А закон тем временем требовал, чтобы наследник как можно скорее вступил в свои права. Отсрочка допускалась для несовершеннолетних, но и Катберт, и Ульрих таковыми не являлись. Пришлось подавать прошение королю чтобы разрешил дождаться либо выздоровления первого, либо возвращения второго. Король оказал Гедвиге неслыханную милость: предоставил отсрочку на целых четыре декады. Заодно сообщил: если за это время Катберт не выздоровеет, а Ульрих не приедет, это будет означать, что оба они не могут принять графство. Тогда наследником будет назначен Готфрид фар Давенеи.
Она так и знала! Проклятый Готфрид! Троюродный брат её покойного мужа! Десятая вода на киселе! Они всегда терпеть не могли друг друга и Гедвига прекрасно понимала: стоит Готфриду приехать и утвердиться в Эгоне, как она вылетит отсюда птичкой. На жалость этого бездушного типа надеяться было бесполезно. Его надо было опередить любой ценой.
Теперь она точно знала, кто стоит за всеми её несчастьями! Только доказательств не было, вот беда.
Она дала указание Теодору, и занялась выхаживанием родного сына. Привычный лекарь делал, по его словам, всё возможное, но улучшения не наступало. Гедвига усомнилась: а на неё ли он работает? Вдруг он в сговоре с врагами? Она решила заменить того, кому больше не доверяла. Найдя объявление в газете, выписала себе лекаря из Элидианы: он точно никаким боком не был связан с Давенеи. И в этот самый момент пропал Ульрих. Обоз проехал границу с Элидианой и исчез. Прошло несколько дней пока выяснилось: караван атаковали разбойники, все убиты. Графиня готова была наложить на себя руки, но нашлось одно обстоятельство, которое её обнадёживало: среди найденных трупов ни Ульрих, ни Теодор не фигурировали. Вдруг они спаслись и наёмник всё же сумеет выполнить заказ?
Время шло, но никаих известий больше не поступало. С каждым днём Гедвига впадала во всё большую меланхолию.
Между тем прибыл выписанный графиней лекарь и сходу подтвердил все самые чёрные её подозрения. Катберта можно было спасти, применив некие известные всем лекарям методы. Он бы никогда не стал здоровым как раньше, зато смог бы жениться и иметь детей, что и требовалось от будущего графа. Но время упущено, он умирает и ничего сделать нельзя, разве что облегчить его страдания, что лекарь и делал до самого конца.
До назначенного королём срока оставалось всего шесть дней когда умер Катберт. На третий день должны были состояться похороны. Скотина Давенеи прислал сообщение из Биона, ближайшего города где имелся портал: он скорбит и сожалеет, что не успеет на похороны племянника. Зато на своё вступление в права он не опоздает. Гедвига рвала и метала.
Ульрих объявился практически в самый последний момент. Появись он днём позже и кто знает как повернулись бы дела. Но графиня всё успела. Сорвав зло на ни в чём не повинном Теодоре, она связалась с королём, сообщила ему о возвращении Ульриха, уверила, что тот жив и здоров и пообещала, что через три дня тот своими ногами придёт в храм принять графские регалии. Ульрих в это время рассказывал о своих приключениях четырём независимым свидетелям, в роли которых выступали писцы, фиксировавшие его слова. Такое количество писцов исключало подтасовки. Пятым свидетелем выступал кастелян замка, славившийся своей честностью и верностью Эгонам.
Естественно, больше всего графиню интересовали факты и обстоятельства покушений. Если бы можно было доказать, что за всем этим стоит дорогой родственничек, то она навеки бы убрала его со своего пути. Надо сказать, Ульрих в этом вопросе шёл ей навстречу. Он и сам подозревал в своих несчастьях дядю Готфрида и не скрывал этого. Рассказал про засаду в развалинах, про другую в деревне, про трупы наёмных убийц в расселине, а главное про письма. Про трактирщика и рассказывать было не надо: тот не ждал, когда к нему применят пытки и выкладывал всё, что знал. Нанял его некто Геспер из тайной гильдии, через него он сносился как другими исполнителями, так и с заказчиком. Имени не упоминал, но всегда звал того за глаза бароном. Барон сказал, барон приказал… Он, Томас, служил лишь средством связи, не больше. Попытка отравления юного графа Ульриха? Затмение ума, демоны попутали.
