Третий меморандум

Встреча, уготовленная победителям над рокерами, прошла со скомканной помпезностью — народ в недоумении взирал на разоружённых котят, да и вид военнопленных шлюх был не грозен, а скорее странен и жалок. Координатор быстренько отбарабанил положенную речь и перешёл к заботам более насущным — временному размещению рокпилских девочек, охране оных и подготовке грядущего Совета. Нашкодившие котята укрылись в караулке — под негласным домашним арестом. Валерьян ковыляющим галопом направился в медпункт — для перевязки...

— Герой... защитник демократии... горе ты моё... — ворчливо выговаривала Вика, лёгкими касаниями намазывая вспухшее Валерьяново плечо какой-то антисептической дрянью. Дрянь была розовато-зелёного цвета и запах имела специфически противный. Валерьян кивал с покаянной покорностью и периодически, улучив момент, умудрялся поцеловать левую Викину руку, не заляпанную мазью. Вика весело обижалась.

Тихо, тихо, разбойник... Оказываю медицинскую помощь и никого не трогаю... — она плотно, с неожиданной силой перебинтовала плечо. Валерьян улыбнулся с неестественной ласковостью.

— Больно? Сам виноват... она умолкла и, посерьёзнев, в несколько секунд закончила перевязку. — Уф, устала... Слушай, ты что, специально Казакову обедню подпортил? Мы тут ждали, ждали героических победителей — и нате! Приехали. Ну, признавайся, ревнивец!

— Да нет, как-то само собой так получилось. Просто другого шанса выбраться к тебе пораньше не намечалось. Соскучился, ух как соскучился... — и Валерьян, довольно похоже сымитировал мурлычущее тигрячье порыкиванье, уткнулся головой в тёплую дышащую грудь, крепко притиснув Вику здоровой левой рукой...

Совет разразился в полночь.

МЕМУАРЫ ВАЛЕРЬЯНА

Совет в ночь с 26 на 27-е августа прошёл бурно, но на удивление благополучно. Предварительный расклад сил выглядел следующим образом: демократическая партия под моим чутким руководством — я, Крапивко, Левченко, Вика. Партия военных — Шамаев, Сидоров, Фомин (по радио) и — для шумового эффекта — не имеющий права голоса Голубев. Умеренное "болото", компромиссники и дефинисты, сгруппировавшиеся вокруг Казакова — Крайновский, Колосов, Танев (по радио). Маркелов, ещё в Новомосковске, заранее воздержался: "а пощли вы все... ребята. Мне тут ещё Валерьяновскими бандитами командовать. Так и передайте — воздерживается, мол, Николай, заранее воздерживается..."

После краткого изложения Казаковым сути происшедшего, возопил Голубев. Суть воплей сводилась к тому, что героический Майков кровью искупил все свои огрехи. Да и огреха, в сущности, не было: действовал, дескать, по зову своей гражданской совести, расхлёбывая гнусное и безответственное панибратство консула Валери. И вообще, у них там в Новомосковске жуткая мафия, и котяток несчастненьких зря обидели: нельзя что ли ребятам немного расслабиться после победы? Требования военных сводились к:

— не наказанию всех военных, то есть наказанию их властью Голубева;

— трёхгодичной ссылке Игорька Мартынова;

— снятию меня с консульского звания при сохранении руководства работами в Новомосковске и назначении в посёлок нового военного коменданта, по совместительству выполняющего и обязанности гражданского.

После непродолжительного переругивания выполз козёл Левченко, предложивший оправдать Мартынова, разжаловать Майкова и Затворнова, выгнать из вооружённых сил всех участников недавнего инцидента, а мне воздать народные почести, как гражданскому трибуну, отцу мысли и шишанту демократии, вдобавок — невинно пострадавшему...

