Двое уцелевших укатили прочь, унося с собой изодранные лохмотья волшебного ветра. На спасенном корабле Брандарка воцарилась почти полная тишина, нарушаемая только стонами раненых, и Кенходэн огляделся, внезапно ужаснувшись кровавой бойне. Его мышцы расслабились, когда ярость покинула его так же быстро и внезапно, как и захватила, забрав с собой ликование и оставив только печаль — и ужасное отвращение, когда он понял, что его печаль вызвана не потерей жизни, а тем фактом, что кто-то из корсаров ускользнул от него.
Он в отчаянии уставился на окровавленную палубу и сжал свой меч так, что побелели костяшки пальцев. Кем он был? Во имя всех богов, каким кровожадным убийцей он был?!
* * *
Он очнулся от брызг, когда команда бросала своих врагов на милость Кортралы. Он смотрел, как тела соскальзывают за борт, и его руки дрожали, когда он машинально чистил свое оружие о тунику упавшего пирата и убирал его в ножны. Он хмуро посмотрел на свои пальцы, наполненный нестареющей усталостью, которая разъедала жизненно важные органы его души. Затем он сжал их в кулаки, чтобы унять дрожь, и прислонился к фальшборту. Он смотрел, как пламя пожирает ватерлинию сожженного Хорносом корабля, и ужас от того, кем он был, был подобен смертельной ране.
Тяжелая рука Базела схватила его за плечо, вытаскивая из ледяных пустошей его души. Он черпал силу и тепло от прикосновения, и стихийная жизненная сила градани, казалось, горела в нем, как очищающий огонь. Этого было недостаточно, чтобы стереть его страх перед самим собой, но это снова дало ему контроль. Он вздохнул, оглядывая палубу бойни со стороны Базела, и почувствовал, как жизнь неохотно возвращается в его измученный разум. Ему придется снова встретиться лицом к лицу со своим демоном, как-то справиться с ним, но сейчас было не время. Вместо этого он посмотрел на Базела и даже выдавил улыбку.
— Знаешь, ты был прав, — сказал он, и его голос был почти нормальным.
— Был ли я прав сейчас? И когда это произошло, если я был прав? — Градани приподнял бровь над глазом, в котором все еще тлел пепел битвы.
— То, что ты сказал в тот первый день.
Кенходэн наблюдал, как хирург Брандарка и его помощники склонились над ранеными, и у него заболело горло. Они отбирали наиболее тяжело раненых и несли их к Базелу, и Кенходэн вспомнил о целительном даре, дарованном Томанаком своим защитникам. Он чувствовал, как Базел, отбросив ярость битвы, тянется к этому гораздо более радостному дару, но взгляд градани все еще был прикован к нему, бровь все еще приподнята, уши все еще навострены, и он печально улыбнулся.
— То, что ты сказал в тот первый день, — повторил он. — Нелегка участь моряка.
* * *
У Толгрима из Шит Кири было мрачное выражение лица, он искоса поглядывал на волшебника у перил. "Морской ятаган" дрожал на волшебном ветру, и только это удерживало его кинжал от Харлича из Торфо.
— Я не помню, чтобы ты упоминал об этих имперских войсках, волшебник! Или этом ублюдке Базеле, если уж на то пошло!
— Нет, — спокойно сказал Харлич. — Я не знал о них, капитан. Полагаю, что слитки должны были заставить нас всех, по крайней мере, предвосхитить братьев Топора. Но поверь мне, если бы я знал, что Базел Кровавая Рука где-то поблизости, я бы никогда и близко не подошел ко всему этому делу!
— Красивые слова! — зарычал Толгрим. — Действительно, красивые слова, которые стоили мне половины моих кораблей и почти трех четвертей моих людей!
— Я могу только извиниться, капитан. Получение информации было задачей моего компаньона. Очевидно, его шпионы были менее тщательны, чем он думал.
— Да? — Толгрим сплюнул за борт, хмуро глядя на исчезающую "Повелительницу волн". — Твой подлый друг дорого обошелся Островам в этот день! И я осмелюсь предположить, что ты сам не будешь слишком популярен дома. — Он кисло ухмыльнулся, явно довольный этой мыслью.
