Дом на краю

Мы вновь приуныли в установившемся безмолвии. Варвара Ильинична уткнулась в чашку — не пила, но и не ставила. Вовка пялился в окно.

Я не выдержала:

— Можно тебя на минуточку? — поднявшись. — Теть Варь, простите нас? Отойдем ненадолго.

— Да-да, конечно. Идите, — отстранено.

Отложив булочку с чуть приглаженным ломтем сметаны поверх — в настоящую домашнюю ложку воткни — стоит, Владимир последовал моему примеру. Мы удалились в жилую часть дома и там, на пороге "общей", у меня поинтересовались:

— Что-то не так, Яр?

— Вот и я хотела спросить... Ты точно все рассказал? — я обернулась, чтобы видеть его глаза.

— Естественно. С чего вопрос?

— Выглядишь так, только кроссворд разгадываешь.

— В некотором роде...

— Вов?! — невольно повысив голос.

Чувствовала, что не договаривает!

— Нормально все. — Он улыбнулся. — По идее радоваться надо.

— Чему радоваться? — в растерянности. — Не вижу причин. Баба Дуся в коме. Неизвестно, чем все это закончится. Очнется? Нет? В общем, еще один гигантский плюс к уже имеющимся проблемам.

— Это с какой стороны посмотреть.

— Объяснишь?

Он на мгновенье прижал руку к лицу.

— Господи, Яр, это ведь очевидно. Неужели не понимаешь?! Глиобластома!

— Глиобластома... И?

Я сцепила пальцы в замок — попытка держать себя в руках. Отчего-то разнервничалась.

— Все, Яр, все! — он точно комнату обнял. — Баба Дуся себе не хозяйка. Ты знаешь, что такое рак? Рак мозга? Здесь помню, там нет. Адекватность, провал — попеременно. Правда, выдумка — все одно. Она не отвечала за свои слова! Не могла. В принципе!

— Так ли это?

— Ярочка, солнце, ее рассказам нельзя верить. На ее слова нельзя опираться, — Владимир положил руки мне на плечи. Сжал. — Все, над чем мы ломаем голову, выеденного яйца не стоит! Фантазия больного разума — не более!

— Уверен? — Меня пробрала дрожь. Родилась где-то в груди и расползлась по конечностям.

Вовка, видимо, почувствовал:

— Яр?..

— Так ты уверен? — с еще большим нажимом.

— Разумеется. Я такого насмотрелся, пока мать в онкологии лежала — Боже упаси!

— Спасибо, что открыл глаза.

Я все же заставила его напрячься. Поняла по усилившейся хватке.

— Зачем ты так?

— Как? С издевкой? — попытавшись высвободиться из его рук, но мне не позволили.

— Яра, да ты подумай! Это самое логичное объяснение!

— А то, что я вижу, Вов? Чувствую? Все это не в счет?! — я также окончательно повысила голос. — Может, и у меня рак?! Неоперабельный?! И у тебя тоже?! И никаких убийств не было?!

— Яра...

— Что "Яра"? Что?! — во мне проснулась злость. — Ты забыл о моих снах?! — вновь рванувшись прочь, на этот раз успешно. — Каким образом они укладываются в твою концепцию? Просветишь?

Мы уставились друг на друга тяжелыми взглядами. Владимир больше не выглядел довольным жизнью. Брови сошлись над переносицей, между ними залегла глубокая морщинка — свидетельство раздумий.

— Забыл, да? Конечно... это же не тебя мучили, не тебя оскопили, прежде чем убить. Иначе помнил бы.

На место злости пришла апатия. Я обошла его. Аккуратно, чтобы не задеть. А на полпути к двери оглянулась:

— Уезжай домой, Вов. Тебя, наверное, заждались. Зачем тратить время на ту, которую все равно не слушаешь?

Если он и намеревался что-то ответить, я ждать не собиралась. Спешно миновала "проходную" и, уже выйдя в теплую, вспомнила об оставленной на кухне гостье. Точнее увидела. Бабушкина подруга тяжело опиралась на стол и прижимала руку к горлу — так выглядело со спины. Мысленно охнув, я устремилась к ней.

