Левиафан

В конце сентября подводная лодка, получившая название "Барс" была спущена на воду и часть команды "Левиафана", вместе со вновь сформированным экипажем, набранным из моряков кронштадской эскадры, занялась ее испытаниями. Первые выходы прошли успешно: субмарина была остойчива, легко слушалась руля и была способна погружаться на глубину до тридцати метров. Ее скорость под водой достигала восьми узлов, а работа дизеля и вентиляция отсеков обеспечивались за счет поднимаемого на поверхность шноркеля *.

Испытания длились до начала зимы и, если не считать нескольких мелких поломок, завершились вполне удачно. Тем не менее, по настоянию дотошного Ярцева, "Барс" снова вернули на верфь для ряда доработок.

За неделю до Нового года, в заснеженную столицу прибыл курьер из Стамбула с письмом от Суворова, в котором сообщалось о размещении в балканских столицах русских воинских гарнизонов, создании тридцатитысячной армии и флота из южных славян, а также учреждении им временного военного управления на всей территории полуострова. Одновременно он испрашивал высочайших указаний по поводу своих дальнейших действий.

На следующий день, с надежной охраной, к Александру Васильевичу был отправлен фельдъегерь, в дорожной сумке которого лежали императорские указы о присвоении Суворову звания генерала-фельдмаршала, титула графа Рымникского и награждении орденом Святого Георгия Победоносца, а также производстве Грейга в полные адмиралы. Там же имелись секретные инструкции о подготовке к провозглашению нового государства Дакии со столицей в Константинополе (так теперь был поименован Стамбул) и возведению на его престол внука Екатерины, великого князя Константина.

По замыслу Екатерины и Потемкина, коронацию предполагалось осуществить летом, назначив Суворова регентом* малолетнего монарха.

Сразу же после Рождественских святок, светлейший вплотную занялся подготовкой вояжа императрицы на Балканы.

Был определен круг лиц, приглашенных на коронацию, и разработан маршрут следования царского поезда. До Таврии он пролегал по сухопутью, а далее, до Стамбула — по морю. Для облегчения столь небывалого путешествия, всем губернаторам и наместникам по пути движения поезда, были разосланы высочайшие повеления об обустройстве необходимых дорог, а также мест отдыха царственных особ. Аналогичное было направлено и в Севастополь, адмиралу Макензи с Ушаковым. Им предстояло позаботиться о временном размещении всех прибывших в городе и последующей доставке морским путем в Стамбул.

Для исключения возможных провокаций со стороны Турции в период коронации, в первых числах апреля, по указанию светлейшего, "Левиафан" вышел в море и взял курс на столицу будущей Дакии. Десять из его шестнадцати ракетных шахт были загружены новыми морскими орудиями, винтовками и боеприпасами для ее гарнизона.

— Ну что, Борис Нухович, наконец-то навестим Адриатику с дружеским визитом, — сказал, осматривая в бинокль далекий горизонт Морев.

— А почему нет? Мы заслужили этот праздник, — попыхивая трубкой с душистой латакией*, — невозмутимо ответил Сокуров.

Радовалась неожиданному выходу и команда. Всем надоела сырая петербургская зима, и снова хотелось увидеть солнечный Босфор.

— Там сейчас тепло, — мечтательно щурил глаза Коробов, забросив ноги на направляющую балку торпедного стеллажа и поигрывая золотым империалом в руке. — Опять же, ракия и бабы.

— А тебе их что, в Питере не хватало? — хмыкнул Ксенженко, проверяя работу бортового компьютера.

— Отчего же, вполне, — рассмеялся тот. — Только очень уж они сонные и на золото падкие. Гречанки погорячей будут и меньше берут.

