— Ага, — буркнула Хоро. — Молодежь просветила. Большой Взрыв произошел, когда я забыла снять крышку с пароварки. Не отвлекайтесь, иначе до утра не закончите. Что непонятно, я потом переспрошу. Не переживайте, я-то трезвая, ничего не забуду.
— Хорошо. Теперь введем смертность. Например, иногда приходит охотник и убивает кого-то. Возникает эволюция, то есть накопление необратимых изменений.
Младший брат прибавил:
— Проверку на научность пройдет именно такое определение эволюции. Пока логика не нарушена, давай дальше.
— Дальше — такая эволюция не направлена. Случайная. То, что Ефремов называл "казино природы". Как ни входи, везде проиграешь. Не отличить, где начальное состояние, где результат.
— А вот и интригу подвезли...
— Точно, Капитан. Если вероятность смерти зависит от свойств объекта — чем быстрее ты бегаешь, тем охотнику тебя сложнее грохнуть — появляется естественный отбор и эволюция по Дарвину. Результат отбора: выше вероятность потомства.
— Других-то результатов у эволюции быть не может, — развел руками младший брат. — Особенно у биологической. Она даже тупее, чем наши физики с кафедры.
— Но ждать, пока кости выпадут нужной стороной, так долго!
— Совершенно, верно, господин Сейран. Поэтому следующий шаг: в цепочке случайных изменений возникает половой отбор. Два родителя, два набора генов. Потомство несколько раз, причем каждый раз чуть-чуть отличное. Одна пара порождает не один вариант, сразу много. Огромное ускорение процесса. Отбор происходит еще до рождения поколения, а не в судорожных попытках этого поколения выжить...
Братья посмотрели на небо и ужаснулись.
Что они здесь делают? Говорят об эволюции... С кем? Где?
Оба схватили чашечки и выпили чаю; Крысолов поднялся передать им фляжку, но Хоро метнула из-под век алый запрещающий сигнал, и мужчина сел на террасу обратно.
Старший брат вздохнул:
— А теперь совсем просто. Особи с неудачным набором признаков следует отодвинуть от размножения. Это и есть "старение". Сморщился, согнулся — не ходи по девкам. Девки для сильных. Вот и получается, что "старение" и "смерть" — не игрушка создателя Вселенной, не поставленная где-то в твоем личном деле галочка. Это механизм эволюционный. Он появился в результате отбора. Убери его — и система перестанет успевать за переменами окружающей среды. Отчего и вымрет.
В наступившей звенящей тишине высокого полнолуния, теплого лета, пахнущего влагой сада Толмач договаривал, чувствуя себя убийцей мечты, не меньше:
— Конкретный биологический механизм тут не важен. Механизмов может быть много, из них один главный, а другие включатся, когда люди главный уберут. Наивно, товарищи. Наивно. Это работает не только в живой природе, в разработке машин то же самое.
— Но если человека срастить с машинами? — Лоуренс оперся подбородком на руки. — Я таких видел. Там... В общем, неважно. Вынести себя наружу, во внешнюю память.
Братья переглянулись. Старший решительно протянул чашку, и слуга тотчас ее наполнил, и таким образом слово перешло к младшему.
Звездочет поднялся, огладив лазоревую мантию, заставив своего дракона мигнуть рубиновыми когтями.
— Неважно, каким способом некое общество достигло бессмертия. Важно, что захваченную высоту следует еще удержать в постоянно изменчивой Вселенной. Все примеры из... Тех документов... Про долголетие черепах, землекопов и моллюсков... Говорят вот о чем.
Звездочет поморщился. Не то, чтобы ему мешала луна. Не то, чтобы он боялся луны.
Вот, он понял!
Луна смеялась над ним.
История науки — коротенькая двухсотлетняя история осознаной земной науки — мяла ручками подол детского платьица. Не встреть они Хоро, стоило ли ее такую выдумывать? Если есть научные открытия, возможно ли научное закрытие? Для какого знания оно может оказаться возможным?
А для какого — необходимым?
