Профессионалы

Последняя фраза генерального инспектора сработала в качестве спускового крючка: серая коробочка, притаившаяся за спинкой скамейки, испустила короткий радиосигнал со спрессованным информационным пакетом; мультикоптер, укрывшийся за кроной дерева, втянул направленный микрофон и полетел в направлении Парижской площади; две молодые мамы, что-то оживлённо обсуждающие неподалеку, покатили свои коляски к выходу из парка.

Генералы настолько сосредоточились на обуревавших их мыслях, что не замечали очевидного: ну, нечего было делать в совершенно безлюдном парке двум молодым женщинам с младенцами. Тем более что никаких младенцев в колясках не было. В одной находилась записывающая аппаратура, а во второй уютно устроились два короткоствольных пистолета-пулемёта Хеклер и Кох МР7. Военная контрразведка не только писала, но и охраняла своих генералов.

Получив запись разговора и сообщение о замеченном "мамочками" мультикоптере, президент МАД Ульрих Биркенхаер дважды прослушал текст, хмыкнул и, по закрытой линии связался с Бруно Каль — своим коллегой, руководившим БНД. Поздоровавшись, он спросил у президента Федеральной разведывательной службы, не получал ли тот интересную запись из парка.

— Не только получил, но и уже прослушал, — ответил Каль. — У нас подобную информацию сразу докладывают.

— А ты пока наверх не сообщал?

— Ни наверх, ни вбок. Решил, знаешь ли, с Томасом посоветоваться. Это, всё-таки, больше его профиль. Он, кстати, уже у меня сидит.

— Это правильно. А вот вбок доложи. Дело в том, что янки и так в курсе. Мои девочки их дрон видели. Заодно успокой их, скажи, что мы заговорщиков уже арестовали. А потом подъезжайте оба ко мне. Пообщаемся с генералами.

— В Кельн?!

— Нет, я в Берлине, на Штауффенберг штрасе. Проходите прямо в музей.

— В музей немецкого сопротивления? Символично!

* * *

На входе в здание министерства обороны вокруг генералов молча сомкнулась группа молодых подтянутых мужчин в штатском, возглавляемая президентом военной контрразведки.

— Пройдёмте господа инспекторы, — заявил Биркенхайер, но, к удивлению генералов, направился не в подвал, а во внутренний двор. Пройдя по двору мимо мемориального комплекса, они вошли в музей немецкого сопротивления, расположенный на первом этаже Бендлерблока. В мемориальный кабинет Штауффенберга они зашли втроём.

— Присаживайтесь, — Биркенхайер кивнул в сторону стола, выложил на него плоский приборчик, напоминающий мобильный телефон, предварительно сдвинув в сторону рычажок на его боковой грани. Индикатор на крышке приборчика засветился зелёным.

— Вроде бы взрослые уже, седьмой десяток обоим пошёл, а ведёте себя как дети. Чего вас в парк понесло? Трудно было попросить у меня вот такой прибор?

— Наш разговор кто-то подслушал? — спросил Фолльмер.

— Кто-то?! Да вас, похоже, половина Берлина слушала!

— Кто конкретно? — жёстко отреагировал генеральный инспектор.

— Мы, БНД, БФФ, американцы — это только те, о ком я знаю.

— И что ты теперь будешь делать? — Фолльмер уставился на контрразведчика — Выведешь нас во двор и расстреляешь как Штауффенберга, или предложишь самим застрелиться, как Беку?

— Не юродствуй, — одёрнул его генеральный инспектор. — Сдаётся мне, что в этой ситуации возможно и третье решение.

— Возможно, — поддержал его контрразведчик. — Сейчас остальные подъедут и определимся.

— А кого мы ждём? — спросил у Биркенхайера Эберхард Цорн.

— Бруно Каля из БНД, вы его знаете, и Томаса Хальденванга с которым вам обоим пришло время познакомится. Он уже полгода руководит БФФ — федеральной службой по охране конституции. И всё происходящее в первую очередь касается его ведомства.

Ожидание не затянулось. Когда руководители спецслужб разместились за столом, слово взял Хальденванг — невысокий коротко стриженый мужчина лет шестидесяти.

