— Стася, рот закрой, — набрался-таки, смелости разпираемый любопытством умник. — Скажи, что хоть он там делает?
— Проснулся и упражняется... кажется.
— А-а......... А теперь?
— А теперь, остановился и разговаривает.
— С кем, с тобой? — фальцетом выдал обалдевший кот.
— Да почему со мной? — развернулась я к нему. — С теткой Тиристиной.
— А где она?!
— Чего ты орешь? Она здесь была вчера утром. Кто ему, как ты думаешь, про Чилимский пруд сказал?
— А-а...
— Два-а... Да, чтоб тебя, — пришлось мне, уже во второй раз срываться за Ветраном по прежнему маршруту.
— Стася! — рванул за мной следом Зигмунд. — Я надеюсь, мы до этого неспокойного места с тобой сейчас не добежим?
— Надо будет — добежим, — злорадно обнадежила я кота, но вскоре, у самой кромки леса, тормознула. — Оп-па! Приехали, дальше пёхом...
— Ну, а теперь то что? — врезался в меня со всего маха Зигмунд.
— А теперь, наш музейный работник решил углубиться в лес. Видимо, местную растительность изучать... Ты идешь?
— Только после вас, — брезгливо дернул кот хвостом, глядя на мокрую от вечерней росы траву у края дорожки.
Идти пришлось не долго. Свернув прямо напротив приветливо торчащего из земли каштанового корня, мужчина бодро зашагал между деревьями, остановившись по дороге лишь раз. При этом я, суматошно за ним повторила, и, развернувшись к коту, тут же залилась краской:
— Даже не спрашивай меня...
— Понял, — видимо, от избытка воспитания, тоже отвернулся умник.
Оглянуться я себе позволила лишь спустя минуты две. Как раз вовремя, чтобы заметить нырнувшую в недалекий овраг, светящуюся ветранову макушку. Пришлось опять припустить... чтобы увидеть, как мужчина, на мгновение замер, прислушиваясь к вчерашнему утреннему лесу и откинул ветки наваленного кучей на самом дне оврага валежника. Склонился и вытянул оттуда какой-то продолговатый сверток...
— Зеня... — простонала я, очнувшись от увиденного. — Я была права. У него здесь запрятаны вещи и оружие.
— Что у него здесь запрятано? — вытянул шею вместе с хвостом для противовеса, зависший над самым краем кот.
— Мечи. И один из них... серебряный, Зеня.
— Хобья ж сила...
Возвращались мы с Зигмундом, отягощенные добытой в овраге 'правдой' уже через подвал и оба резонно наплевали на условленные ранее маневры. К чему, если в одной моей руке до пола висит набитый под завязку вещевой мешок, точный двойник брошенного сейчас у нашей гостевой кровати, а в другой зажаты два меча, обмотанные тряпкой? Только пристрелите нас из одного арбалета сразу, что дальше с этой правдой делать, знать не знали.
Помог сам схронщик, если можно назвать помощью его удивленно вскинутые брови и помрачневшее лицо, едва мы встретились с мужчиной глазами. Он даже взгляд свой ниже опускать не стал, сразу все понял. Тут же, мигом оценив ситуацию, сиганула к себе в погреб замещающая хозяйку домовиха (и когда только спеться успели, причем до такой степени, что Груша на подаче чая для гостя суетится?). Я же, пытаясь настроиться на неприятный разговор, как можно размашистее, швырнула перед собой на пол мешок, а потом туда же сбрякал и сверток с мечами. Получилось ровно посередине между мной и Ветраном:
— Вот. Это твое. Что в сумке, не знаем, а оружие... Надеемся, сам расскажешь, зачем тебе оно, — с вызовом глянула я на мужчину.
— Да, мое, — понуро кивнул тот и сглотнул слюну. — Анастэйс, Зигмунд. Я должен был все это прятать. И...
— Ты рассказывать собираешься? — тяжко, почти умоляюще, выдохнула я.
— А если я дам вам слово, что ничего дурного против вас не замышлял? — с надеждой уточнил Ветран.
— А если ты не будешь здесь торговаться, как на развале? — прищурила я в ответ глаза.