— Нет, я так не думаю. Но когда ты осуждаешь беднягу Тардона, вспомни, что он разделил судьбу твоих людей. Его ошибка обошлась ему так же дорого, как и им.
— Пусть рыба оближет его кости!
Толгрим свирепо прошипел традиционное проклятие и резко развернулся на квартердеке, чтобы восстановить контроль. Харлич стоял неподвижно, его внимание, казалось, было приковано к раздувающимся парусам. Его жизнь висела на волоске, потому что его искусство не могло защитить его от сбитой с толку ярости выживших Толгрима, если бы они обратились против него, но ничто в его лице или манерах не выдавало осознания опасности.
— Что ж, волшебник, — наконец сказал Толгрим, — похоже, мы оба потерпели неудачу. По крайней мере, я могу сказать Совету капитанов, что мои драгоценные союзники подвели меня — но что ты скажешь своей сучке-хозяйке, эй?
— Отличный вопрос. — Харлич постарался скрыть свое облегчение от намека Толгрима на то, что у него все еще есть будущее, в котором можно отчитаться.
— Да, держу пари, она будет не слишком довольна. — Толгрим, казалось, находил мрачное удовлетворение в этой мысли. — Что ж, мы высадим тебя на берег возле Белхэйдана, как и обещали, и я буду рад оставить вас позади!
— Спасибо, капитан, — осторожно сказал Харлич, — но я чувствую, что мы вас сильно подвели. Я бы предпочел, чтобы вы все благополучно вернулись домой с волшебным ветром, чтобы с вами не случилось еще больше трудностей. В конце концов, ваши капитаны и баронесса были хорошими друзьями на протяжении многих лет. Я бы хотел сделать все, что в моих силах, чтобы сохранить эту дружбу.
— Ты бы сделал, не так ли? — глаза Толгрима заблестели. — Я не уверен, что это было бы разумно. Совет, возможно, не проявит такого понимания, как я. Они могут быть почти так же опасны, как вон тот волшебник.
Его большой палец дернулся в сторону их противника.
— Конечно, Совету понадобятся объяснения. Вот почему, возможно, тебе будет выгодно взять меня с собой. Даю слово, что вас ввели в заблуждение — по ошибке, конечно! — и я думаю, то, что вы сделали все, что мог сделать любой мужчина, чтобы спасти положение, могло бы укрепить вашу собственную позицию.
— Может ли это случиться? И что взамен?
— Вы могли бы оказать гостеприимство бедному усталому волшебнику на следующие... скажем, четыре месяца?
— Четыре месяца, не так ли? — Толгрим подергал себя за бороду. — Так ты думаешь, к тому времени все закончится, не так ли?
— Закончится? — Харлич выглядел озадаченным. — Боюсь, я не понимаю.
— Конечно, нет. Конечно, нет.
Толгрим засунул большие пальцы за пояс с мечом и покачался на каблуках, изучая волшебника. Ему все еще было наплевать на этого Харлича больше чем наполовину, но в том, что чужие слова могли сослужить ему хорошую службу перед Советом, была правда.
— Хорошо, волшебник, — резко сказал он. — Я возьму тебя, и если я сохраню свою голову, а ты — свою, я оставлю тебя на четыре месяца. Но ни днем дольше! И пусть Фробус заберет меня, если я когда-нибудь снова буду иметь с тобой дело!
— Спасибо тебе, капитан.
Толгрим заковылял прочь, чтобы пройти среди своих оставшихся людей, и Харлич наблюдал, как он обменивается с ними рукопожатиями, разговаривает с ранеными и в целом пытается укрепить свой подорванный престиж. Он будет занят этим на протяжении всего путешествия, потому что выживание капитанов корсаров зависело от согласия их людей. Если они теряли силу своей репутации, они никогда больше не командовали в море... если им вообще посчастливилось добраться домой живыми.
И позволить выжить Харличу?