Пройдя Северное море и Ла-Манш, "Левиафан" вышел в Бискайский залив и двинулся вдоль берегов Испании. Погода была чудесной и двигались, в основном, в надводном положении. Изредка на горизонте возникали парусные корабли, которые сразу же меняли курс и исчезали в голубой синеве. С мостика и рубки корабля, подводники с интересом наблюдали за стаями весело резвящихся в ультрамариновых волнах дельфинов и парящими в высоком небе громадными альбатросами, удивлялись непередаваемым краскам вечерней зари и с волнением вдыхали пьянящий, налетающий порывами, легкий бриз.

При подходе к Гибралтару, в районе Танжера, вахтенным сигнальщиком с рубки был замечен идущий встречным курсом двухмачтовый бриг. В нескольких милях от "Левиафана" он лег на другой галс и стал отворачивать в сторону.

— "Дун — кан", — раздельно прочел мичман блеснувшую в лучах солнца на борту парусника золотистую надпись, о чем доложил прогуливающемуся по мостику Корунскому.

Тот вскинул к глазам бинокль, издал легкий возглас удивления и нажал рычаг "каштана". Через несколько минут в рубке появились Морев с помощником

— Александр Иванович, взгляните, — протянул капитан 2 ранга бинокль командиру. — Уж не тот ли этот "Дункан", что пытался умыкнуть нашего Михаила Ивановича?

— Да, — вроде похож,— сказал через минуту Морев и, передав бинокль помощнику, отдал команду идти на сближение с бригом.

Неравная гонка длилась недолго и, как только ракетоносец приблизился к паруснику на расстояние в несколько кабельтовых, корма брига окуталась дымом и у самого носа "Левиафана" всплеснул водяной фонтан.

— Ты смотри, моська, а огрызается, — одобрительно хмыкнул Морев и приказал сбросить ход. — Гарик Данилович, — обратился он к Корунскому,— давай наверх расчет ПЗРК * и швартовую команду с автоматами.

Вскоре за их спиной послышалось тяжелое сопение и выскакивающие по одному из рубочного люка вооруженные подводники заняли места по боевому расписанию.

— А ну-ка, лейтенант, — кивнул Морев угнездившему в отдраенном иллюминаторе рубки пусковую трубу ПЗРК офицеру, — пальни ему по корме.

— Слушаюсь, — ответил тот и, изготовившись к стрельбе, плавно нажал спуск.

В рубке громыхнуло, оставляя за собой дымный след, ракета унеслась к цели, и на корме брига всплеснула якая вспышка.

Когда на малом ходу "Левиафан" подошел к оставшемуся без управления паруснику, от него, в сторону виднеющегося у горизонта материка, неслись две полные людьми шлюпки.

Отправленная на корабль во главе с Пыльниковым швартовая команда, обнаружила на залитой кровью палубе изрешеченные осколками тела нескольких убитых моряков, а в его трюме три десятка изможденных людей, закованных в цепи. Пленники оказались сербами и рассказали, что их везли с турецкого невольничьего рынка в Измире, в одну из английских колоний. В матросском кубрике нашли целый арсенал оружия, а в каюте капитана судовые документы о принадлежности судна Ост — Индийской компании и значительную сумму в английских гинеях.

Поскольку бриг получил незначительные повреждения, а многие из пленников были знакомы с морским делом, его тут же привели в порядок и оба корабля направились к балканским берегам.

Стамбульский порт встретил их реющим над фортом российским императорским триколором, громом пушек стоящей на рейде эскадры кораблей под Андреевскими флагами и толпами зевак, чернеющими по берегам залива

— Поглядите, Александр Иванович, — удивился старпом. — А город-то снова ожил!

На причале Морева и Сокурова радушно встретили Суворов с Грейгом и в сопровождении эскорта из драгун, все отправились во дворец.

— Александр Васильевич, — позволю заметить, вы времени зря не теряли, — сказал Морев, глядя из окна кареты на пестрое многолюдье стамбульских улиц, по которым в сторону шумных базаров двигались тяжело груженые караваны верблюдов и толпы носильщиков. Время от времени среди них мелькали пешие и конные группы русских патрулей.

