— Любовь проделывает в тебе дыры, и это происходит снова и снова, пока — через некоторое время — ты не можешь даже плакать...
* * *
Ночь правила Белхэйданом, как нежный тиран. Ярко горели звезды, посеребренные луной облака мягко плыли по кобальтовому куполу, а по пустым улицам гулял прохладный ветерок. В таверне "Железный топор" воцарилась тишина, нарушаемая только ровным дыханием ее обитателей, и Лиана Хэйнатафресса крепко спала, ее сны были далеко, с мужем на юге.
Медленно, очень медленно, в эти сны прокрался слабый звук. Спящий разум пытался игнорировать его, но звук сохранялся, повисая на самом краю существования. Нормальные уши не услышали бы этого, но слух Лианы был далек от нормального.
Тихий звук продолжался, и ее глаза открылись. Как и Базел, она проснулась полностью, без остатка, не задерживаясь на грани сна. Она села и, нахмурив брови, внимательно слушала.
Одно мгновение она сидела; затем замешательство превратилось в знание... и страх. Она вскочила и выбежала из комнаты, подол ее платья развевался, когда она мчалась по темному коридору, как ветер.
Она остановилась перед комнатой Гвинны, и ее лицо исказилось от страха, которого никогда не видел ни один враг, когда ее дрожащая рука медленно открыла дверь.
Лунный свет заливал спальню через окна с трех сторон. Это было приятное место с голубыми стенами и толстым ковром, и огромный кот спал на ковре, его черная шерсть казалась полуночной в лунном свете. Он лежал почти неподвижно, но его передние лапы двигались медленно, бесшумно царапая невидимую преграду, а дыхание было быстрым и неглубоким. Он даже не пошевелился при ее появлении, и сердце Лианы дрогнуло. Никакой естественный сон не помешал бы Бланшраху проснуться от тихого звука открывающейся двери.
Она скользнула к краю кровати. Гвинна лежала очень тихо, огромные голубые глаза слепо смотрели в темноту. Ее маленькие кулачки были сжаты по бокам, словно для того, чтобы пригвоздить покрывало, а губы медленно шевелились. Лиана со страхом наклонилась к тонкому, прерывистому шепоту, который привел ее сюда.
— Нет, папа. Нет. Это небезопасно, папа. Нет, папа, пожалуйста....
— Гвинна?
Прохладные пальцы Лианы коснулись лба Гвинны, но глаза ее дочери были неподвижны и открыты. Она даже не моргнула, и ее губы только снова прошептали свое предупреждение. Кровь Лианы застыла в жилах, и она легонько встряхнула девочку.
— Гвинна! Это мама, Гвинна! Проснись! — скомандовала она, и ребенок перекатился под ее рукой. Но когда Лиана отпустила ее, она лежала неподвижно, ее прошептанная литания не прерывалась, и Лиана Огненноволосая, дева войны сотойи, дочь Дома Боумастеров, победительница в десятках сражений, жена защитника Томанака, прижала костяшки пальцев ко рту и прикусила их до крови.
— Лиллинара, подруга женщин, — прошептала она, и ее голос был горькой молитвой, — неужели так скоро я должна потерять своего ребенка?
Она склонилась над кроватью еще на мгновение, слезы, блестевшие при луне, брызнули Гвинне на лицо, но девочка продолжала беспечно спать. Палец Лианы провел по одному из кулаков с костяшками из слоновой кости. Затем она с бесконечной нежностью погладила маленькую ручку, повернулась и твердой поступью вышла из комнаты. Ее лицо было спокойным, плечи расправлены, но она шла по коридору неторопливой походкой, непохожей на ее обычную скользящую грацию. Она спустилась по лестнице к другой двери и повелительно постучала в дерево.
— Фарма! — Она понизила голос и постучала снова. — Фарма!
Спустя долгую минуту за дверью кто-то зашевелился. Защелка щелкнула, и дверь быстро распахнулась настежь. Выглянула женщина-градани, ее глаза были затуманены, волосы распущены, а уши в замешательстве навострены.
— Леди Лиана! Ч-что это?
— Разбуди Фролаха. — Подбородок Лианы вздернулся, как будто она столкнулась с врагом. — Отправь его в Академию. Скажи ему, чтобы он не возвращался без самого Лентоса.
— Лентос? — Фарма моргнула, прогоняя сон. — Сейчас середина ночи, миледи! Почему? Что случилось... — Она замолчала, широко раскрыв глаза, когда последние следы сна исчезли, и ее рука поднялась ко рту. — Нет, миледи!
— Я не могу ее разбудить, — мрачно сказала Лиана. — Нам нужен Лентос.
Карие глаза Фармы внезапно стали напряженными. Ее уши прижались, а губы задрожали.
— Но, возможно, это всего лишь сон, миледи! Возможно...