Он посмотрел на море. "Повелительница волн" исчезла, за что он был глубоко благодарен. Он все еще чувствовал ужасную силу воли Венсита, и это было совсем не то, что он когда-либо хотел почувствовать снова. Контрзаклинания — это одно, но Венсит показал ему новое измерение искусства. Невозможно было вторгнуться в чужое заклинание и захватить над ним контроль — это знал каждый волшебник, — но Венсит все равно это сделал. Харлич вздрогнул при воспоминании о том, что дикий волшебник сделал еще больше. Что бы ни уничтожило "Акулу", это было нечто большее, чем просто безумный ветер, и у Харлича не было никакого желания снова встречаться с Венситом, чего бы ни хотела Вулфра.
Острова Корсаров находились далеко от Торфо — достаточно далеко, чтобы быть в безопасности от мести Вулфры. Конечно, всегда существовал неприятный вопрос о ее спонсоре, но Харлич подозревал, что он — кем бы "он" ни был — не стал бы утруждать себя уничтожением одного из заблудших приспешников Вулфры. В конце концов, Харлич может однажды оказаться ему полезным... возможно, в ближайшее время, если Вулфре не повезет встретиться с Венситом в тайном бою.
Конечно, Вулфра почувствовала бы, что он бросил ее, но он мог бы с этим смириться. Она была не намного могущественнее его. Даже если бы ей удалось приблизиться на расстояние удара, у него было больше, чем даже шанс выжить, что бы она ни предприняла.
И в этом, в конце концов, и был смысл: выживание. Харлич вспомнил рвение Тардона и покачал головой. Пусть Тардон и ему подобные верят, что целью была власть; теперь Харлич знал лучше. Сила была второстепенной, бесполезной, если только человек не выживал, чтобы владеть ею.
Три раза слуги Вулфры вступали в схватку с Венситом, и Алвит и Тардон были мертвы. Харлич не имел ни малейшего желания предлагать Венситу закончить зачистку. О, нет! Если Вулфра хотела смерти дикого волшебника, пусть она убьет его. С Харлича было достаточно, и если Вулфра захочет наказать его за это, она всегда сможет посмотреть в их будущее.
Скажем, через четыре месяца... если бы она была еще жива, чтобы сделать это.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Цена любви
Брандарк зажал секстант в забинтованной руке и прикоснулся указательным пальцем к карте под потолочным люком каюты.
— Прямо здесь, — уверенно сказал он. — Завтра мы поднимемся над мысом Банарк и войдем в залив Южный Банарк во время прилива.
— Я буду рад дать отдых своим усталым костям на чем-то, что не движется постоянно, — сказал Венсит.
— Ха! — насмешка Базела была величественной. — Держу пари, ты скоро сменишь настрой. Если выбирать между движущейся колодой под ногами и движущейся лошадью у тебя под задом, у меня нет никаких сомнений, что ты предпочтешь через несколько дней!
— Никто не заставлял тебя идти, — многозначительно сказал Венсит, — но если уж ты пошел, то мог бы, по крайней мере, проявить некоторое уважение к моим старым седым волосам.
— Ну как же, Венсит! — Брандарк ухмыльнулся и ткнул Кенходэна локтем в ребра. — Знаешь, ты действительно пригласил его.
— Я ничего подобного не делал, — едко сказал Венсит. — На самом деле, я сказал ему, что он может быть убит, если будет настаивать на том, чтобы пойти!
— Это то, что я имел в виду. Ты знаешь, что для защитников Томанака позорно умереть в постели — особенно слабоумным градани. Предупредить Базела, что его могут убить, было все равно что послать ему выгравированное приглашение! Не лишай его еще одного шанса заслужить благосклонность Хранителя Равновесия.
— Да, — пророкотал Базел, сверкнув глазами при виде замешательства волшебника. — Особенно не тогда, когда мне придется отчитываться перед ним за то, что у меня есть такие друзья, как этот зануда-капитан корабля. Конечно, это тяжело, когда градани увлекается игрой в переодевание и тратит время на глупые, бестолковые вещи вроде книг.
— Вы двое замечательны, — парировал Венсит. — Вы единственные люди, которых я знаю, с такими толстыми черепами, что вам не нужны шлемы!