— Да, — живо кивнул головой сидевший напротив генерал-фельдмаршал, — нам с Самуилом Карловичем пришлось изрядно потрудиться. В город вернулось не только все христианское население, но и многие турки.

— А как в других?

— То же самое. Правда, для порядка, пришлось повесить на площадях нескольких дервишей, шейхов и мулл. Призывали население к бунту.

У ворот бывшего султанского дворца на колесных лафетах стояли два новых орудия, у которых прохаживались часовые, а в обширном, затененном древними кипарисами дворе, гвардейский прапорщик и несколько унтер-офицеров, обучали ружейным приемам роту смуглых, разношерстно одетых людей.

— Сербские ополченцы, — перехватив вопросительный взгляд Морева, — сказал Грей. -Из них получатся отличные солдаты и моряки.

В одном из покоев, куда сбежавший с мраморных ступеней адъютант провел фельдмаршала с гостями, их уже ожидал богато сервированный стол.

— Прошу отведать нашего хлеба соли, господа, — указал на него Суворов и все расселись в высоких креслах.

— За Матушку-Императрицу! — поднял он наполненную анисовой водкой чарку, и все дружно выпили.

— Однако у вас тут отличная кухня, адмирал, — сказал сидящему рядом Грейгу Сокуров, отдавая дань турецким кебабам, а также другим, не менее экзотичным блюдам.

— И вина тоже, — рассмеялся адмирал, наполняя душистой, пурпурного цвета жидкостью, его кубок.

— Божественный запах, — понюхав напиток, — умилился Сокуров. — Что это такое?

— Греческая рецина* времен Византии. Обнаружили сотню амфор в султанских подвалах...

Вечером этого же дня, завершив выгрузку оружия и боеприпасов, Круглов, расхаживая по ракетной палубе, инструктировал выстроенную перед ним группу увольняющихся в город подводников. Те красовались в пошитых по последней моде европейских костюмах и выглядели весьма живописно.

— Так вы меня поняли, господа? — сказал он в заключение. — Кто напьется или ввяжется в драку — неделю без берега. Выделенный адмиралом катер, будет ожидать вас у стенки до полуночи. Все. Свободны.

Проследив, как катер с балагурящими моряками отвалил от борта и стройно мелькая веслами, заскользил к берегу, Круглов вздохнул и спустился вниз.

Ступив на разогретые доски причала, Ксенженко с Коробовым и двумя мичманами — ракетчиками, решили для начала осмотреть Стамбул и наняли что-то вроде открытого фаэтона с восседающим на козлах длинноусым здоровяком в необъятных шароварах и красной феске.

— Куды вам, панове? — спросил тот по — украински, чем вызвал немалое удивление у седоков.

Ксенженко заявил, что им желательно посмотреть город, на что последовал лаконичный ответ, — "добрэ", и повозка тронулась с места. По дороге возница рассказал, что его зовут Данила Корж, сам он из низовых козаков, несколько лет назад попал в плен и был гребцом на турецких галерах.

— А чего же не вернулся домой? — спросил один из ракетчиков.

— Так никуды, — пожал широкими плечами козак. — Сечь сожгли, а родни у меня шаром покати.

Для начала поколесили по городу, а затем, по предложению Данилы, направились по построенной еще римлянами дороге, к высящейся над Стамбулом, горе Чамлыджа. Оттуда открывался живописный вид на город и раскинувшийся до горизонта Босфор.

— Да, хорошая прогулка, у меня даже аппетит разыгрался — сказал Коробов, — когда через полчаса, гремя колесами по булыжникам, повозка спустилась вниз. — Послушай, земляк, — обратился он к дымящему трубкой Даниле, — вези нас в какой-нибудь приличный духан.

— Ага, — поддержали его ракетчики, — и чтобы с музыкой и бабами. Дадим "шапку дыма".

— Ну что же, это можно, — вынув изо рта трубку и сунув ее в карман, — рассмеялся козак. Тикы с виной и бабами у нехристей строго. Могут и голову отрезать. Отвезу-ка я вас хлопци у порт. Там такого добра навалом.

