Ты такой же, как я.

Машутка с порога продемонстрировала им кольцо на своей руке.Такой сияющей и счастливой, я не видел ее несколько последних месяцев.

Ольга, мать Маши, увидев довольную дочь, смерила меня взглядом:

— Ну наконец, разродился. Когда регистрация?

— Сразу после праздников пойдем заявление подавать. Думаю, не на торжественное оформление очереди нет — я сунул ей упакованный горшок с цветком и ретировался к машине, за пакетом с продуктами и удочкой для тестя.

Не удержался и позвонил Даньке.

После разговора с ним настроение совсем испортилось. Подниматься в квартиру не хотелось. Стоял у машины и курил, одну за другой. Было огромное желание сесть за руль и рвануть к Данькиному дому. Дверь подъезда хлопнула, я бросил окурок на снег и обернулся. Павел — тесть. Молча, вытянул сигарету из пачки, которую я так и держал в руке. Так же молча, прикурил, от подставленной мной зажигалки.

Затянулся, глубоко, с наслаждением, и только потом вперил на меня тяжелый взгляд.

— Зачем все это, если не хочешь?

— Что, это?

— Ты прекрасно меня понял, не придуривайся. Тебя же не заставляет никто на ней жениться. Внука и без тебя поднимем. Сейчас матерями одиночками никого не удивишь.

Что ему ответить? Что я гомик, и привык прикрываться Машкой? А теперь еще и ребенок — очень надежный щит. Но ребенка я вроде как действительно, не против иметь. Смешно. Смешно, потому что у меня нет оправданий моему эгоизму. Смешно так, что хочется плакать. Врать, что я люблю его дочь — не поверит. Курит, смотрит и ждет ответа. Красивый кстати мужик. Машка в него. Пожимаю плечами, доставая очередную цигарку:

— Я сам своего ребенка воспитаю. Чем я для твоей дочери плох?

Он выдергивает у меня сигарету, бросает в сугроб, вместе со своим окурком.

— Мутный ты. Пошли, за стол пора.

Скучно. Нажрались до отвала и вперились в телевизор, экран которого мелькал всеми каналами с периодичностью в десять минут, Павел искал что— нибудь стоящее. Машка с Ольгой не выдержали, ушли секретничать в спальню. Я задремал под песни Сердючки. Из полудремы меня вырвал восторженный визг Маши.

— Димка, он пинается!— Она подлетела к дивану, на котором я полулежал, и схватив, мою руку прижала ее к своему животу. Я ощутил слабый толчок прямо в ладошку и от неожиданности отдернул ее. Глядел на Машкин живот, и видел, как он вздрагивает, то в одном месте, то в другом. Она смеялась, прижимая к этим местам свою руку, ловя эти пиночки крошечного человечка внутри. Нашего с ней человечка. И я сдался. Капитулировал в пользу ребенка безоговорочно и твердо.

Первого мы уехали от тещи с тестем, после обеда. Послонявшись для приличия по дому около часа, я заявил, что мне надо на работу съездить, проверить все ли там хорошо.

Машка сразу сникла, явно мне не поверив, но возмущаться не стала. Попросила только очистить снег от ее машины, пока я не уехал.

— Собралась куда — то?

— А чего дома — то сидеть? Поеду к кому— нибудь из девчонок съезжу.

— Маш, я может, не приеду ночевать, мы с мужиками посидеть хотели. Сегодня завгар и остальные подъехать собирались.

— Опять сауна и бабы?

— Никаких баб, обещаю.

* * *

* * *

**

Сюрприз получился. Данька, увидев елку, и украшенные гирляндами стены, присвистнул.

— Ого! Когда успел?

— Нравится? Там под елкой подарок.

Он растерянно смотрит на меня.

— А я тебе ничего не купил. Блин, прости.

— Лучший мой подарок — это ты, — подталкиваю его к елке.

Он срывает с коробки видеокамеры новогоднюю обертку и застывает. Радость на лице сменяется сомнением и растерянностью.

— Дим, это слишком дорого. Не нужно было.

— Не каждый же день я тебе подарки делаю, так что могу себе позволить.