— Теть Варь, что-то случилось? — приобняла, чтобы поддержать. — Вам нехорошо? — усадив обратно на табурет.

— Нет-Нет, Ярочка. Ничего страшного. Разнервничалась просто, вот и давление скакнуло. Пойду я, пожалуй.

— Давление? Так, давайте, смеряем. В аптечке тонометр есть — бабушкин еще.

— Ненужно, Ярочка, лишнее. Лучше уже, — заново поднявшись. — В другой раз зайду, тогда и поболтаем. Или ты в гости заглядывай. Порадуешь старуху.

— Обязательно, теть Варь. Обязательно зайду, — пообещала я. — А сейчас провожу. Вы посидите еще немножко, я переоденусь?

— Да зачем ты? Сама дойду. Привычная,— принялась отказываться Варвара Ильинична. — Мы же — старухи как? Здесь присели поболтали, там постояли поговорили, а, вот уж глядишь и дом.

— Даже не спорьте! Одну я вас не отпущу!

— Я могу проводить, если хотите.

К нам присоединился Владимир. Все еще смурной. К кому конкретно обращался — непонятно. Я ответила за себя:

— Не стоит. Справлюсь. Пора привыкать решать проблемы самостоятельно, — глянув исподлобья.

Но мое завуалированное обвинение проигнорировали.

— К тому же так и так собирался уходить — у меня встреча. Ну и по пути.

Тетя Варя закивала.

— Коли по пути, тогда можно. А ты, Ярочка, не переживай. Это все Катерина, да новости ваши. Полежу маленько — пройдет.

Мне ничего не оставалось, как согласиться. Не препираться же на глазах у Варвары Ильиничны!

Я сопроводила бабушкину подругу до калитки. Еще раз пообещала проведать на днях, а потом смотрела, как они медленно бредут по тропинке вдоль домов. Смотрела, смотрела, пока вдруг не поняла, что у самого конца асфальтового покрытия вновь припаркован белый автомобиль. В груди екнуло.

Сложно сказать, чего я ожидала. Нового наезда? Возможно. Но ничего подобного не произошло. Парочка благополучно скрылась из вида, а машина продолжала стоять на месте. И, судя по всему, в ней никого не было.

Помявшись некоторое время возле калитки, я вернулась в дом, чтобы взглянуть на недоеденную булочку Владимира и понять — злость окончательно отступила. Ей на смену пришло сожаление. Собственная реакция теперь казалась неоправданно острой — разве сама немногим ранее не занималась поиском логического обоснования происходящего? А брошенные в запале слова не только жестокими, но и глупыми. Ведь на самом деле не хотела, чтобы он уезжал. И вряд ли смогу пережить, если решит последовать моему совету.

— Вот и добавила себе головной боли, — сквозь оконное стекло пожаловалась я растянувшемуся на улице Зубку и, тяжело вздохнув, стала наводить порядок.

Убрала сметану в холодильник, сложила кексы и булочки с пакет, составила посуду в мойку, в процессе ударившись коленкой о табурет — следовало сперва задвинуть под стол, но не подумала. Пришлось заняться устранением оплошности. Именно тогда взгляд мой зацепился за валяющуюся на полу сумку — тетя Варя забыла. Видимо, не заметила, как та слетела со стола. Или просто не до нее было, когда уходила.

Я подняла находку и принялась сворачивать, раздумывая над тем, куда пристроить, чтобы на глазах была. А сложив в четверо, увидела латку, и задохнулась, отброшенная в прошлое воспоминанием. Кадр за кадром — дом у озера, я на чердаке, грохот, бег, лестница, падение и лоскут ткани, трепещущий на гвозде перед глазами — идеальный прямоугольник! Теперь я, кажется, знала, кто в тот день подставил мне ведро с кровью — Варвара Ильинична!

Трель входного звонка точно первый удар в колокол — оглушает. Совершенно не задумываясь над тем, кто за ней, я открыла дверь и даже не удивилась, увидев топчущегося на крыльце отца Полины: имени я не помнила.

На сегодня лимит исчерпан! Предстань передо мной хоть черт лысый в красной клоунской шапке восприняла бы как должное.