Вскоре, спустившись в портовую часть города, над которым уже опускались сумерки, повозка остановилась перед небольшой таверной, над входом в которую на медной цепи висел дубовый бочонок, и, щедро расплатившись с возницей, подводники вошли внутрь. Их встретило веселое разноголосье и раскатистый мужской хохот. В невысоком, со сводчатым потолком зале, освещенном масляными лампами, за дубовыми столами веселились несколько компаний. Судя по виду, это были иностранные моряки и любители ночных приключений, которых всегда в достатке в любом портовом городе.

— Хайретэ, — приветствовал гостей черномазый хозяин и провел их к свободному, стоящему в противоположном конце зала, столу. Потом он щелкнул пальцами и у стола появились две смазливых гречанки, с медными, уставленными едой и кувшинами подносами.

— А девки — то ничего, в самый раз — подмигнул Коробов одному из ракетчиков и потянулся за запотевшим кувшином.

Вино оказалось на удивление вкусным и, опорожнив по оловянному кубку, все с аппетитом навалились на еду. А она стоила того. Горячая и сочная, приготовленная с восточными специями баранина таяла во рту, мраморно— белая, купающаяся в чесночном соусе камбала издавала дразнящий запах, а острая соленая брынза с зеленью и маслинами вызывала легкую жажду. За первым кувшином последовал второй, а после третьего, все закурили.

— Неплохой, однако, кабак, — попыхивая янтарной трубкой, — флегматично сказал Ксенженко.

— Еще бы музыки, — ухмыльнулся Коробов и махнул рукой о чем-то беседующему у стойки с худощавым арабом, хозяину.

— Послушай, Одиссей, — сказал он, когда тот подошел к столу, — нам бы теперь чего-нибудь для души. После чего, надув щеки, изобразил пальцами игру на флейте и, вынув из кошелька золотой империал, сунул его греку.

-О! — заблестел тот маслинами глаз и, кивнув головой, засеменил к низкой двери за стойкой.

Через минуту оттуда появились два музыканта с флейтой и кифарой, а вслед за ними миниатюрная девушка в традиционной греческой тунике. Пройдя на небольшое возвышение в одном из углов зала, все трое переглянулись, и в воздухе полилась задорная мелодия ифимба.

— Здорово! — умилились подводники и опорожнили еще по кубку.

Как оказалось, их мнение разделяли и другие. Многие в зале стали нестройно подпевать, а один из гостей, рыжеволосый верзила, шатаясь подошел к певице и сгреб ее в объятия.

— Ты чего делаешь, гад! — завопил Коробов и, бросившись к обидчику, врезал тому по физиономии. Рыжеволосый взвыл, и ценители искусства, хрипя, покатились по полу.

С криками, "полундра!", на помощь приятелю поспешили ракетчики, а вслед за ними, на стороне верзилы, в драку ввязались еще несколько человек.

Некоторое время Ксенженко невозмутимо наблюдал за дерущимися, а потом видя, что сослуживцам приходится туго, встал и поочередно расшвырял всех нападавших. Последнего, самого ретивого, он выкинул в брызнувшее стеклами окно.

Чуть позже, уплатив перепуганному хозяину за учиненный погром, вся компания, вместе с верзилой и его приятелями, оказавшимися моряками с голландского брига, весело распивали мировую за общим столом.

Ровно в полночь отпускники явились на причал и спустились в поджидавший их катер.

— Хорошо отдохнули, с музыкой — едва шевеля разбитыми губами, — прошепелявил Коробов. — Ага, — согласились изрядно помятые ракетчики, — душевно...

На следующий день Суворов с Грейгом и Морев, вплотную занялись подготовкой к предстоящей коронации. В пригородах Стамбула были размещены сербские и черногорские отряды вооруженных добровольцев, в городе увеличили число пеших и конных патрулей, а в порту и на базарах провели серию облав, разгромив множество притонов и задержав массу контрабандистов, воров грабителей.