— Анастэйс, это не только моя тайна.
— Значит, правды мы от тебя не услышим?
— Стася, погоди, — видя такой оборот, прыгнул между нами умник. — А может, действительно, хватит с него и слова? А-а?
— Слова вруна? — вперила я взгляд теперь уже в полосатого дипломата. — И ты ему готов опять поверить? Он пришел сюда, весь сплошь увешанный тайнами, с полученным накануне магическим ожогом. Бродит по ночам вокруг нашего дома, прячет оружие против нечисти и владеет 'третьим глазом(2)', а ты собираешься и дальше дрыхнуть в неведении?
— Так он и хочет дать нам свое слово, потому что не желает больше врать. Так ведь, Ветран? — задрал голову Зеня к стоящему безмолвно мужчине.
— Да. Именно так, — хмуро подтвердил тот. — Анастэйс...
— Ах, вот оно, значит, как?! Да знаете что, мне, в таком случае, действительно хватит одного лишь слова. Слова, что, когда я сюда вернусь, тебя, уважаемый музейный работник, в этом доме уже не будет. И под нашим забором тоже. Я проверю, — ткнула я угрожающим перстом в воздух. — Ты меня понял?
— Куда ты собралась? — вскинул глаза встрепенувшийся, вдруг, Ветран.
— Уже не твое дело, — уперла я руки в бока. Вот наглец!
— Анастэйс, ты одна никуда не пойдешь!
— Может, объяснишь, почему?
— Да что же ты такое...! — с почти звериным отчаянием взревел мужчина. — Не пойдешь и все!
— Так попробуй меня остановить! — окрысилась я не менее впечатляюще и, не желая дожидаться самой пробы, черканула в воздухе нужный знак. — Уходи, Ветран. Видеть тебя больше не желаю.
— Стася, не дури! — запоздало мявкнул в гулкий подвал умник...
Ночь, по-деревенски тихая и звездная, скрашенная лишь окраинным собачьим лаем да еще распевающимися сверчками, тут же остудила мой пыл, обдав холодным августовским дыханием горящие щеки. Я глубоко выдохнула, потом зябко передернула плечами и огляделась... Да, в таком настроении, отрадно, что на местный погост сама себя не закинула.
— А-а, что уж там — дурить, так дурить с душой! — и решительно направилась из самого центра старой площади, подсвеченной сейчас одиноким фонарем, к ответвляющейся узким рукавом улочке.
Улица сравнение свое вполне оправдывала, и, почти по прямой вывела меня вскоре в нужное место, освещенное сейчас не в пример ярче всего остального Мэзонружа. И не в пример ему же здесь сейчас было веселее. Об этом свидетельствовали радостный гомон, разносящийся через распахнутые настежь окна таверны и криво приткнутый к ее коновязи знакомый уже балаганный фургон... Насобирали, все-таки, артисты себе на жизнь, потому что хозяин 'Лишнего зуба', это я точно знаю, в долг да еще перекатных(3), угощать ни за что не станет... А еще я знаю, что по вторникам и пятницам здесь обитается моя давняя приятельница, пылкая художница Алена — еще одна наша деревенская достопримечательность, наравне с полубожественной Гелией, вечно битым Аргусом и самой длинной в стране пожарной каланчой. 'А что у нас сегодня?.. Вторник', — не весело усмехнувшись, потянула я на себя массивную дверь и окунулась в местную светскую жизнь.
Светская, это, конечно, очень громко заявлено, да только в 'Лишнем зубе' публика действительно сильно разнится с той, что торчит сейчас в трех подобных заведениях Мэзонружа. А 'богемной' ее сама Алена окрестила. Ей-то уж есть с чем сравнивать. Потому что, не смотря на молодой, даже по магическим меркам, возраст, знает многое и, в отличие от нашего непризнанного поэта известностью и деньгами не обижена. Хотя, есть между ними и общее — оба любят наши унавоженные просторы исключительно ради искусства. Правда, я опасаюсь, любовью односторонней, поскольку, что у поэта стихи здесь выходят корявые, что у нашей художницы — сплошной, как говорит умник, 'деревенский абстракционизм'. Зато, для души. За деньги то Алена в другом стиле лабает — реалистичном.