— Господа, я считаю предложения, высказанные генералами, своевременными, Канцлер-акт себя исчерпал и должен быть дезавуирован. Власть в стране на это время, действительно, следует передать военным, и сделать это должен именно президент. Но предложенный генералами план никуда не годится. Американцы не будут отстранённо наблюдать за нашими действиями. Сейчас, после разрушения русскими ракетами их разведцентров, управление их контингентами, расположенными на нашей территории, сосредоточено в руках SCS — специальной службы сбора данных, офис и оборудование которой размещено на двух верхних этажах посольства США. Приёмные и передающие антенны выведены на крышу посольства. Доступа к этому оборудованию мы не имеем. Можно отключить электричество, но у американцев есть резервные генераторы. А если мы попробуем вторгнуться на территорию посольства, это сразу будет расценено как объявление войны. И в Берлин прилетит что-нибудь термоядерное.

— Проблему с антеннами на крыше посольства мы решим — подключился к разговору Цорн. — У меня есть диверсионная группа, которая всё сделает чисто. Чем ещё плох наш план?

— Тем, что до вступления операции в активную фазу, вы с Йогом будете сидеть в этом кабинете. Бруно доложил куратору из АНБ, что вы арестованы.

— А мы действительно арестованы? — опять влез в разговор Фолльмер.

Все сидевшие за столом покосились на генерала, при этом на их лицах можно было увидеть целую гамму эмоций: от явного осуждения, до недоумения, мол, и этому человеку мы собрались доверить власть над страной?

— Нет, Йорг, вы с Эберхардом не арестованы, — нарушил повисшее в комнате молчание Хальденванг. — На самом деле мы вынуждены поддержать придуманный вами заговор. Но не потому, что его план так уж хорош. Извините, но уровень изначально дилетантский. К сожалению, сейчас уже поздно организовывать новый, поэтому будем работать с тем, что есть. К президенту вы, разумеется, не пойдёте. Этим займусь я. И Эберхард не будет зачищать здания министерства обороны от американцев и их оборудования. Этим займётся военная контрразведка. А фрау и бундестагом — БНД. Обеих гроссмуттер отправим на пенсию, а бундестаг распустим на бессрочные каникулы. Ваша же задача — обеспечить лояльность армии и помочь Эберхарду в организации диверсии в американском посольстве. Да, ни у кого нет возражений против того, что официально власть в стране возьмут военные, а руководить ими будет Эберхард Цорн?

Возражений не было ни у кого, но Фолльмер не смог удержаться от очередного вопроса:

— А неофициально?

На этот раз присутствующие улыбнулись.

— Неофициально мы все ему поможем, — на полном серьёзе заявил Хальденванг. — Да, до часа "Ч" все ваши контакты с внешним миром будут идти через президента военной контрразведки. Во сколько у нас час "Ч"?

— Традиционно, в четыре часа утра, — настолько же серьёзно ответил генеральный инспектор бундесвера. — Быстрее мы просто не успеем всё подготовить, а позже... Позже может оказаться уже поздно. "Час волка" — лучшее время для диверсий.

* * *

После ухода руководителей БНД и БФФ, глава военной контрразведки спросил у генерального инспектора, что ему требуется для организации диверсии в посольстве США.

— Принесите сюда крупномасштабный план Парижской площади и вызовите оберлейтенантов Ганса Крюгера и Гельмута Вольфа. Да, надо подобрать для них цивильную одежду и сделать обоим полицейские удостоверения. Подождите. Офицерам нужно незаметно шепнуть, что они потребовались мне, а не вам. Иначе могут возникнуть нежелательные накладки. А заодно подумайте, куда будете эвакуировать посольство и что станете делать с оказавшимися на улице сотрудниками SCS и АНБ, а также морскими пехотинцами из охраны посольства.

Спустя час в кабинете Штауффенберга проходил инструктаж лучшей диверсионной группы дивизии спецопераций.

— Вот это посольство США, — карандаш Цорна уткнулся в небольшой прямоугольник на плане. — Рядом Академия художеств. Вот это слева — Бранденбургские ворота. А вот тут на другой стороне площади девятиэтажное здание с плоской крышей. От него до посольства примерно сто пятьдесят метров. Из "флэшки" достанете?