— Словом, примеры нестареющих организмов — всех этих грибов, губок и так далее, говорят о двух вещах. Либо организмов таких много, и потерять несколько им не страшно. Либо у них нет врагов в природе. Ведь они не заполонили Землю. Все эти бессмертные суперы прячутся где-то в кальдере вулкана, на антарктическом шельфе, и так далее. Более того, — Звездочет промокнул пот, — все они моллюски, рептилии, хрящевые рыбы. Организмы посложнее, скажем, белые медведи, уже смертны. Хотя у них нет естественных врагов.
— Есть, — возразил Капитан. — Арктика. Там никакие враги не нужны. Одна пурга чего стоит.
Звездочет вяло махнул рукой:
— Вы поняли мысль. Для адаптации к среде необходима изменчивость. Смерть отсекает неудачные ветки.
— Сразу два способа противостояния, — хмыкнул Эйлуд. — Первое. Менять среду под себя.
— Мы возвращаемся к тому, с чего начали, — оживилась Хоро. — Мы должны выгородить в Хаосе кусочек Ойкумены. Кусочек внешней среды с нужными свойствами.
Братья переглянулись. Старший повертел головой:
— В итоге вы закуклитесь. Свернете пространство и остановите время. Контролируемая и постоянная среда. Холмы эльфов. Чародейная страна, где ничего не меняется.
— Второе, — не сдался Эйлуд. — Менять себя прямо в горячем режиме. Перестраивать организм не в потомках, а сразу себе придавать нужные свойства. Вот мы и приспособились, вот и умирать не надо.
— Третье, — добавил торговец. — У нас... Хм... Людей, да. Мозги важнее телесных качеств. Мы и так уже зависим от внешней среды не абсолютно. У нас даже внешнее пищеварение есть. Мы же варим еду, и очень сложно готовим. Чтобы лучше усваивалась. Против засухи каналы и пруды, против ураганов каменные стены, против зимы печи и меховые штаны. И так далее. Менять внешнюю среду намного проще, чем новую руку на живом теле вырастить.
— Четвертое, — вступил Капитан. — Сама по себе победа над старением покажет, что этот эволюционный механизм больше не нужен. Как трубка у амебодона. Зато откроются долгосрочные проекты. Полеты к звездам, хотя бы.
Братья опять переглянулись и ответил младший, хмуро:
— На долгосрочных проектах рано или поздно даже у бессмертного память закончится. И придется что-то забывать. Вопрос: что? Палач памяти — важная часть той культуры, которую вы, Мия, пытаетесь вымыслить...
Младший брат представил себе такого палача. Палач является к тем бессмертным, кто ошалел от прожитого и превратился в проблему. Вот он, седой, с серебряным клинком и медальоном на груди, и голова на медальоне волчья — в честь Хоро, раз уж это все с ее подачи — сидит у подножия полуразрушеного замка. Пьет из такой вот маленькой фляжки, что в руке Сейрана, заливает память о собственноручно убитом друге, скажем, Дракуле... И сокрушается об упадке некогда великой цивилизации... Например, атлантов, не имя важно!
А важно, что над ним висит ровно такая же белая неразменная монета луны.
Звездочет помотал головой: и началось-то с чего? На луну поглядели в телескоп. Местная Селена обиделась, что ей под платье влезли тридцатикратной оптикой, и нате вам посиделки на кухне, и оправдание невозможности бессмертия... Перед парой существ, бессмертных изначально — и перед Лоуренсом, которого таким сделали.
Значит, можно?
Хорошо. Хорошо. Допустим, есть некий состав, порошок, таблетка... Нет, не звучит. Вот хорошее слово, с налетом благородной старины, герменевтической тайны: "эликсир". Но эликсира на всех не хватит. Лоуренсу хватило. Прочим нет, а они же наверняка завидуют... Пять ложек эликсира на всю планету, и делите, как угодно! Сюжет? Ох, сюжет! Завтра, с братом, на свежую голову...
Звездочет снова поглядел на луну. Слушай, белая морда, за такие подсказки я согласен выглядеть дураком. Давай, свети!