Сейчас же, в 'Лишнем зубе', на угловом помосте (еще одно отличие данного заведения) лабал Аргус и пока лишь на своей поношеной лютне. А внимали ему все остальные, из которых часть мне лично была совсем не знакома. Однако узнаваема по плохо смытому, а местами так просто размазанному балаганному гриму на 'одухотворенных' физиономиях.
— Стася, хобий натюрморт! — громогласно прокричала из своего каминного угла Алена и подскочила со стула. — Давай к нам! — художница сегодня единственным здесь цветком грелась в лучах мужского внимания, однако, судя по ее равнооценивающим взглядам, кому из сотрапезников отдать предпочтение, еще не решила. — Наконец-то ты навела на своей голове порядок, — развернула она заинтересованные взоры всех присутствующих в мою сторону. — Теперь можно тебя и писать. Кстати, знакомься — это артисты из Ежина. Выступали на крестинах у внука либрянского главы, но в обратной дороге поиздержались и... задержались, — понимающе хихикнула девушка. — А это наша Стася, грозная магичка и большой авторитет в области мыловарения. Что такое мыловарение, знаешь? — склонила она свою, тоже коротко стриженную, но совершенно чернильную головку к ближайшему соседу и сфокусировала на нем карий взгляд. — Хотя... думаю, нет. А-а, не важно... Стася, танцевать будем? Я уже готова!
— А я — еще нет, — плюхаясь на стул, поставила я в известность художницу и приняла от разносчицы свой любимый темный эль.
— Так чего же мы ждем?! — призывно завопила в ответ, вновь подскочившая с чаркой в руке Алена.
— Вдохновения!!! — взорвался маленький зал самым часто оглашаемым здесь тостом, после которого застолье для меня приобрело уже новый смысл...
Это вообще большое заблуждение, считать, что вдохновение — 'многокрылая птица(4)' лишь представителей искусства. На самом деле, в нем нуждаются все вокруг. И селянин, решивший в этом году посадить не пресную репу, а джингарские дыни, и рыбак, в порядке смелого эксперимента связавший сеть с более крупными ячеями и даже моя соседка, тетка Тиристина, тянущая свою корову к кусту смородницы... Что же касается посетителей 'Лишнего зуба', то здесь бывали люди разные, имеющие отношение к разным же ремеслам, потому что, как говорит мой отец, а уж он-то точно это знает: 'Качественная работа не приемлет вмешательства магии, потому что она сродни лишь истинному искусству'. Эко меня отнесло...
— Здравствуйте, — тут же приложило обратно... — Анастэйс, можно тебя?
— Да как ты меня нашел?.. Да что ты здесь вообще... Какого ахирантеса ты сюда приперся? — закончила я свою сбивчивую речь уже на пустом крыльце и первым делом выдернула руку из сжатой ладони Ветрана.
— Логически вычислил, — сухо бросил он ответом лишь на один из трех вопросов. — Анастэйс, как ни крути, а нам придется с тобой договариваться.
— Договариваться? — возмущенно прошипела я. — О чем нам с тобой договариваться? У тебя своя жизнь и свои тайны, а у меня своя...
— ... и свои тайны, — закончил, вдруг, мужчина и внимательно посмотрел мне в глаза. — И еще не известно, чьи опаснее для их обладателя.
— Ну, ты и... — застряло у меня в горле выразительное ругательство, хотя взгляд, я думаю, был не в пример красноречивым. — Это что, шантаж?
— Шантаж? — с досадой повторил Ветран. — Нет, Анастэйс. Это попытка убедить тебя в том, что я не хочу вам зла, а наоборот, пытаюсь уберечь. И поэтому мне очень важно всегда находиться рядом.
— А я не могу всегда находиться рядом с тем, о ком ничего не знаю, — вновь 'уперлась я рогом в тот же косяк'.
— Весь вопрос в доверии, да?.. Анастэйс, ведь ты же маг и очень умная девушка. Посмотри мне в глаза... Пожалуйста...