— Спасибо — улыбается. Достав камеру из коробки, начинает в ней разбираться, забыв о моем существовании.

Я включаю музыкальный центр на всю катушку и ухожу на кухню, чтобы накрыть стол. Хочу праздника.

Практикант появляется минут через двадцать и начинает меня снимать.

Я дурачусь и корчу рожи. Он хохочет, ставит камеру на холодильник, так чтобы нас было видно и присоединяется ко мне.

На маленьком экранчике наши морды рядом, кривляющиеся и хохочущие. Целуемся — красная лампочка исправно мигает. Данька снова хватает свою игрушку, и наведя ее прямо мне в лицо приказывает:

— Быстро в комнату, и раздевайся.

Он снимает меня голого, и я позирую. Напрягаю мышцы на руках, как заправский культурист, играю мускулами груди, выдаю кубики пресса, шевелю стоящим членом. Данька смеется, и камера в его руках трясется.

Он подсоединяет ее к телевизору, так, чтобы был виден разложенный диван.

Мы занимаемся сексом, скосив глаза на экран, и зрелище собственной порнухи возбуждает неимоверно.

Раскрасневшийся, с полуоткрытым, тяжело дышащим ртом и лихорадочным блеском в глазах — практикант, и я, трахающий его, и смотрящий прямо в телевизор, потому что не могу оторвать взгляд, от парня на экране, под именем Данил. Черт, у меня просто рука не поднимется стереть эту запись.

Мы валяемся на диване до вечера, пока в животах не начинает урчать.

Наевшись, опять падаем на диван. Праздника не выходит. Такое умиротворение и лень, что не хочется вылизать из постели,

Камеру от телевизора отключили, и Данька смеется над каким— то фильмом, а я перебираю его волосы и стараюсь ни о чем не думать. Но когда стараешься, то думаешь еще больше. Как мне объяснить ему, что он мне нужен и что ничего страшного нет, в том, что у меня будет ребенок и Маша. Что я буду так же встречаться с ним, и что ничего не изменится. Или я вру сам себе?

Данька поворачивает ко мне лицо, и я отгоняю все свои думки.

— Дим, мне на практику к вам выходить, или все — таки искать что — то другое?

— А когда у тебя практика?

— Да в принципе уже. Сразу после каникул.

— У тебя есть что — то на примете?

— Пока нет. Но можно поискать.

— На какой срок у вас практика?

— На два месяца. До марта, в общем.

— Ну, будем с тобой два месяца как партизаны в тылу врага.

Он улыбается, глаза хитрющие.

— И ты даже не будешь гонять у нас в кабинете чаи?

— Буду, даже чаще чем раньше. И буду изводить тебя своими плоскими шуточками.

— Ну, ну. Посмотрим, кто кого еще изводить будет, -Больно кусает меня за сосок.

Черт, что творит паразит, след ведь наверняка, останется. Пытаюсь скрутить его руки, но он сильный зараза, вырывается и спихивает меня на пол. Падает следом, приземляясь прямо на меня.

В этот раз камеру мы не включили.

**

Дима, как и говорил, ночевать не приехал. В сказку про завгара и работу Маша не поверила. Утром, не выдержав, села в машину и поехала по адресу, что дала Анжела. Зачем она это делает, и чего хочет добиться, она не могла себе объяснить, но ее тянуло на Звездого двадцать девять.

Машина Дмитрия была припаркована у третьего подъезда. Сердце сжимала такая тоска, что больно было физически.

Что теперь делать Маша не знала. Стоять и ждать когда он выйдет? Уехать, и опять сделать вид, что ничего не знает? Решить она не успела. Дверь подъезда открылась и из него вышли не знакомый ей парень и Дмитрий. Они о чем — то весело болтали и Дима смеялся. Улыбка буквально сползла с его лица, когда он увидел возле своей тачки, машину жены. Парень недоуменно проследил за его взглядом.

Маша вылезла из машины, лихорадочно соображая, как объяснить свое присутствие.

— Что ты здесь делаешь? — голос у Дмитрия чужой, взгляд страшный, так смотрят когда ненавидят.