— Да? Что ж, тогда я не сомневаюсь, что именно поэтому мы хотим быть твоими друзьями!
Базел усмехнулся и хлопнул Брандарка по плечу в знак признательности за собственное остроумие.
— Вон! Вы оба — вон! — Венсит сжал кулак, и голубое свечение заплясало на костяшках его пальцев. — Вон! Или, клянусь топором Исварии, я поджарю ваши волосатые задницы на медленном огне! Тогда посмотрим, кому не нравятся седла!
Двое градани поспешно ретировались, все еще смеясь, и Кенходэн ухмыльнулся им вслед. Но когда он снова посмотрел на Венсита, его улыбка погасла, потому что глаза волшебника, горящие диким огнем, были полузакрыты, его лицо исказилось от боли, когда он разжал кулак и позволил сиянию плыть над его покрытой шрамами ладонью.
— Венсит? Что случилось?
— Ничего!
Свечение вспыхнуло и погасло, когда рука Венсита резко рубанула воздух. Его ладонь хлопнула по столу с резким, взрывным звуком, и Кенходэн озадаченно нахмурился. Напряжение витало вокруг старика в течение нескольких дней, накручиваясь все туже и туже с течением времени. Кенходэн понятия не имел, каким может быть его источник, но его собственный страх перед яростью, скрывающейся внутри него, сделал его чувствительным к настроению волшебника, и казалось, что защита Венсита была разрушена каким-то непостижимым образом. Уязвимость волшебника... беспокоила его, и незнание ее причины только усугубляло ситуацию.
Между ними повисла тишина, обрамленная звуками идущего парусника — равномерным скрипом досок, шумом воды, отдаленными голосами команды "Повелительницы волн" и еще более отдаленными голосами чаек, которые вылетели с приближающейся земли, чтобы поприветствовать их. Затем, наконец, Венсит вздохнул, оперся локтями о карту и спрятал лицо в ладонях.
— Прости, что накинулся на тебя, Кенходэн, — сказал он в них усталым голосом. — Я прошу у тебя прощения за это.
— Что тебя беспокоит, Венсит? — мягко спросил Кенходэн, его тон свидетельствовал о принятии извинений волшебника.
— Много чего. — Венсит опустил руки, откинулся назад и уставился на палубу с мрачным выражением лица, а его голос, казалось, доносился издалека. — Когда живешь долго, находишь слишком много вещей, о которых можно сожалеть, Кенходэн.
Его внезапно опустошенный тон напугал Кенходэна, как будто море признало, что его силе пришел конец. Он пришел, чтобы разделить непоколебимую веру Базела в абсолютные способности Венсита, но эта странная депрессия сорвала покровы легенды и напомнила Кенходэну, что, несмотря на всю свою силу, последний белый волшебник Контовара был всего лишь человеком... очень старым человеком.
— Что вызвало это только сейчас? — спросил он наконец, и Венсит поколебался, затем пожал плечами.
— Базел. Брандарк. Они так полны жизни — и они мои друзья. — Глаза дикого огня внезапно опустились, пронзив Кенходэна. — Достаточно плохо терять друзей, — мягко сказал он, — но еще хуже знать, что ты к ним не присоединишься. И что еще хуже, знать, что твои действия, твои решения еще больше сократят их жизнь.
Кенходэн медленно кивнул, внезапно осознав, что он и волшебник были двумя сторонами одной медали. Он не мог вспомнить... Но Венсит не мог забыть, и теперь он задавался вопросом, какое бремя было тяжелее.
— Ужасно бояться заводить друзей, любить, потому что любой, кого ты любишь, умрет... вероятно, потому, что они подошли к тебе слишком близко, и это убило их, — продолжил Венсит. — Ты можешь принять модель мира, времени... но не для тех, кого любишь.
Его голос был старым, лицо осунулось, когда он скрестил руки на груди и мягко покачивался, убаюкивая память обо всех своих умерших. Кенходэн вздрогнул и напрягся, чтобы расслышать последние слова, которые он прошептал самому себе.