И Звездочет сказал:
— Рано или поздно бессмертный устроит свою жизнь материально. Останется единственный голод: информация.
Тут уже Хоро сама вытянула фляжку из пальцев Лоуренса и сделала приличный глоток:
— Ты попал в самую точку, Звездочет. Постоянно узнавать что-то новое. И постоянно что-то забывать. Скажем, потомков, которым по той либо иной причине бессмертия не досталось. Мутация, да? Вот. Я порой думаю: почему я не нашла своих в Йоми? По какой причине у меня нет именно этого куска памяти? Скольким ее сестрам, — Хоро постучала дочь по плечику, — повезло меньше? Всегда ли я выходила к людям с добром? Я не помню!!!
Выпавшую фляжку поймал Капитан. Лоуренс обнял жену и все замолчали, и только луна делала то же, что и всегда: катилась к рассвету.
Так вот оно, гулять с оборотнями. Не сам расплачешься — их слез не вытерпишь. Утром принесешь на плече убитого товарища: себя прежнего. И неважно, где, а важно, что закопаешь...
— Ваше счастье в непрерывном познании неизвестного, — старший брат поболтал фляжку, не стал пить. — И смысл жизни в том же.
— А ваш?
— В приличном обществе за такой вопрос по морде бьют, — проворчал старший, но младший схватил его за рукав:
— Это же Хоро. Ей можно. Мне только что такое на ум пришло! Потом расскажу.
— Слушай, — прокашлялся Капитан, — мнение науки понятно. А личное мнение у вас есть? Ведь это же настоящий вызов. Проблема, которая не просто выглядит непонятно. Проблема, неразрешимость которой научно доказана.
Братья снова переглянулись и вместе поглядели на луну, и заговорили вперемешку:
— Мы знаем, что она неразрешима.
— Мы хотим знать, как ее решать!
* * *
Решать систему уравнений довольно просто. Работа чисто механическая. Если именно система, то и значит: количество уравнений равно количеству неизвестных. Скажем, четыре величины надо найти, и вот составлены четыре уравнения с этими неизвестными, каждое из которых нельзя выразить через тройку других. В этих уравнениях, кроме неизвестных, есть еще вполне определенные величины. Те самые загадочные коэффициенты, что так не любят рабочие при начислении зарплаты.
Значит, коэффициенты складываем в таблицу: строк по числу уравнений, столбиков по числу неизвестных. Идеально, чтобы таблица представляла собой квадрат. Четыре неизвестных — четыре строки на четыре столбца. Вот у нас есть матрица.
То, что в формулах стоит после знака "равно", пускай даже ноль, собираем в отдельный столбик. Четыре неизвестных — столбик из четырех чисел.
А потом перемножаем матрицу на этот столбик. Работа чисто механическая, делается легко, никаких тебе интегралов. Перемножил, сложил, перемножил, сложил. День времени и терпения, ну или час-два работы десяти-пятнадцати аккуратных внимательных девочек из счетного бюро... Советские девочки самые идеальные в мире, не ошибаются вообще, запятую туда-сюда не сдвинут — вуаля! Получена еще одна цепочка чисел. Это наши неизвестные и есть.
Все, система уравнений решена. Сразу находится не только "икс", но и все прочие "игрек", "зет", и "та самая загогулина", что так любят рисовать на заборах школьники самой читающей — а теперь еще и пишущей — страны мира.
Секрет простой: нужны коэффициенты.
А вот если нету их, как тогда?
Тогда ученый волевым решением назначает некий набор коэффициентов "номер раз" и решает уравнения с этим набором. Полученное решение совпало с результатами опытной проверки? Ура, дальше искать не надо... Или надо, потому что можем попасть в локальный экстремум. Но вот это уже высшая математика, мы пока про линейную алгебру, и нам пока неиллюзорно хватает.