Но когда доказательства были собраны, рассказы и показания записаны и наступило время принятия решений, Гедвига прокляла всё на свете. Этот поганец Ули требовал, чтобы к нему сию минуту привели его дорогих спасителей. Он хочет лично поблагодарить Теодора Бенье и не в состоянии расстаться с Виолой.
Когда Гедвига попыталась призвать парня к порядку и напомнила ему, что он теперь граф, то мальчишка начал скандалить. Он отказывается быть графом если к нему немедленно не приведут его друзей. Пришлось пойти на хитрость. Графиня развела руками: она тут ничего поделать не может. Теодор и Виола получили от неё вознаграждение и тут же отбыли. Очень торопились: молодую вдовушку ждут в Альтенбурге.
Ульрих ей не поверил: велел позвать с улицы первого попавшегося мальчишку и послал его в трактир. Пусть передаст Тео и Виоле приглашение в замок. Потом испугался, что мальчик что-то напутает, приказал принести перо и бумагу и своей ркуой написал записку с приглашением. Это дало Гедвиге время подготовиться. Мальчишка сбегал и вернулся ни с чем: в трактире ему сказали, что постояльцы съехали ещё утром.
Как раз в это время Хельмут и выгуливал Вильку с Тео по улицам города, в то время как подставной трактирный слуга проветривал мальцу уши. В результате парнишка вернулся и объявил: в трактире уверяют, что господин и госпожа, которые приехали с графом, покинули город ещё утром. Мальчишке незачем было лгать, так что пришлось поверить.
Ульрих воспринял отъезд своих друзей очень болезненно. Обвинил во всём мачеху, обругал её на все корки, расплакался так, что пришлось ему дать успокоительное. Новый лекарь, получивший указания от Виолы, уложил будущего графа спать, подсунув ему под бочок служанку, а заодно прочистил мозги. Наёмники — это наёмники, а друзья — совсем другое дело. Господину графу надо думать не об этом. Завтра он должен встать и проявить себя мужчиной. Своими ногами дойти до храма и там принять регалии хозяина Эгона. Ульрих не был уверен что сможет, но пообещал постараться. После того, что он узнал, отдавать свои права подлому дядюшке не хотелось.
В замке и храме тем временем полным ходом шли приготовления. Гедвига торопилась сделать пасынка графом по закону до прибытия Готфрида, боясь, что барон может сорвать церемонию. Надеялась она только на то, что по дороге из Биона в Эгон у Давенеи не будет возможности узнать новости и поэтому он не станет торопиться.
Так и вышло. В то время когда Виола с Тео расположились пообедать в небольшой лощинке среди скал, Ульрих, опираясь на руку Хельмута, вошёл в храм и принял из рук главного жреца доставленные сюда Гедвигой атрибуты власти и одновременно сильнейшие охранные амулеты, настроенные на кровь рода: перстень-печатку с вырезанным на аметисте гербом Эгонов, цепь с подвеской в виде орлана-белохвоста и родовой меч.
Обряд был одновременно проверкой: ненастоящего или непригодного наследника артефакты рода не приняли бы, выразив это в сильнейшем магическом ударе, после которого оправился бы далеко не каждый. Но Ульрих с честью выдержал испытание. Камни в перстне, подвеске и рукояти меча засияли собственным светом, попав к нему в руки. Артефакты признали законного хозяина. Впервые со дня гибели супруга Гедвига вздохнула если не с радостью, то с облегчением.