— Я пыталась разбудить ее! — В голосе Лианы зазвучали нотки отчаяния. — И Бланшрах тоже не просыпается. Это не сон. Пошли за Лентосом сейчас же!
— Немедленно, миледи! — Фарма ахнула, делая быстрый реверанс.
— Хорошо. — Лиана повернулась и пошла прочь тем же медленным, неторопливым шагом, а Фарма смотрела ей вслед в замешательстве и страхе.
— Но, миледи, ч-что нам делать? — прошептала она.
— Я иду к своей дочери, — тихо сказала Лиана, не оборачиваясь. — Ни одно детство не должно умирать незамеченным. Поторопись, Фарма.
И Лиана Хэйнатафресса прошла сквозь тишину своего дома так же бесшумно, как любой призрак.
* * *
— Это устье Уайтуотер.
Брандарк указал на правый борт, освещенный утренним светом, и Кенходэн напряг зрение. Берег все еще был далеко, но он увидел широкое коричневое пятно на синем заливе, где ил веером выносился наружу.
— Я вижу это.
— Это злой канал, — лениво сказал Брандарк, не сводя глаз с гнома, взгромоздившегося на бушприт с раскачивающимся линем. — Там есть отвратительный зыбучий илистый берег, который тянется, как подводная дельта. Однажды я видел, как корабль почти нашего размера развалился на куски прямо здесь. Нам повезло, что сейчас еще ранняя весна — с середины Йенконто до начала Хэйнийен вода вырывается оттуда, как гнев Кортралы. Это из-за снежного покрова на горах Ист-Уолл. Требуется некоторое время, чтобы добраться так далеко, но когда он приходит, то приносит с собой деревья размером с дом.
— Могу себе представить.
— Нет, если ты этого не видел, — мрачно сказал Брандарк.
— Может, и нет, — признал Кенходэн.
— Без обид, — быстро сказал Брандарк. — Я всегда нервничаю слишком близко к Уайтуотер в это время года — особенно когда экипаж недоукомплектован из-за убитых и раненых. Я бы предпочел встретиться лицом к лицу с корсарами; по крайней мере, я знаю, что они пытаются убить меня! — Затем он встряхнулся и рассмеялся. — Послушай меня, ладно? Веду себя как старуха из-за поездки, которую я совершал десятки раз! — Он похлопал Кенходэна по плечу. — Тогда давай. Если ты хочешь изучать корабли и море, то лучшей школы, чем эта, нет. Приходи посмотреть, как капитан пожинает истинную награду командования, пока он с завязанными глазами пробирается вверх по тому ручью!
И они вдвоем двинулись на корму к рулевому, смеясь на солнце.
* * *
Лиана подняла глаза, когда в комнату вошел Лентос. Золотой скипетр Семкирка поблескивал на его синей тунике, а его лицо — обычно гладкое и неоправданно молодое для мужчины его лет — было напряженным. Он был моложе Лианы, но на его запястье не было браслета, дарованного богами, и он видел восемь десятилетий. Теперь тяжесть всего этого, казалось, давила ему на плечи, когда он смотрел на нее сострадательными серыми глазами.
— Ну что, мастер Лентос? — Ее голос был ломким в солнечном свете.
— Приближается кризис, Лиана.
Его голос звучал так, как будто он был выточен из чего-то, что могло предложить только правду, и он выдвинул стул и сел с почти болезненной экономией движений.
— Кризис приближается, — с горечью повторила Лиана, и ее руки на коленях сжались в кулаки. — Сколько еще?
— Я не могу сказать. Она молода — очень молода для этого.
— Как хорошо я это знаю. — Лиана отвела глаза, говоря с тихим трудом. — Всю ее жизнь мы знали, что она будет "молода" для этого, и мы думали, что поняли. Но я этого не сделала, Лентос. Не совсем. Теперь это здесь, а ее отец далеко от дома. Я... я недостаточно сильна для этого.
— Так и есть, — мягко возразил Лентос.
— Не настолько! — Лиана приподнялась, ее пальцы изогнулись в подобие оружия. — Если бы это был враг — я могла бы сражаться за нее! Это я могла бы вынести! Но это..! У меня не хватает смелости встретиться с этим лицом к лицу, Лентос!
— Никто никогда не бывает готов к этому моменту, миледи, — спокойно сказал Лентос, обращаясь к ней с серьезной, необычной официальностью. — Ожидание. Беспомощность. Это трудно вынести, и труднее всего тем, кто ее любит. Но, по крайней мере, ты вовремя проснулась и призвала нас, а Трейн — лучший эмпат, который у нас есть. Мы подготовлены настолько хорошо, насколько могли надеяться.
— Знаю. — Ее губы дрогнули. — Но я чувствую себя такой бесполезной!
— Как и все мы, — мягко сказал Лентос. — Но помни это, леди Лиана, Огненноволосая сотойи, мы, члены Академии, позволили себе полюбить ее. Мы бы этого не сделали, если бы верили, что она потерпит неудачу и сократит наши жизни.