Маги не умеют читать по душам. Это привилегия алантов, да еще, пожалуй, детей. Но, зато в нашем арсенале имеется много других средств, заставляющих любого охотно разговориться. А в арсенале травницы и того больше. Но, мне очень хотелось, чтобы этот таинственный пришлец, так непрошено вошедший в мою жизнь сам, по доброй воле снял с моего сердца придавивший его зазубренный камень недоверия...
Я совсем не умею читать по душам, но, если взять за истину то, что наши глаза, это их зеркала, то душа Ветрана сейчас была трельяжем(5) распахнута настежь:
— Анастэйс, я клянусь, что никогда не причиню тебе зла. Я очень хочу, чтобы ты мне поверила, потому что ты для меня...
— Хой ты, в сторонку! — запоздало возвестил, вывалившийся из двери балаганщик.
Ветрану же хватило мига до того момента, как ее створка неминуемо приложится к моей спине.
— Так что ты хотел сказать про тебя и меня?
— Я хотел?.. — а вот теперь он неуклюже растерялся... и волшебство пропало.
— Та-ак... Руки убери... Руки свои убери, — дернулась я, болтая на весу ногами, и выставила вперед локти.
Мужчина нехотя поставил меня на землю и разомкнул 'цепь':
— Анастэйс, пойдем домой.
— Нет. Уйдешь ты, Ветран. Один, сейчас и навсегда... — теперь уже дверь хлопнула за мной...
В маленьком зале, где над каждым столом висело по фонарику, отбрасывающему неровные разноцветные тени на притихших гостей, было по особому уютно. Не нарушали этого ощущения даже развешенные по стенам 'душевные' аленины картины то ли с коровами, то ли с мухами. А на помосте по-прежнему, закинув ногу на ногу, сидел Аргус и перебирал струны на своей лютне, которая при таком освещении, тоже выглядела гораздо лучше и даже чуточку сказочно. Совсем чуть-чуть... Мы встретились с ним глазами, и поэт мне дружески подмигнул, а потом взял сложный аккорд:
— Вам когда-нибудь снилось дышащее грозами море?
Синь небесная куполом, чаек пронзительный крик?
Снилось, нет? Но, такое бывает со мною
В неизведанный, полный отчаянья жизненный миг.
Верю снам, как мальчишка, а этому верю вдвойне я.
Надо твердо решиться на гиблый, отчаянный шаг -
Разбежаться и прыгнуть с огромной скалы прямо в небо.
В пустоту и звенящий смертельной опасностью мрак.
Ну, а если взлетишь — повезло. Будь же счастлив, дружище!
И да здравствует жизнь, где нет места унылым дождям!
Море бурей живет. Тот, кто смел, тот с ветрами сдружился.
Это лучше, чем чахнуть в тиши и вести счеты дням...
— Нет, я все-таки буду писать это зеленую хамоватую кочку!.. — вспугнула повисшую над столами тишину художница и зашарила вокруг глазами. — Стася!
— Что? — опомнившись, оторвала я затылок от дверного косяка.
— Ты чего там стоишь? Давай, возвращайся обратно — дело есть.
Дело было не хитрым и традиционно безнадежным — в очередной раз попытаться уговорить Бухлюя позировать этой любительнице местного колорита. И не сказать, чтоб посидеть на бережку несколько часов, пообщаться с посторонней дамой водяному его бдительная жена запрещает (она ж натура, все-таки до искусства возвышенная). Или это страшное табу на особые стороны жизни нечисти. Просто сам Бухлюй категорически против. А что я здесь могу? Не надо было, дорогая, ему показывать те водяные лилии, что ты изобразила прошлым летом. Сама виновата. Его теперь никакая сила не убедит, что в итоге он будет выглядеть, хотя бы, не также пугающе. Ну, хорошо, не также странно... Но, вот как об этом самой Алене сказать?..
— Понимаешь... — аккуратно начала я, пряча глаза в кружку с недопитым элем. — Я сейчас с нашим водяным... В общем, у нас в отношениях возникло временное охлаждение. Во-от...
— А-а. И я даже знаю из-за чего, — довольно расплылась во весь рот художница. — Так не будете со своим голубоглазым красавцем в следующий раз по неурочным дням воду мутить.