Ули еле-еле хватило сил завершить обряд. Дальше он должен был выйти на ступени храма и показаться собравшейся толпе, но вместо него под руку со жрецом вышла Гедвига и объявила о том, что у Эгона новый властитель. Самого этого властителя Хельмут на руках отнёс в замок по тайному ходу.
Готфрид фар Давенеи прибыл в Эгон на закате и застал всеобщее ликование. В честь нового графа народу выставили угощение и по всему городу люди пели, танцевали, целовались и пили вино, восхваляя юного графа и проклиная его коварного дядюшку. Гедвига не пожалела ни денег, ни трудов, чтобы настроить всех против Готфрида.
Давенеи бросился в замок, потрясая бумагами, но его попросту не впустили. Вышла графиня и в свою очередь предъявила свои документы: заверенную жрецами и уважаемыми горожанами бумагу о том, что артефакты признали в Ульрихе своего хозяина и таким образом он вступил в права наследства, и доверенность, подписанную новым графом собственноручно. По ней он все свои функции вплоть до полного выздоровления передал своей матушке госпоже Гедвиге, вдове графа Дитриха. Она же не желает видеть неудачливого претендента на своём празднике и не пустит его в замок.
Это была катастрофа. Теперь, когда мальчишка завладел родовыми артефактами, убить его становилось во много раз сложнее. Дитриха-то удалось убрать только убедив, что на охоте меч и цепь ему не нужны, а перстень, который он снимал в ванной, заморочив голову, не позволила ему надеть подкупленная любовница. Вряд ли подобный трюк удастся провернуть с юным Ули, тем более что теперь и он, и графиня будут начеку и никого непроверенного к нему не подпустят.
Разозлённый Давенеи оказался посреди ликующей толпы во враждебно настроенном городе со свитой, деньгами, но без ночлега. Он бросился в трактир наёмников, где должен был находиться его агент, и тут узнал, что того забрали в замковую тюрьму люди графини. Он всё же вынудил несчастную трактирщицу впустить его вместе со свитой, но уже утром покинул Эгон, проклиная свою судьбу и всех, кто ему помешал. Ему не пришло в голову, что двое всадников с заводными лошадьми, встреченных им днём, были теми, кого ему следовало проклинать. Откуда? По его мнению это были зажиточные крестьяне. Он их даже остановил и спросил есть ли новости из Эгона. Девушка пожала плечами, а мужчина сообщил, что он слыхал только о смерти виконта Катберта, но это было уже несколько дней назад.
Вот он и ехал на своё торжество, а приехал к позору.
Примерно за час до появления Давенеи со свитой в городе из ворот выехала скромная крестьянская телега, запряжённая одинокой лошадью, и направилась в сторону гор. Правили ей двое средних лет, выглядевшие как муж и жена. Кроме них в задке пристроились два здоровых парня, скорее всего сыновья, за их спинами кучей валялись мешки. Никто не видел пятого пассажира, который крепко спал, прикрытый рогожей. Мужчина был лекарем, женщина — нянькой, а молодые парни охранниками. Они везли спящего Ульриха на мызу, скрытую в горной долине. Лекарь донёс до графини совет Виолы и она приняла правильное решение: пусть паршивец выздоравливает в сельской местности. Молоко, мёд и свежий воздух кого хочешь на ноги поставят. Была ещё одна причина, по которой отъезд прошёл в обстановке строгой секретности. В горах его не достанет никакой Давенеи.
* * *
Обратная дорога действительно оказалась лёгкой. Имея заводных лошадей, они проделывали за день большой путь даже особо не торопясь. До Бармана Тео с Вилькой добрались на восьмой день к обеду.
