— Тут к сожалению, был случай, когда они действительно оказались далеки от народа. То есть умственно — да и народ, подготовленный к советской пропаганде стерильностью и полным отсутствием умственной гигиены, оказался совершенно не готов. Если бы не всё это — я бы искренне сказал, что вся политика партии начиная с брежнева была нацелена на разрушение самой себя — потому что ничем иным объяснить многие вещи нельзя.
— Например? — спросил Шелепин требовательно.
— Культ диссидентов. Культ запретного запада. Культ западных вещей. Фарцы. Отсутствие адекватной реакции на экономические проблемы. Последнее кстати мы уже объяснили, благодаря товарищу Косыгину.
— А что поделать, если запад давит?
— Может быть включить вам историю того, как проводились санкции в две тысячи двадцатых годах? — выгнул я бровь, — тогда на Россию навалились похлеще чем на СССР. И это не возымело почти никакого немедленного и очень слабый долгосрочный результат — который нанёс мировой экономике куда больше вреда, чем Российской. Просто не доходили до границы за которой начиналась неадекватная реакция. Уезжают — и хрен с ними, а не хватать за руки. Критикуют — ну и мудаки — но не сажать в психушку. Хотя они немного всё-таки принимали эмоциональные решения — но зачастую народ хотел эмоциональных решений — а власть стояла на стороне закона и не опускалась до линчевания, закрытия границ, запретов и прочих примитивных бытовых реакций. Это может себе позволить какая-нибудь независимая латвия — толи страна, толи анекдот. Действия советской власти зачастую как раз таки характерны для режимов всяких банановых диктаторов — но то, что в рамках банановой диктатуры сходит с рук и выглядит вполне естественным — для такой державы как СССР оказалось просто идиотизмом.
— Какие действия именно?
— Резкие. Эмоциональные. Импульсивные. Когда цель оправдывает средства, а задача — методы. Всё бы ничего, да только эта формулировка очень субъективна — возьмём к примеру борьбу с так называемыми диссидентами — ну казалось бы — обычная свора либералов. Людей с не очень большим умом, поддающихся влиянию окружения, и которые, как доказала наука — психически не очень здоровы — у них несколько иное восприятие личного и общественного пространства и ценностей. Советская власть в ответ на лёгкую критику — весьма неочевидную, впала в настоящий паралич и начала скандал. Но в отличие от сталинских времён и даже хрущёвских — народ как-то не поддержал власть в целом. Это вызвало ещё большую панику и ещё более лихорадочные и абсурдные решения, которые в итоге этих... никому не нужных, не важных, нытиков леволиберальных, чей бред и наивность людям вроде Воронова и тем более меня — очевидны, возвели в культ. Сами сотворили кумира.
— Это щекотливый вопрос. Но я определённо буду настаивать на том, чтобы он был решён в пользу адекватной реакции. А если нет — последствия будут на совести нашего пропагандиста. Пусть он сам, под свою ответственность всё это куралесит. При необходимости свалю на него всю вину и всё.
— Тоже вариант.
— А как с ними борются в будущем?
— С ними не борются. Всего то существует закон о том, что митинги должны быть согласованы с городскими властями. Их не запрещают и даже теоретически оппозиционные митинги возможны — на практике только если они будут контролируемы. Закон об иноагентах ограничивает деятельность людей и организаций, которые финансируются из-за рубежа. Многочисленные законы об экстремизме, оскорблениях, распространении ложной информации — окончательно давят всех. То есть оппозиция может быть — но не шалить.
— Как вариант, — подумав, сказал Шелепин, — но в партии предложи кто-нибудь такое — это вызовет культурный шок.
— О чём и речь. Эффективность пропаганды измеряется в её состоянии влиять на повседневные мысли и разговоры граждан — то есть на то, что реально в умах граждан. Трескучие заголовки газет, фильтрованная информация — вряд ли такую власть имеют — по факту пропаганда развалена и превращена в иллюзию самой себя. Реальной власти над умами у неё нет — иначе вам бы было просто наплевать на любых либералов — просто плевать. Пока у них нет власти над СМИ — они не могут никакой политической силы набрать. В принципе. Максимум собрать горстку любителей и постоять с плакатиками у памятника пушкина. Всеобщий пофигизм со стороны власть имущих — заставит население смотреть на них как на идиотов.
— Нечто подобное я читал в мемуарах, что они знали что творят и им в действительности нужно было просто шум поднять, а не добиться каких-то целей.
— Кто бы не руководил противоборством им — но с их задачей он справился на ура. Шум подняли просто космический. Впрочем, мы тут говорим про видеомагнитофоны, верно?
— Изначально вроде бы.