Последовала непродолжительная (часа на полтора) перепалка, после которой, как и должно, большинством голосов прошла наша с Казаковым паллиативная платформа:

— котята немедленно заступают в караулы, т.к. Первоградский гарнизон уже с ног валится от двухсменки. В дальнейшем, их разбивают на группки по два-три человека и направляют служить в дальние гарнизоны Рокпилса и гуманитарных посёлков:

— Затворнов и Майков понижаются в званиях на одну ступень;

— Голубев, "за развал дисциплины в вооружённых силах" переводится на штрафную норму пайка сроком на месяц;

-я (чтобы необидно) перевожусь на штрафную норму пайка сроком на месяц, считая с того момента, когда врачи будут считать рану излеченной;

— Мартынов приговаривается к одиночной ссылке на полтора года в минимумом припасов (ну хорошо, Саня, я тебе это вспомню, впредь за подобное "злостное хулиганство" твои подопечные будут получать не менее — благо, прецедент есть);

— я сохраняю все звания и должности, но новый военный комендант Новомосковска (лейтенант Кауров), подчиняясь мне по всем оперативным вопросам, в то же время проводит проверку обвинений Майкова и через 45 дней предоставляет на рассмотрение Совета отчёт. Я, в свою очередь, подаю служебную записку о его деятельности. Вящей объективности ради... (благо, из всего этого армейского скопища мне достался самый интеллигентный человек).

Рокпилских шлюх было решено временно поместить на одном из близлежащих островов, дабы не создавать в самом Первограде гнездо разврата. Голубев, было, заикнулся что не уверен в своих ребятах, которые будут их охранять, но, быстро сообразив, осёкся. Я, как общественных обвинитель, пока остаюсь в столице. Чёрт, нужно передать своим ребятам, чтобы не очень там обижали Маркелова — разве самую малость, для наглядности. Хороший же мужик

... Вика, бросив неопределённый взгляд, ушла.

— Обиделась? — спросил Леонид, когда они остались одни, и, подумав, добавил: ты поосторожнее. Ей здесь одной несколько несладко...

— Да нет. У нас, вроде бы, в норме... — отмахнулся Валерьян. — Ну давай, рассказывай...

После Совета они, демонстративно взяв друг друга под ручку, удалились подышать свежим воздухом, сопровождаемые нехорошими взорами военных и недоумёнными — Казакова. Было уже около трёх. Ночь, опять-таки, выдалась ясной, почти романтичной. Они медленно брели вдоль полосы прилива, оставляя на плотном песке фосфорную цепочку следов. Нависающий обрыв скрывал постройки, только впереди смутной зубчатой полоской маячил частокол далёкого Периметра, да высоко слева замедленно вращался ветряк на крыше интерната.

— Что рассказывать? — сам всё видел., — неторопливо ответил Леонид. Говорил он с мягким южнорусским аканьем, растягивая слова

— Это ты, конечно, вовремя учудил, а то бы вояки наши совсем оборзели. Только ты уж поосторожнее, а?

— Угу, — буркнул Валерьян, — Впрочем, Кауров, вроде бы у них человек случайный. Да и прятать мне от него, собственно, нечего. Думаю, сработаемся... На суде грызня будет. Саня уже намекнул, что некоторым мн-э-э, смягчить желательно. Герцогу там, фюреру их ненаглядному, и прочим достойным. Ссылочку им уютненькую, с женщинами, чтоб не скучали...

— А как с прочими? — помедлив, заинтересовался Крапивко.

— Самых кровавых, исполнителей, естественно, — к стенке. Остальных — на каторжные работы. Дешёвый рабский труд "во спасение нашей экономики".

— Занятно. И как мы из этого дальше будем выкручиваться?

— Слушай, спроси у Казакова. Он Координатор, ему виднее...

— Драться придётся, — задумчиво протянул Крапивко. — тут ещё Конституция грядёт не за горами. Всенародный референдум бы, в случае чего, а?

— Прорвёмся. Мои, жуковские, твои — народу хватит.

Они повернули и некоторое время шли назад в молчании.

— Да, слушай, тут мои анекдотиков несколько родили. Свеженьких, — оживился вдруг Крапивко...

Когда Валерьян вернулся, Вика уже спала. Она пробурчала что-то невнятное и, поворочавшись, пристроила голову Валерьяну на грудь. Уснуть так и не удалось — плечо ныло....