Уве Лассер встретил их преувеличенно радостно, но при этом не смог скрыть удивления. Теодор расплатился с ним за полученное снаряжение и провиант, но не остался, как Уве его ни уговаривал. Сказал, что они с Вилькой торопятся в Альтенбург и будут двигаться даже ночью, тем более что в начале лета они светлые. На вопрос Лассера об их миссии махнул рукой: сдали парнишку заказчице и с плеч долой. На вопрос о том, пришёл ли виконт по дороге в себя, отвечала Виола, да так ловко, что даже Тео ничего не понял. Врать напрямую не стала, но из её слов складывалось впечатление, что бедный мальчик не жилец.
В результате они пополнили запасы съестного и покинули Барман незадолго до сумерек. Но не поехали по прямой на Альтенбург, а почти сразу свернули. Тео опасался, что Уве их так не отпустит и решил подстраховаться.
Они нашли ночлег в ближайшей деревне. Какая-то молодка, жившая у околицы, пустила их переночевать и накормила до отвала, за что Виола отвалила ей целых четыре серебряных горта. Наутро они сделали ещё петлю по лесу прежде чем вернулись на тракт до Альтенбурга. Отсюда ехать оставалось не больше половины декады.
Возможно, они зря приняли столько предосторожностей: никто за ними не погнался и никто не поджидал на дороге. Неизвестно, как бы повернулось дело, если бы они остались ночевать в Бармане, однако путь в Альтенбург они продолжили свободно. Был ли Уве Лассер виновен в сговоре с гильдией убийц или нет, но он не стал преследовать старого товарища и его спутницу. Для Виолы польза была: наконец она смогла переключиться, перестать всё время думать о том, что было и закончилось, сосредоточиться на вопросе «а что же дальше?».
Местность за Браманом снова изменилась: лесов стало меньше, возделанных полей и яблоневых садов больше. Дорога была широкая, безопасная, деревни встречались на каждом шагу и в каждой был трактир, в котором Тео вместо пива предлагали крепкую вишневую настойку, а Вильку угощали лёгким, приятным яблочным вином.
В одном таком трактире примерно в трёх переходах от Альтенбурга она наконец решилась заговорить об этом с Теодором. Подошла к вопросу со свойственной ей практичностью. Велела подать им ужин в номер, чтобы поговорить без свидетелей, и начала без экивоков:
— Дядя Тео, я всё думаю как устроить свою жизнь после того, как мы доедем.
— А что именно ты хочешь? — живо отреагировал Теодор.
— Я хотела открыть свой магазин и начать торговлю. Всё же я купчиха, обучена именно этому и чувствую, что дело у меня пойдёт. Товар я знаю, поставщиков найду… Нужен дом с лавкой на первом этаже, пусть и небольшой, и лицензия торговой гильдии. С этим уже можно начинать, только мне пока не хватает денег.
Теодор душевно радовался. Его девочка говорит о деле, о будущем. Значит, история с графёнком отошла наконец в прошлое. Теперь бы внушить ей, что он, Теодор, стал частью её жизни и уходить оттуда не собирается. А на каком основании… Пусть только согласится с этим, примет его помощь, а основания он как-нибудь придумает. Он спросил:
— А много тебе нужно?
Вилька тут же принялась считать.
— Ну вот смотри. Сейчас у меня есть деньги, которые выдала эта змейская графиня: пятьдесят золотых гитов. Хорошо, но мало: одна торговая лицензия съест половину. А даже самый маленький дом с лавкой меньше чем за сотню в год не наймёшь. Ещё ремонт, оборудование и жить на что-то надо. Конечно, можно обосноваться не в Альтенбурге. В городке поменьше выйдет дешевле. Если старуха Пропп отдаст мне мою вдовью долю…
— Сколько это, Вилечка?
— По брачному контракту двести гитов. И то так мало только потому, что меня взяли безо всякого приданого. Проппы жадные, но не бедные. Двухсот пятидесяти золотом хватило бы чтобы начать дело.
Тео напомнил:
— Ты была в этом деле моим напарником, так что гонорар от графини я должен разделить с тобой. После того, как я выплачу налог гильдии и учту все издержки, остаток мы поделим пополам. Это выйдет ещё примерно сорок гитов.