Она споткнулась об этот взгляд, схватилась за дверцу своей Короллы, ноги не держали совсем. Молодой человек, стоявший рядом с Димой, смотрел на ее живот, и она с удивлением отметила, как его лицо искажает гримаса, словно у него что — то болит. Как он переводит взгляд на ее мужа, и смотрит на него, не мигая, а тот смотрит в ответ, виновато, с отчаяньем.

Парень сует Дмитрию в руки какую — то коробку и уходит. Сначала медленно, потом переходит на бег.

Дмитрий поворачивается к Маше:

— Какого хрена! Что ты здесь забыла! — Кидает на сиденье ее машины коробку,и срывается с места.

Маша видит, как он догоняет парня, и как падает в снег от его удара.

У нее кружится голова, в ушах шумит. Она переводит взгляд на брошенный Дмитрием предмет — видеокамера, а когда поднимает голову — парень быстрым шагом уходит, а Димка сидит на снегу и лицо у него в крови. Кровь капает на куртку, но Дмитрий даже не пытается ее остановить.

Он сидит так,не шевелясь,не отрывая взгляд от удаляющейся фигуры, пока та не исчезает из поля зрения.

Поднявшись прикладывает горсть снега к носу,дожидается когда остановится кровь и обтерает им лицо и руки.

Он спокоен и сосредоточен. Он не удостаивает Машу не единым взглядом. Даже когда толкает в свою машину, смотрит мимо нее.

Её Королла осталась в чужом дворе. С того момента, как они отъехали от третьего подъезда проклятого дома, не было сказано ни слова. Он больше не спрашивал, как она там оказалась.

А Маша пыталась понять, что только что произошло. Ей очень хотелось, но она боялась спросить, кто тот парень, и за что он сломал Дмитрию нос.

Маше было страшно. Ей хотелось закричать, заплакать, но слова и слезы застревали в горле, при виде его отсутствующего взгляда. Она, молча, молилась, чтобы они не попали в аварию, ей казалось, что Дима не видит дорогу.

* * *

* * *

**

Данила трясло, от обиды и ненависти.

'Сволочь, какая же сволочь! Если бы он сказал, было бы больно, но, по крайней мере, честно. Но этот урод, врал все время. Какая любовь, если он даже не поделился, что будет отцом! Какая к черту любовь! Если любишь — не врешь, не скрываешь'

Дома был только Гоша, мать с отцом на смене. Данька не поздоровавшись с родственником, проскочил к себе в комнату и уткнулся в подушку. Так плохо ему не было, даже после Вадима. Он понял, что 'вырвали сердце'— это не метафора, это реальность.

Георгий зашел к нему в комнату и присел на диван.

— Данил, у тебя что — то случилось?

От этого вопроса, стало совсем не выносимо. Не выносимо, все держать в себе, не имея возможности выговориться, облегчить хоть немного боль, что сидит внутри. И он рассказал. Рассказал все. А когда рассказал, то понял, что натворил. Поэтому когда молча слушавший его, Георгий заговорил, Данька вздрогнул.

— Тебе надо уехать. Сменить обстановку — родственник смотрел на него без отвращения, понимающе — ты не бойся, я ничего твоим не скажу. Я тоже, в общем..

Данила немного отпустило. И Гоша прав, ему нужно уехать, по крайней мере сейчас. План созрел тут же — от отчаянья, от злости.

— Ты сможешь устроить мне практику по менеджменту в Питере?

— Легко. Могу и на постоянную работу, не только на практику. Таким как мы, вообще не место в провинциальных городишках. Здесь тебе нечего ловить. Да и чем дальше ты будешь от родителей, тем лучше для тебя. Рано или поздно, они заподозрят и начнут задавать вопросы, потом мать станет подсовывать тебе всяких девиц. Так что рви когти отсюда. У вас же здесь даже гей клуба нет, как вы вообще выживаете? А в Питере, ты быстро, клин клином вышибешь. Найдешь в сто раз круче своего безопасника.

— Я пока только на практику, а там посмотрим — Данил открыл свой телефон и вытащив из него сим карту,закинул ее в нижний ящик стола

— Сколько дней тебе нужно, чтобы решить с направлением?