ХХ ГЛАВА

Всем злодеям вышло наказанье

От законной власти...

Вот рабыни смоют кровь с мозаик,

И начнется счастье.

И. Ратушинская

У нас слишком мало времени,

Чтобы ввязываться в это бесчисленные

дела. Если вы откроете эту отдушину,

вам уже не придется заниматься ничем другим:

все по такому случаю потащат к вам свои дрязги.

ТИБЕРИЙ

На берегу творилась мрачная сумятица. Запуганно озирающихся, бледных, исцарапанных, одетых ы неопределенного цвета полурвань девиц пачками грузили на шаланды. Рыбачки весело переругивались: им все было побоку, но они были единственными весёлыми личностями у причала. Охраннички-охотнички были мрачны, ибо не выспались, и из рук в букваьном смысле уплывала надежда чем-то поживиться от своей караульной службы. Принимавшие эстафету Следопыты были мрачны, ибо теперь по двое должны были дежурить на песчаном пятачке, сотней метров морской глади отделенном от плоской коралловой скалы, на которую должны были высадить баб. Скала эта хорошо просматривалась бежевым облачком в спокойном, мерцающе-лазурном море; в бинокль на ней можно было увидеть ожидающие гостий палатки.

Нещадно и методично палило солнце. Казаков почувствовал, как пл спине сбегает первая неприятная струйка пота. Он сидел в моторке, стоявшей у причала с другой от суеты стороны. Совсем рядом были сваи, склизкие, поросшие тёмно-зелёными и лиловатыми лишаями, а под водой уже облепленные ракушками. От города по слежавшимся илу и песку, изрытым уже многочисленными ногами, наполовину скрытым под строительным мусором, рыбьими костями и наносимыми приливом водорослями — мрачный котёнок с распылителем и в расстегнутых куртке и рубашке вёл мрачного Мартынова. Штрафник был полугол до пояса, бронзовая кожа на античных мускулах блестела под солнцем; битком набитый тяжеленный рюкзак он нёс в правой руке и помахивал им, как дипломатиком. Шлюхи провожали Мартынова откровенно влажными глазами, даже забыв на секунду о своих горестях.

— Господь во всем конечно прав, — пробормотал себе под нос Казаков, — Но кажется непостижимым...

— Что? — вежливо переспросил сидящий рядом Следопыт. Следопыт должен был сопроводить Мартынова на Песталоцци, где, как известно, с самого марта обреталась кучка диссидентов и куда было решено отправить хулигана вместо одиночной ссылки, порождавшей массу проблем. Казаков увязался с ним, имея целью проинспектировать быт ссыльных; надо было как-то решать вопрос с ними, поскольку в марте в горячке их сослали без всяких дальнейших планов.

— Ничего, — менее вежливо ответил Координатор. Он тоже был мрачен: во-первых, не выспался; во-вторых, один из легионеров этой ночью попытался бежать с этапа и был пристрелен; в-третьих, Валери ходил по Первограду гоголем и открыто демонстрировал союз с шефом аграриев.

Мартынов протопал по настилу причала, сбросил в катер рюкзак, слез сам. Катер закачался. Мартынов независимо уселся и стал молча глядеть в небо. Чувствовалось, что он ждёт, когда с ним заговорят, чтобы сразу ответить смело и независимо. Котёнок постоял на причале, глядя на суету справа и дернулся было идти обратно.

— Э-э, товарищ патрульный, — окликнул его Казаков. — вы бы хоть рубашку застегнули. А то — разгильдяйство.

— Жарко же, — неуверенно-нагло ответил котёнок, не спеша застёгивая верхнюю пуговицу.

— Шахтёры и крестьяне голышом работают, — сообщил Казаков. — Вы, может быть, в шахтёры хотите, нет?

Котёнок пробормотал "виноват", быстро застегнулся и быстро пошёл, пару раз оглянувшись.

— Поехали, — сказал Казаков мотористу. Мартынова он не удостоил даже взглядом.