— В восьмидесятых они начали распространяться — но были даже не дефицитом, а эксклюзивом избранных. Американские фильмы соседствовали с китайскими боевиками, всякими индийскими так далее. Социальный феномен видеомагнитофонов сам по себе занятен для изучения. Первый бытовой видеомагнитофон "малахит" был создан в шестьдесят седьмом. Я не исключаю, что работы над ним уже ведутся. Но он бобинный, а так же был выпущен маленьким тиражом — не сказать чтобы техника прижилась. До восьмидесятых и VHS-формата всё было штучно и грустно. Счёт конечно уже в семидесятых пошёл на тысячи, а в восьмидесятых — на десятки и сотни тысяч. Но всё равно — дикий спрос привёл к тотальной нехватке.
— И?
— Кажется косыгину нужно было что-то, что стоит сравнительно недорого, и может продаваться с большой наценкой, а так же будет пользоваться бешеным спросом, как водка? — улыбнулся я, — и кажется нам, а точнее — вам, нужен был инструмент для политического влияния? Для пропаганды, ненавязчивой, порой очень неочевидной, но действенной?
— Нужно было.
— Представляю вам — видеомагнитофон. Телевизор — это так, демо-образец, для своего пользования. Освоение его в производстве будет очень непростым — но Шокин справится — если я подкину кое-какого оборудования — за года два примерно.
— И за год управится.
— Чудеса — это монополия церкви, и я на неё не посягаю. Год у них уйдёт на постройку места производства чипов, и ещё год — даже при наличии чертежей, топологий и трафаретов — на проектирование и серийный выпуск. Но это инструмент двойного назначения. Он нанесёт серьёзный вред политике партии и господству идеологии. И откроет новые правила игры — теперь пропаганду нельзя будет определить решением коллектива.
— Почему же?
— Потому что она станет живой — более активной и более медийной. Просто напечатать какие взгляды правильные в газете правда — уже не получится, придётся действовать умнее. Я понимаю — общая податливость советского человека пропаганде — позволяет информационной политике быть грубой и не развиваться — но дальше так не получится. Это не тот рынок, где можно позволить себе относиться к людям как попало и ждать что они радостно будут бежать за добавкой — нужно по всем законам маркетинга заинтересовать покупателя, проводить рекламу и пиар, думать над всем — названиями, символами, и более сложными, чем ранее, формами.
— Например? — спросил Шелепин, — слишком общее определение, я понимаю, что пропаганда штука очень тяжёлая — но к сожалению сейчас у нас нет власти над инструментами.
— А Месяцев? Он же сидит на самой важной пропагандистской должности в стране — он владеет телевидением. А значит всеми умами страны. И потом неочевидная — возьмём для примера то, как пропаганда в голливуде наладилась. Они начали выпускать множество фильмов самого разного толка — без прямого контроля, но в целом создавая образ счастливой американской жизни — ненавязчивый, не бросающийся в глаза как социальная реклама, зачастую эта "счастливая" жизнь представала наоборот весьма неустроенной и даже гадкой — но в целом, это оставляло ощущение разнообразия и свободы поведения. Мало кто из советских чиновников и людей может понять, что кино, в котором американцы высмеивают свою политику или наоборот снимают фантастику-антиутопию про робокопов — это серьёзная реклама. Чувство неограниченности — вот на чём это всё было построено — свободы и в то же время отсутствия рамок, невидимых стен, в которые можно упереться, шагни хоть немного в сторону. Вместо довольно жизненных или смысловых сюжетов, часто тягостных и заставляющих думать — в советском кинематографе — это были фильмы совершенно развлекательные и кассовые. В СССР искусством их киноязыка овладел только Гайдай — едва ли не главный гений советского проката.
Шелепин лишь налил себе чашку чая из пузатого самовара, долил заварки и снова пригубил.
— Хорошо.
— В конце концов — на них работало всё. Смысл это одно, то, что человек видит — это другое, а то, какой образ мысли у него всё это формирует — это третье. И часто это совершенно разные вещи. К сожалению, часто даже очень комплиментарное советское кино, которое лепит, как Ленин с броневика, бравурные лозунги — на деле формировало негативный образ СССР и критический образ мышления. Заявление на идеального героя — лишь подчёркивали неидеальность мира вокруг. Хотя отдельные фильмы на фоне западных — кажутся мне шедеврами, до которых американскому кино расти и расти — но боюсь там этого так и не поймут. Там кино это развлечение. А у нас оно слишком художественно, слишком высококультурно и высокодуховно — слишком грузит человека и стремится его воспитывать — а не позволяет расслабиться и отдохнуть от реального мира в интересной истории.
— Формирование образа мышления — это ты правильно сказал, — кивнул Шелепин, — в конце концов, это необходимо, и строго нам необходимо. Люди должны быть готовы воспринимать разную информацию. Нам нужны люди которые думают правильно — в здоровом ключе, а не люди, которые мало думают и просто приняли на веру убеждения, которые им дали. И как видеомагнитофоны в этом помогут?
— Фильмы, а не видеомагнитофоны. Для начала — они разрушат монополию на кинопоказ, которая держится за госкино и телерадио. Отсутствие тут цензуры и возможности прямо влиять на кинопоказ — многократно увеличивает его эффективность. Хотя реакцию партийных груздей я представляю — потрясать кулаками, запрещать и непущать...