— Пятого схожу в универ. Нужно будет подготовить договор с предприятием.

— Все сделаем в лучшем виде, не переживай. Родители — то, против не будут?

— Думаю, нет. Квартиру снять, сколько стоит?

— О чем ты? У меня поживешь. Я один в трешке, так что не стеснишь.

Данька благодарно кивнул Георгию, и тот, похлопав его по плечу, вышел из комнаты.

Боль сменилась решимостью. Данил сам себя убеждал, что делает все правильно.

* * *

* * *

** ГЛАВА 38

Голова болела нестерпимо. Такое ощущение, что затылок и виски сейчас вырвет нафиг. Сожрал кучу обезболивающего, но ничего не помогало. Неужели Данька стряс мне таки башку? Вроде как все признаки налицо — тошнота, головокружение, вырвало пару раз, туман перед глазами, еще и потряхивает изнутри. Противный мандраж, и вроде как кожу на лице стягивает. И тяжесть, такая тяжесть в груди.

Что же я натворил. Знал, что рано или поздно правда выплывет наружу, но не так я себе это представлял. Тянул до последнего, с признанием перед Данилом о ребенке. Но хотел сам. Сам сказать об этом, и может быть уговорить — не прерывать, наши отношения. А теперь он не простит. Я бы на его месте не простил.

Никогда не забуду его взгляда. Лучше бы он мне не только нос, но и всю рожу расквасил, только бы не смотрел так.

Машка — притихшая, испуганная и ничего не понимающая.

Что она вообще забыла на Звездого? Совпадение, или следила за мной? Мне уже безразлично, если честно. Злость на нее прошла. Да и причем здесь она? Сам всю эту кашу заварил, а расхлебывают теперь все. Чувствую себя полным ничтожеством. Испоганил все что мог.

Как только приехали домой, я пытался дозвониться до практиканта. Знаю, что вряд ли верну его, но мне нужно поговорить, попросить прощение. Умолять о прощении.

Телефон выключен — этого и следовало ожидать.

Лежу и вспоминаю. Все кручу и кручу в голове этот проклятый момент выхода из подъезда. И не могу избавиться от этой заевшей пленки. Пленка! Черт! Камера!

Соскочил с дивана, и сразу накатила тошнота. Ноги трясутся, тело, словно горит и мушки перед глазами.

Машка что — то говорит, но разобрать не могу.

Да что же плохо — то так?

* * *

* * *

**

Весь день Маша ждала разборок с Дмитрием. Но Дима, как только они вернулись, заперся в ванной, а выйдя из нее, лег на диван лицом к стене и пролежал так до самого вечера. За все это время, поднимался всего пару раз, и она слышала, что его рвет. Хотелось прилечь рядом с ним, прижаться, приласкать. И в то же время, хотелось прибить его, вцепиться ногтями в лицо и наорать. Всю душу, он из нее вынул. Она не понимала, что с ним творится. Подозрения что парень — брат Димкиной любовницы, подтверждались его нынешним состоянием. Он знает, что парнишка все расскажет сестре, и их отношениям придет конец. Но тогда получается, что он действительно любит девушку, не ее — Машу, а ту, что разлучает их. Все его уверения, что у него нет любовницы — ложь.

От этого осознания, некуда было деться. Желание зажать уши и не слышать эти мысли в голове. Но от мыслей уши не зажмешь, и засевшее: 'Он тебя не любит, он любит ее. Он тебе врал, всегда врал' — вынуть можно только вместе с мозгом и сердцем заодно.

И она тоже лежала, одна на их кровати, и ей хотелось выть в подушку, потому что слез уже просто не осталось.

Она услышала, как Дима встал, и решила поговорить с ним.

Он стоял возле дивана, ухватившись правой рукой за его спинку, а левую прижимая к груди.

Губы и щека у него странно дергались, лицо пошло красными пятнами.

Маша видела, что ему плохо, и он вот — вот упадет. Она растерялась, не зная, что делать. Спросила, вызвать ли ему скорую, но он посмотрел на нее невидящим взглядом и рухнул на пол.