Вместо этого задалась вопросом, почему Зубок не дал знак о госте? Он представлялся мне хорошим сторожем, но пса видно не было.

— Ярослава, позволите войти? Нам нужно поговорить, — подал голос неожиданный визитер, и я, без раздумий, отступила вглубь холодной, освобождая для него проход.

— На кухню, пожалуйста, — когда мужчина разулся. Приглашать совершенно чужого человека в жилую часть дома я не собиралась.

— Так о чем вы хотели поговорить? — стоило гостю устроиться за столом.

Пока он собирался с мыслями, я уселась напротив, не совсем понимая, как следует вести себя. Предложить чаю? Вроде бы ни друзья и даже не знакомые. Не предложить — нарушить бабушкины законы гостеприимства. Или пусть?

К тому моменту, когда мужчина заговорил, я так и не определилась, а после стало не до того. Сказанное повергло в шок.

— Евдокия Петровна сказала, вы знаете убийц моей дочери. Я пришел узнать, кто это сделал.

— Что, простите? — Ошарашенная я уставила на него во все глаза.

Оказывается еще не все! Предел не достигнут! Мое удивление не знало границ.

— Не нужно, пожалуйста! Не делайте такое лицо! Я знаю, что это правда! Старуха никогда не ошибается! Просто скажите — кто, и я уйду!

Он в нетерпении подался вперед, словно хотел дотянуться до меня через стол. Я же наоборот отпрянула, бормоча.

— Но... но я не знаю... Честное слово, не знаю. Поверьте!

Видимо, что-то в моей лице (маловероятно, что слова) заставило его усомниться. Мужчина нахмурился, а через мгновенье зарядил кулаком по столу:

— А ведь я говорил ей! Говорил!..

Он вскочил на ноги, снова присел, еще раз проверил стол на прочность, опять поднялся. Кинулся прочь из кухни и тут же вернулся.

Я испуганно молчала, вжав голову в плечи, и слушала поток обвинений, слетающих с мужского языка. Досталось всем — бабе Дусе, Тоньке — дуре, женщинам в целом, ему — доверчивому идиоту, прежде чем совершенно опустошенный взрывом мужчина, рухнув на табурет, уронил голову на скрещенные руки и затих.

Я же, напротив, нашла в себе силы заговорить. Испуг прошел. Стало бесконечно жаль разочарованного отца. Разве можно пройти мимо такой боли!

— Простите... Не помню, как вас по имени-отчеству, — немного заикаясь от волнения.

Он отозвался глухо, не поднимая головы.

— Валерий... Валерий Павлович.

— Валерий Павлович, я бы очень хотела вам помочь. Правда! Я бы все отдала, но... но не видела их лиц, — решившись.

К конце концов, с кем еще быть откровенной, если не с тем, кто потерял дочь? Уж он точно не имеет отношения к секте! Единственное, что смущало, как отнесется к моим словам. Не сочтет ли за полоумную?

— Что значит "не видела их лиц"?

Он моментально собрался. Сел прямо и теперь смотрел на меня требовательным взглядом сощуренных, карих глаз.

Сжигая мосты, я сделала глубокий вдох:

— Они были в масках.

— То есть? Вы присутствовали при убийстве Полины?

— Не совсем, — лихорадочно соображая, как объяснить. — Я видела момент убийства, но не присутствовала, физически. Это было во сне. Я нечто вроде ясновидящей, — зачастила, заметив искру сомнения во взгляде. — Но видения приходят ко мне во сне. Так я стала свидетелем мучений вашей дочери и того парня, что нашли на пляже.

— Постойте... Вы хотите сказать, что это сделали одни и те же люди? В полиции считают иначе. — По голосу понятно, скепсис перевешивает.

Мой долг переубедить!

— Вашу дочь некоторое время держали в темном, влажном помещении. Ее привязывали на распятие. Наносили порезы, а потом прижигали их. Незадолго до смерти ее изнасиловали. Судя по ощущениям, их было несколько. Сколько точно, сказать не могу...

Продолжить мне не позволили.

— Откуда вы все это знаете?!