Причал провалился назад, вокруг забурлила пена, в лицо ударил воздух. Стало свежее и легче. Казаков обернулся: громада интерната, корявые, уродливые ангары пристани, башни Кремля уходили, становились маленькими и незначительными. Настроение улучшилось: вырвался хоть на несколько часов. Чёрт, послать бы их всех в атаку с их проблемами и уехать в Рокпилс военным комендантом, или в сайву со Следопытами уйти, возле Рокпилса есть ещё один замок, про него рассказывали легионеры...

Остров Песталоцци вынырнул из океана через полчаса. Это был плоский клок земли с несколькими холмами в середине, поросшими саговниками, в километре от него возвышалась из спокойно-зеркального моря причудливой формы известковая скала, вся изъеденная пещерами и трещинами; при приближении катера со скалы поднялись тучи птиц. Моторка пролетела мимо и приблизилась к пляжу Песталоцци, заваленному грудами сухих водорослей. На одной из них появились две голые толстые фигуры. Катер ткнулся носом в песок, Казаков соскочил, увяз сапогами в жидком иле, выругался, с трудом сделал несколько шагов и выбрался на твёрдую почву. За ним последовал Следопыт и Мартынов. Мартынов был по-прежнему независим, но явно подавлен. Он растерянно озирался.

— Не тушуйся, — сказал ему Казаков. Это были первые слова, с которыми координатор обратился к ссыльному. — Каких-то год и пять с половиной месяцев, с учётом предварительного... Смотри, если они все такие, ты здесь главным будешь...

Действительно, приближавшаяся фигура была весьма непрезентабельной. Пожилой, одутловатый мужик, некогда очень толстый и даже сейчас полный; но кожа всё равно висела складками. Неопрятные космы; из всей одежды — старые, перештопанные чёрные трусы. В руке он держал мотыгу. Казаков не узнавал его.

— За нами приехали? — с затаённой надеждой скрипуче спросил мужик.

— Наоборот, жизнерадостно ответил Казаков. — Пополнение привез...

— Вы варвары, — сказал мужик, и лицо его скривилось. — Разве можно там поступать со взрослыми, пожилыми, уважаемыми людьми!..

Из дальнейшего разговора Казаков выяснил, что сосланные вместе с недовольными учителями четырнадцать парней-анархистов устроили им здесь тяжёлую жизнь. Работать, конечно, приходилось всем, причём пожилых развалюх использовали на подсобных службах: сбор сушняка на зиму, сушка водорослей, поиски моллюсков и съедобны червей в зоне отлива, приготовление пиши и т.д., но при этом издевались над ними, как могли. Ругательски ругал при этом бывший обществовед (а это был он) предателя-физрука, быстренько сблизившегося с ребятами и даже поощрявшего издевательства. Физрук заставил математичку (единственную из сосланных женщин, кому было меньше сорока) сожительствовать с ним и использует ее ка награду для своих клевретов...

Математичку Казаков помнил. Рыжая тридцатилетняя стерва, она не то чтобы особенно бунтовала, но ещё на Земле всячески унижала старшеклассников, её сослали за компанию. Да, эксцессы...

Тут из-за водорослей вынырнул некий до черноты загорелый тип. Тип напоминал телосложением Мартынова, но был на голову ниже (ну разумеется!). Тип решительно подошел, отпихнул униженного обществоведа и смерил Казакова наглым взглядом.

— Ну как? — спросил он. — Управляетесь?

Видно было, что физруку в ссылке совсем неплохо. Казаков взбеленился, но виду не подал. "Через год всех вернем", — подумал он. А этого — к панкам. Там он поуправляется".

— Кое-как, — ответил Казаков радушно. — Вот, подмогу к вам привезли. Физрук оглядел подмогу. Взгляд из наглого превратился в нагловатый, а затем и в неуверенный. Мартынов смотрел на песталоццкого лидера угрюмо, как солдат на вошь. "Поуправляйся-ка", — снова подумал Казаков, а вслух сказал: