон.

Вивьен тяжело вздохнул. Он часто видел наперед, насколько несговорчивыми окажутся подозреваемые, и здесь, к несчастью, заранее знал, что разговор может выйти долгим, потому что признавать какую-либо вину Амори из Лилльбонна явно не собирался.

Беседа растянулась, словно патока. Вивьен задавал привычные вопросы, которые отскакивали у него от зубов, как заученные в Сент-Уэне слова молитвы или Писания.

«Имя? Возраст? Род деятельности? Место рождения? Семья, близкие, друзья? Есть ли враги? А кого бы мог предположить? Знаешь ли ты, в чем тебя обвиняют?»

В ответ ничего не значащие сведения, незнание того, кто мог бы желать зла и наговаривать, отрицание вины…

— Зачем кому-то понадобилось бы наговаривать на тебя?

— Я понятия не имею, Боже! Я только помогал людям! Я ничего не делал, клянусь! Прошу, отпустите меня!

— Мы отпустим тебя сразу же, как только ты решишь говорить все с чистым сердцем. Множество твоих соседей уверяют, что ты проводишь еретические ритуалы с использованием церковных книг и атрибутов.

— Это неправда! Я клянусь, это неправда! Я не еретик! Я добрый христианин, Боже!

… допрос продолжался. Сопоставление показаний, поимка на слове и новый виток допроса. Подозреваемый оказался крепче, чем ожидалось, при условии, что свидетельства селян всецело говорили против него.

— В каких отношениях ты состоял с Жанин? Как относился к тебе Леон? Ты вздумал отравить чем-то его, а не ее, ведь так?

— Боже, нет! Я не состоял ни в каких… у меня с Жанин ничего…

Это промедление послужило намеком на то, что Амори все же сдастся, однако на деле он продолжал упорствовать и молить отпустить его.

— Ты уже получил несколько ударов плетьми, с этого все только начнется. Показания множества людей свидетельствуют против тебя.

— Я не понимаю, почему! Я ничего не сделал!

— Откуда у тебя книги, которые мы нашли в твоем доме? У обычного селянина их не встретишь.

— Мне их отдал настоятель монастыря, из которого я ушел, не сумев соответствовать образу жизни монаха. Он надеялся, что они придадут мне духовных сил. Я грешник, господин инквизитор, но я верующий христианин! Я не исповедую ереси и никаких ритуалов не провожу! Клянусь!

— Значит ли это, что ты не признаешь свою вину перед лицом Господа? Знай, что, солгав нам сейчас, ты солжешь и Ему, и это обречет твою душу на вечные муки. Подумай, на какую участь обрекаешь себя.

Пауза.

— Я невиновен.

Вивьен и Ренар вели допрос попеременно, снова и снова получая один и тот же ответ: «Я невиновен! Я ничего такого не делал!».

Амори из Лилльбонна оказался и впрямь сильно крепче, чем могло показаться на первый взгляд. На следующий день, как только на небе забрезжил рассвет, Ренар и Вивьен вернулись к подозреваемому и продолжили, начав с укороченной версии простого допроса. Писаря в деревне было не сыскать, поэтому Ренар брал на себя эту обязанность, составляя наиболее подробный отчет и передавая суть допроса.

Леон ЛеГран всячески изъявлял желание засвидетельствовать детали процесса и яростно бил себя в грудь, заявляя, что немного умеет писать и слегка обучен грамоте. Вместо того, чтобы позволить ему мешать расследованию, Вивьен попросил его прислать пару ребят, чтобы соорудили здесь, вдали от чужих глаз, высокую перекладину, нашли катушку, на которую можно примотать длинную веревку, и саму веревку. В ответ на вопрошающий взгляд Леона, он объяснил простейшую конструкцию эффективного орудия пытки, которое, если допрос и дальше пойдет так вяло, предстояло применить.

Слишком активно пытаясь вмешиваться в дела инквизиции, Леон забыл сообщить, что лекарь к его жене уже прибыл и осмотрел ее, но установить причину плачевного состояния не смог. Несчастная Жанин продолжала метаться в бреду, и лекарь постарался хотя бы сбить жар, но и с этим до конца справиться не смог. Вивьен узнал об этом, лишь случайно спросив, и едва сумел сдержать всколыхнувшуюся злость на вездесущего старосту, который способен был лишь мельтешить без дела и бросаться бравадами попусту вместо того, чтобы сделать или сообщить хоть что-то мало-мальски полезное.

Тем временем Амори из Лилльбонна пребывал в конюшне без еды уже два дня. Питье ему давали всего раз в день по глотку из смоченной губки, и состояние его стремительно ухудшалось.

Леон сказал, что первое время сердобольные селянки, слыша его жалостливые мольбы и памятуя о том, что он помогал им когда-то, все же подкидывали ему в конюшню какие-то объедки, которые он тут же съедал. Лишь на второй день заключения Амори удалось отвадить их оттуда и заставить обходить конюшню стороной. Теперь же, когда Амори пережил два голодных дня, он говорил все более вяло, а молил о пощаде все более жалобно.

Ренар решил применить к нему новый вид пытки. Попросив у Леона как можно более аппетитную порцию еды, он прошел с ней в конюшню, сел напротив Амори и принялся с аппетитом уплетать кусок за куском ароматного жаркого. Глаза подозреваемого стали больше походить на звериные. Один раз он даже рванулся вперед к Ренару с целью заполучить хоть кусок, но короткая цепь не пустила его.

Ренар молчал, с интересом изучая реакцию узника. Амори облизывал пересохшие, искусанные в кровь губы, молил поделиться с ним хоть кусочком, взывал к Господу, а когда Ренар, не допив остатки воды, попросту вылил их в сено, Амори упал на колени и горько заплакал, не скупясь на страдальческие стоны.

— Вот из-за таких, как ты, о нас думают всякие ужасы, — тоном наставника заметил Ренар, пока допрашиваемый продолжал хныкать. — Ну вот чего ты стонешь, как роженица? Только народ пугаешь в округе. Я же тебя и пальцем не тронул!

Пока Ренар проводил свою изощренную пытку, Вивьен изучал книги Амори. Написаны они были на французском, латинском и греческом языках. В некоторых из них часть были вырваны последние страницы. На тех листах, что остались нетронутыми, никаких сатанинских ритуалов, разумеется, описано не было, но греческим Вивьен владел плохо, поэтому за эту часть книг поручиться был не готов. В одной из них на самой первой странице явно вручную был пририсован какой-то жук, но вряд ли это значило что-то существенное. Так или иначе, хвори, что сразила Жанин, нигде описано не было.Встретив Леона, первым делом он поинтересовался состоянием его жены.

Леон сразу же помрачнел и сказал, что Жанин вот-вот испустит дух, и лекарь ничем не сумел ей помочь.

— Он еще подле нее? — невзначай поинтересовался Вивьен.

— Отпустили, — покачал головой Леон. — Он сделал все, что мог. Теперь душа Жанин в руках Господа.

Вивьен выругался про себя.

— А о том, что Амори может лекарь понадобиться после окончания допроса, ты не подумал? — грозно прошипел он, на деле сетуя лишь на то, что лекарь не успел уделить ему около пяти минут и осмотреть рану на боку. Сам Вивьен лишний раз старался повязку не беспокоить, но чувствовал: дело плохо. И чем дольше будет длиться допрос, тем хуже оно будет становиться.

В ответ на его вопрос Леон лишь развел руками. Он, похоже, рассчитывал, что никакого лекаря для арестанта не понадобится: в своих мыслях он давно уже отправил его на костер. Воистину, как легко люди могут думать о сожжении, когда оно не грозит им самим!

К вечеру того же дня Жанин испустила дух, так и не придя в себя и не сумев исповедоваться местному священнику. Леон яростно ворвался в процесс допроса, когда Ренар сломал допрашиваемому второй палец на связанной цепью правой руке.

Крик Амори прервался яростным воплем Леона, который призывал уничтожить еретика, сгубившего его жену, прямо сейчас. Он размахнулся рукой, в которой был зажат камень, и был готов запустить его прямо в лоб виновника. Краткие уговоры не возымели эффекта. Остановить его Вивьен сумел, лишь вынув из ножен меч и пригрозив своевольному старосте отлучением от Церкви. Он напомнил о папском указе, говорившем, что любой, кто является помехой работе Святого Официума, будет осужден по всей строгости.

Амори умолял послушать его и продолжал твердить, что ничего не делал. Допрос было решено прервать.

Ренар предпочел все же набраться сил перед следующим днем, потому что понимал, что именно ему предстоит проворачивать рычаг и поднимать Амори на перекладине, подвешенным за руки. Вивьен попытался последовать его примеру, но боль, пусть она и изматывала, лишь подпитывала бессонницу и не позволяла погрузиться в сон. Через час беспокойного перемещения по кровати Вивьен все же поднялся и отправился ходить по деревне, размышляя. Селяне стремились не особенно попадаться ему на глаза, и сейчас он был этому только рад.

Ноги сами понесли его в дом Амори, а руки вскоре потянулись к той греческой книге, на первой странице которой он заметил жука. Что-то в этом рисунке не давало ему покоя.

Показания свидетелей при попытке отбросить ненужные толки, постепенно складывались в единую картину. Лес. Четыре заболевших. Предлог в виде сбора трав. Никаких романтических отношений между жертвами и травником. Жук.

Жук.

Вивьен распахнул глаза, схватил греческую книгу с собой и спешно направился в дом Леона, где держали тело покойной до похорон.

Преисполненный скорби староста открыл дверь, и не сразу сумел понять, чего от него хочет инквизитор. Однако когда Вивьен решительно вошел в дом и направился к телу Жанин, Леон, опешив, побежал за ним.