Вновь вскочив на ноги, он навис над столом и теперь пытался испепелить меня, оставшуюся сидеть, глядя сверху вниз.

— Я уже говорила... Пережила это вместе с ней, — насколько могла ровно.

Некоторое время мы безмолвно сражались, используя вместо холодного оружия взгляды. Я вышла победительницей.

— Господи-Боже... — изменившись в лице, Валерий Павлович вернулся в сидячее положение. Сдался. — Она сильно мучилась? Нет-нет! Не говорите! — спрятав лицо в ладонях.

Такой женский жест в исполнении мужчины. Я даже представить не могла, что он сейчас чувствует! И, тем не менее, не остановилась.

— Если хотите, могу рассказать о парне. На этот раз я не только чувствовала, но и видела.

— Не нужно. Я вам верю, — пустым взглядом уставившись в окно за моей спиной.

— Но это еще не все. Валерий Павлович, вы меня слышите? — когда он не отреагировал.

— Слышу. Говорите, — не шелохнувшись.

— Сейчас в их руках находится маленькая девочка. Ей очень, очень, очень страшно! Ее держат в том же месте, где держали Полину. Но я не знаю ни где оно, ни кто они, чтобы ее спасти. И если не придумаю ничего в самое ближайшее время, то вынуждена буду наблюдать за тем, как ее убивают.

* * *

Мы расставались еще не друзьями, но уже соратниками. Валерий поклялся хранить мой секрет и обещал выяснить все насчет заброшенных перегонов: я поделилась с ним подозрениями Владимира. Мы обменялись телефонами и условились звонить при малейшем намеке на информацию.

Я вышла проводить мужчину до калитки и вновь обратила внимание на отсутствие Зубка. К слову, того не было и на пяточке возле сарая. Посмотрела, прежде чем выйти из кухни.

Уже на улице мы пожали друг другу руки, и Валерий собрался уходить, но сделав несколько шагов, вдруг обернулся ко мне.

— Знаете, Ярослава, вы были со мной откровенны, и я должен ответить тем же. — От столь многообещающего начала я невольно напряглась. — Простите моего сына, если сможете. Молодой, горячий, глупый — это он наехал на вас, — мужчина махнул рукой в сторону автомобиля. — Забрал мою машину и отправился мстить, когда вашего друга отпустили. Я не знал, правда.

— А если бы знали, остановили? — поддавшись порыву, поинтересовалась я.

Мужчина нахмурился.

— Не уверен. На тот момент я жаждал крови. Цена значения не имела.

— А сейчас? — зябко поежившись.

— Сейчас я хочу посмотреть в глаза тем, кто это сделал. Еще раз простите. От чистого сердца...

Я кивнула, принимая извинения, и даже нашлась, чем ответить:

— Спасибо за честность, Валерий Павлович. Надеюсь, Бог нам поможет, и Полина будет отомщена. Я приложу максимум усилий для этого. Сделаю все, что смогу.

Глава 22

Вовка вернулся спустя часа полтора, как я простилась с отцом Полины, и стал свидетелем очередной серии попыток дозвониться сестре.

— Привет, — как ни в чем не бывало, чмокнув меня в лоб, он отправился переодеваться. — Ты кому? — уже из "проходной".

— Ольге, — во весь голос. После проворчав себе под нос: — Раз уж тебе интересно.

— Долго ты...

— Что "долго"?

— Решалась.

Владимир заглянул в "общую", продемонстрировав мне голый торс.

— Она трубку не берет. Я уже миллион раз набирала! — возмутившись несправедливостью подобного обвинения.

— Не удивительно.

— Что "не удивительно"? — отшвырнув мобильный подальше. Та же песня: "Вы можете оставить сообщение после звукового сигнала..."

— Она телефон у матери забыла, в Лопуховке.

— Как это "забыла"? Откуда ты знаешь?

— Ольга сказала.

— Сказала?

— Да. Видел ее только что.

— Как видел? Где?

— На улице. Она к себе пошла. — Он уже полностью переоблачился и теперь смотрел на меня, стоя в дверном проеме.

— К себе? И ты молчишь! — я подорвалась с дивана.

— Почему это молчу? Рассказываю, — не согласился Владимир.