— Легко!

— Смотрите, чтобы Академию художеств не зацепили!

— Господин генерал-лейтенант, я хоть раз промахивался?

— А в Ираке не ты оскандалился?

— Но задачу-то выполнил!

— Тут надо не только выполнить задачу, но и сделать всё максимально чисто. Уяснили? Всё должно выглядеть обычной техногенной аварией.

— Мы прониклись. Всё будет как в аптеке.

* * *

Час волка — время с четырёх до пяти утра, когда происходит истощение большинства защитных нейромедиаторных систем человеческого мозга. Человек ощущает заторможенность, им овладевает усталость и снижение энергии. В это время глаза часовых начинают интенсивно слипаться, голова опускается на грудь. Некоторые засыпают на посту, другие утрачивают бдительность. Час волка — идеальное время для проведения спецопераций. Это известно всем: тем, кто проводит спецоперации и тем, против кого они осуществляются. Считается, что кто предупреждён — тот вооружён. Но когда долго ничего не случается, настороженность развеивается, и человек опять начинает "клевать носом".

В час волка оживают кошмары, в ночи господствуют призраки и демоны. Так произошло и на этот раз. В подъезд девятиэтажного здания, примыкающего с северной стороны к Парижской площади, под покровом ночи уверенно вошли два бравых полицейских с большими чёрными сумками. А несколько минут спустя на крышу выскользнула парочка размытых бесформенных теней, казалось бы, сотканных из сгустившейся тьмы. Тени перетекли к парапету и, чуть приподнявшись над ним, некоторое время осматривали почти неосвещённую площадь, красиво подсвеченные снизу Бранденбургские ворота и тёмный прямоугольник крыши расположенного по другую сторону от них четырёхугольного здания.

Тихо вжикнула молния, и из одной из сумок появилось некое устройство, выполненное в форме призмы с зализанными торцами, одна из граней которой была снабжена двумя рукоятками. Меньше всего этот предмет напоминал оружие. И при этом не просто являлся оным, а был одним из самых опасных пехотных вооружений. Тень держала в руках реактивный пехотный огнемёт М202А2 "FLASH", позволяющий вести прицельную стрельбу по точечным целям на расстоянии до двухсот метров.

Сухо щелкнув, откинулись две торцевые крышки, отогнулся в сторону кронштейн с коллиматорным прицелом. Кассета из четырёх алюминиевых труб, извлечённая из другой сумки, стыкуется с огнемётом сзади. Обычно в комплект входит три кассеты, но в этот раз диверсанты ограничились двумя.

Негромкий хлопок, языки пламени, на миг осветившие крышу за спиной стрелка, но невидимые снизу, и четыре полуметровых цилиндра, совершив бесшумный полёт над площадью, приземляются на крышу американского посольства. Огненные кляксы самовоспламеняющейся огневой смеси на основе триэтилалюминия с добавкой полиизобутилена разбрызгиваются на двадцать метров в стороны, но не вылетают при этом за брандмауэр. Спустя несколько секунд в ход идёт вторая кассета. Восемь ракет — это примерно пять литров смеси, при горении которой выделяется большое количество теплоты и температура поднимается до 1200 градусов Цельсия.

К тому моменту, когда диверсанты захлопнули за собой чердачный люк, на крыше посольства США уже вовсю полыхало жаркое пламя. От активно занявшегося гидроизоляционного ковра валили клубы удушливого чёрного дыма, проникающего внутрь здания по вентиляционным системам.

К зданию посольства отовсюду съезжались пожарные машины. Одна из них, оборудованная мощным водомётом, выпустила струю воды прямо на крышу. Процессу горения это ничуть не помешало, пламя только усилилось, при этом всё вокруг заволокло паром.

Пожарные толпой рванули внутрь, оттеснив в сторону морских пехотинцев. Свет отключился, в окнах мелькали огни налобных фонарей. Часть пожарных тащила в здание брезентовые рукава брандспойтов и огнетушители, остальные выводили на улицу дипломатических работников, технический персонал и отдыхающую смену морских пехотинцев. По лестницам стекали потоки воды. Несколько расчётов, вскарабкавшись по выдвижным лестницам на крышу Академии Художеств, поливали её, чтобы не дать пламени распространиться на соседнее здание. Хорошо срежиссированный спектакль разыгрывался как по нотам. Через пятнадцать минут в здании не осталось ни одного американца, а ещё через полчаса пожар был погашен. Но возвращаться в промокший и пропахший гарью особняк было нереально, поэтому дипломатических работников перевезли в гостиницу, мягко и ненавязчиво отделив их от технических работников, агентов SCS и АНБ, а также морских пехотинцев, которых незаметно разоружили и изолировали.

* * *

Ровно в четыре часа утра, когда на крышу посольства США ещё летели первые зажигательные ракеты, к воротам Бендлерблока подошёл высокий представительный мужчина в длинном чёрном плаще и щеголеватой шляпе. Представившись подполковником Ивановым из ГРУ России, он вежливо, но настойчиво попросил дежурного проводить его к Ульриху Беркенхайеру.

Когда президенту военной контрразведки доложили о прибытии русского офицера связи, он стоическим усилием сумел без помощи рук удержать челюсть на месте. Генералы же даже не пытались скрыть изумление.

— Гутен морген, — поздоровался русский, войдя в кабинет Штауффенберга. Оглядевшись по сторонам, он ещё раз представился, а потом обратился к Цорну:

— Генерал, может быть уже можно перебраться в ваш собственный кабинет? Там попросторнее, аппаратура связи под рукой, да и вы будете себя там чувствовать значительно увереннее.

Цорн покосился на Беркенхайера.

— Уже можно, — дал разрешение контрразведчик. Мои люди там всё почистили.

— Так уж и всё? — подполковник выжидающе уставился на президента военной контрразведки.

— Ну, одно устройство мои люди оставили — неохотно ответил тот.

— Пусть снимут. Мы будем разговаривать о слишком серьёзных вещах.

Оказавшись в собственном кабинете Цорн приободрился (привычная обстановка, действительно, успокаивает) и попытался взять инициативу в разговоре на себя. Но не преуспел в этом. Русского совершенно не интересовали детали нового политического устройства Германии. И на предложение о том чтобы привлечь к разговору Томаса Хальденванга тоже не согласился. Мол, капитуляцию Германии завтра будет в Рейхстаге принимать генерал-полковник Шаманов, вот туда пусть Хальденванг и подходит. Вместе с со Штайнмайером. А сейчас присутствующим надо сделать всё, чтобы боевые действия на территории Германии как можно быстрее прекратились и, главное, чтобы тактическое ядерное оружие, имеющееся на её территории, больше не взрывалось. А заниматься этим должна армия. Он уполномочен заявить, что от оперативности и слаженности этих действия будет напрямую зависеть размер репараций, да и, собственно, дальнейшая судьба немецкой армии.

— А что конкретно от нас нужно в первую очередь? — спросил Цорн.

— Не от вас, а вам. Это у вас на территории находится воинский контингент заокеанского государства, развязавшего войну с использованием термоядерного оружия. И это оружие в настоящий момент находится в руках этого контингента. Мы с таким положением мириться не собираемся. Всё ядерное оружие, находящееся на территории Германии должно быть ликвидировано, американские военнослужащие разоружены и интернированы. Мы в состоянии сделать это собственными силами, превратив Баварию в радиоактивную пустыню. Дивизион Точек-М готов с рассветом начать обстрел окрестностей базы Графенвёр тактическими термоядерными зарядами по двести килотонн. По нашим расчётам двух залпов дивизиона будет достаточно для того, чтобы там гарантированно не осталось ни одного американца. Потом, когда короткоживущие изотопы распадутся, можно будет под защитой брони послать туда сапёров, для окончательной ликвидации всего подземного хозяйства. А вторая танковая армия переместится на запад в район Кайзерслаутена, Манейма, баз Рамштайн и Бюхель и повторит эту процедуру на территории порядка двухсот квадратных километров. Чтобы потом не отлавливать по всей Германии бронетехнику, перевозящую тактические ядерные боеголовки. Я подозреваю, что американцы будут брать в заложники наиболее крупные немецкие города. У вас другое мнение?