Если же ничего не совпадает, меняем сначала один коэффициент на какую-то величину. Какую именно? Есть раздел математики: "исчисление бесконечно малых", там про пределы интегрирования и про метод последовательных приближений, деление отрезка и вот это вот все. Лейбниц, Ньютон, Эйлер — все отметились. Не вникаем, верим джентльменам на слово. Просто сдвигаем коэффициент по их рекомендациям, получаем набор "номер два".
Считаем. Смотрим, куда выгибается результат: приближается к экспериментальным данным, или уходит? Если приближается, мы на верном пути. Ну, или девочки все же обсуждали новое индийское кино и запятую-таки подвинули.
Что, считать в два потока и сравнивать? Годный способ, еще при царе так пересчитывали таблицы стрельбы. Образованый офицер разбил формулу на цепочку простых сложений-умножений. Поставили два параллельных конвейера обычнейших грамотных солдатиков, каждый из которых делал только свою операцию. На выходе второй грамотный офицер сверил цифры, и несовпадающие отдал первому офицеру, пересчитать заново. Но сегодня солдат на это не выделят. А число девочек удвоить жена не даст.
Ладно, так или иначе пересчитали: опять воюем не туда. Что поделать, меняем коэффициент в другую сторону, записываем набор "номер три". И все по-новой.
Хорошо, когда в системе четыре уравнения. Когда француз Леверье и его заклятый британский кореш Джон Адамс наперегонки вычисляли орбиту Нептуна, то система их содержала восемь неизвестных в двадцати шести уравнениях, и на выходе породила сорок вариантов.
Так это Нептун. Он вращается в относительно хорошо изученной Солнечной Системе. Масса планет примерно известна. Периоды обращения посчитал еще Кеплер, в те годы, когда Иван Грозный, за жестокость не прозванный потомками никем — не дошел пока до потомков ход — пробовал себя как первый русский ролевик. Правила, отыгрыш, пьянки-полевки, опричнина, Басманов стебет всех неправильным костюмом, земщина отвешивает челюсти в роли ничего не понимающих цивилов... Примерно тогда же, плюс-минус эпоха, в замке у шефа, в Ураниенборге, первом земном наукограде, Тихо Браге заполняет таблицы, по которым после Кеплер и выведет "закон ометаемой площади"...
Словом, Солнечную Систему изучают очень давно, и кое-что про нее даже известно. Так что двадцать шесть уравнений худо-бедно составить можно.
Вокруг чего и как быстро вращается мир Цветных Облаков, земная наука покамест ни бум-бум. Она же земная.
Люди начитанные сразу же вспомнят про цефеиды. Цефеиды — звезды переменные. Мерцающие. На каждую цефеиду период мигания известен, и период этот вполне стабилен. Подумаешь, необитаемый остров: маяков полное звездное небо! Ну да, осматривать его долгонько, так делать все равно нечего. Рано или поздно цефеиды находятся.
Тогда померил на каждый маяк пеленг, по яркости звезды оценил дальность, прочертил прямую. Когда на схеме две-три линии, то место их схождения — это ты и есть. Если еще знать привязку маяков-цефеид относительно родной планеты, то можно сразу и узнать, в какую сторону грести. И даже прикинуть: сколько тысяч лет уйдет на путешествие. Ведь неимоверно огромные величины называют именно "астрономическими" и это не совпадение совсем.
Чтобы перейти от школьного объяснения к реальной инженерной задаче, осталось добавить малость мелкую: точность измерений.
Длина луча несколько десятков световых лет. Или сотен. Или тысяч. Много цефеид в небе. Иногда есть характеристики только на дальнюю, а на ближнюю период неясен или со спектральным классом непонятно. Может, она и не ближняя совсем.
Вот, а если источник луча в десять светолет шевельнуть на долю миллиметра, луч мимо нужной точки запросто в Туманность Андромеды улетит.
Чтобы выровнять погрешности, надо замерить много маяков. Хотя бы десятка два. Почему именно столько? Есть отдельная наука, математическая статистика, тоже писаная сплошь джентльменами. Так что не углубляемся, верим на слово. Рисуем нашу матрицу двадцать на двадцать.