— Ты преувеличиваешь.
— Кто знает. Всё это должно выработать иммунитет к базарной пропаганде. И серьёзно так растянет шоковый эффект от мгновенного прорыва железного занавеса. В идеале — общество должно успеть к тому моменту адаптироваться, но это создаст проблему ускоряющегося устаревания пропаганды. Нужно будет искать другие подходы — более гибкие и более действенные, менее прямые. Подчас даже дойти до голливудского уровня пропаганды — уметь подать материал так, чтобы без всякого славословия и очень косвенно формировать нужный нам образ мышления у людей.
— Звучит как-то фантастически.
— Это реальность. Проблемы советской медийки держатся на трёх китах — это моральное устаревание требований вместе с физическим устареванием требующих, недостаток ориентирования на публику — то, что кино больше жанрами живёт, и то, что кино в целом некоммерческое — больше похоже на произведения русских классиков на фоне увлекательных приключенческих романов. А что такое русская классика вы знаете.
— Слышал, — усмехнулся Шелепин.
— Как говорили ранее — Русская Классика это когда кто-то должен страдать — герой, читатель или автор. А если страдают все трое — это шедевр Русской литературы. Так вот эту тенденцию на философию и моралистику нужно уничтожать. На морали государство не построишь — более того, слишком моральное общество будет выдвигать к государству абсолютно неисполнимые и недостижимые требования. Которые закончатся всеобщей депрессией и разрушением всего и вся. В первую очередь общественной морали. Видеомагнитофоны мне в этом помогут.
— Каким образом?
— Очень просто. Сначала я сплавлю партию своим ручным миллионерам. Они с радостью возьмут и распространят через своих знакомых. Это несколько сотен штук. Учитывая, что себестоимость сейчас сравнима с тремя Волгами — то ещё большой вопрос, стоит ли пытаться их продавать.
— Тремя Волгами? — удивился Шелепин.
— Да. Пока что. Прогресс не стоит на месте — через несколько лет будет стоить всего тысяч десять.
— Зачем тогда ты их сделал? Если они настолько дорогие?
— Технодемонстрация. Для того, чтобы запустить видео в массы, и в качестве технодемонстрации возможностей нашего производства. Технологии ведь аналогичны компьютерам — но совершеннее, чем у конкурентов. Опять же — бренд. Репутация нужна бренду, а для этого нужно чтобы продукция с логотипом Кибердайн получила репутацию. Она её получит — когда товар начнёт отгружаться по наличному расчёту подпольным миллионерам — по тридцать-пятьдесят тысяч за штуку. Сарафанное радио штука крайне недооценённая — особенно в реалиях СССР. Скорость слуха выше скорости света — а учитывая цену... — я покачал головой, — может быть вы поможете с дальнейшим распространением?
— Даже приблизительно не могу сказать, как и где это можно распространять — с такой то стоимостью!
— Чтобы спрос появился — необходимо определённое статусное значение. А для этого помимо цены необходимо распространение оных видеомагнитофонов — я думаю, что первая партия должны быть около тысячи единиц, а общая партия — двадцать тысяч. Именно такое количество может запустить видеолихорадку в стране и спрос на них.
— Но сам ты их продавать не можешь...
— Около тысячи без труда продам — а всё остальное... наше скромное НИИ может просто передать в систему советской торговли.
— Исключено! Это официальное принятие товара — к тому же как ты обойдёшь себестоимость? — спросил Шелепин, — они будут стоить слишком дорого.
— Это терпимо. Ведь ещё недавно мы разговаривали с Косыгиным на тему того, что роскошь — это один из главных пожирателей инфляции. Что соотношение себестоимости и цены — это не прихоть отдельно взятого коммерсанта. Товары из высокой ценовой категории просто должны будут появиться. Я слышал, что уже дали зелёный свет торговле импортом — так, как задумывалось нашим коллективом — то есть с акцизами, компенсирующими разницу курсов... Человек, любыми способами заработавший большие деньги — должен их потратить — причём анонимно.
— Да, такой проект есть. Но не для того, чтобы давать разгуляться людям с нетрудовыми доходами.
— Для того, чтобы их у них отнять, — вторил я ему, — а так же существенно повысить ценность самих денег. Которые наконец-то станут ближе к деньгам. Маленький шажок в правильном направлении. Всё равно вещи, которые в дефиците — продаются из под полы в магазинах, через комиссионки, через знакомых — и всё равно работает рыночная экономика поверх плановой, когда это становится выгодно. Она выходит естественно, сама собой. Воевать с морем это тоже как-то не очень вариант...
— Косыгин в этом направлении уже всерьёз перерабатывает свои реформы.
— Я имею на это другое предложение. То, что не можешь победить — возглавь. Министерствам разрешить создание ведомственной торговли — и сбывать через неё сверхплановую продукцию. Только сверхплановую и никакую иную. Но цены устанавливать самим — без ограничений.