— Верно. — Губы Лианы разжались, и она мягко коснулась его плеча, затем заговорила более оживленно. — Но ты оставил ее только для того, чтобы утешить меня?
— Нет. Мне нужно твое разрешение, чтобы дать Бланшраху эфинос.
— Эфинос? Но почему? — Лиана непонимающе посмотрела на него.
— Он связан с ней, — тихо сказал Лентос. — Если они останутся связанными, когда ее барьеры рухнут, он разделит ее конвульсии. Мы не можем сдерживать их обоих.
— Конечно. — Лиана побледнела, и ее голос понизился. — Даю тебе свое разрешение, Лентос... и пусть Лиллинара сейчас будет с ней.
Она отвернулась и закрыла лицо руками.
* * *
"Повелительница волн" поднималась вверх по реке при благоприятном ветре и набегающем приливе. Кенходэн стоял в стороне на квартердеке, слушая, как Брандарк отдает залповые приказы своему рулевому, и решил, что, если это только подготовка к настоящему весеннему паводку, у него нет желания видеть реку в полном разливе. Вдали от залива Уайтуотер вода противоречила своему названию, потому что была темной от грязи и всевозможных обломков, которые несло течением. Корпус содрогался от скользящих ударов, когда Брандарк боролся с рекой, и Кенходэн не завидовал его задаче.
Деревья, бревна, слипшиеся плоты из веток и бревен — все это медленно катилось вниз по голодной реке, смешиваясь с редкими плывущими сараями и другими затопленными сооружениями. И Брандарк заверил его, что Уайтуотер не была большой рекой по норфрессанским стандартам. Она была намного меньше, чем Гринлиф на севере или могучая река Спиар на востоке, но градани признавал, что Уайтуотер приходилось принимать больше талого снега, чем Гринлиф, и ее более узкое русло создавало более быстрое и яростное течение.
Базел присоединился к нему, когда они ползли вверх по течению, указывая на интересные места вдоль берега. Кенходэну казалось, что в Норфрессе не было квадратного фута, на который Базел не ступал, не ездил верхом или не описывал его, и слишком многие из этих анекдотов были перемежены битвами.
— Хотел бы я разделить твой восторг от войны, — сказал он наконец, качая головой от холодного страха перед своей памятной яростью. — Это помогло бы.
— Восторг? — Базел задумчиво пробормотал: — Это то слово, которое я бы сам не употребил, парень.
— Какое еще слово ты можешь использовать? — с любопытством спросил Кенходэн.
— О чем бы ты ни думал, — трезво сказал Базел, поворачиваясь к нему лицом, — на свете нет ни одного здравомыслящего человека, который видел битвы, потерял дорогих ему людей, сам отнял слишком много жизней и все еще думает, что это не уродливо, мерзко и порочно, парень. Может быть, тебе будет трудно в это поверить, но я был бы счастливее, если бы так случилось, что я никогда не видел противника. И все же, чем бы это ни было, что могло бы сделать меня счастливым, это не то, что произойдет, потому что правда в том, что есть вещи хуже — намного хуже — чем они есть на самом деле.
Он отвернулся, чтобы посмотреть на реку.
— Я был защитником Томанака эти семьдесят с лишним лет, Кенходэн, и мне никогда не приходило в голову, что такое может случиться, когда я был мальчиком. И хорошо, что этого не должно было быть, потому что за двенадцать смертных столетий с момента Падения не было защитника градани — ни одного бога, не говоря уже о самом Томанаке. Я был не очень рад обнаружить, что он тоже хотел, чтобы я был таким, и все же, по правде говоря, он сам имел на это право с самого начала. Люди называют нас его Мечами, и мы такие и есть, потому что это нас он посылает против тех тварей, что похуже. Не так уж много его защитников умирает в постели, Кенходэн, но это у нас есть. Если мы должны умереть, то с мечом в руке, спиной к тем, кого мы любим, и лицом ко всему — ко всему, что им угрожает. И когда все сказано и сделано, для любого человека это не такой уж плохой способ закончить жизнь.
— Да, — мягко сказал Кенходэн. — Да, я это вижу.
— И, говоря по правде, — сказал Базел, поворачиваясь к нему, — не так уж плохо быть градани, когда мечи наготове. Слишком много веков Раж был проклятием моего народа, но это также оружие, которое всегда под рукой, которое подходит нам для битвы, как гном подходит для молота и наковальни. Особенно с тех пор, как Он сам рассказал нам правду об этом.
Кенходэн кивнул, но он также колебался. Раж был проклятием градани, внезапным, часто непредсказуемым взрывом жажды крови и резни, который во многом объяснял настороженность, с которой другие расы людей относились к ним. И после битвы с корсарами он задавался вопросом, было ли то, что он чувствовал тогда, тем, что чувствовали многие поколения градани.
— Какую "правду"? — спросил он наконец.
— Насчет Ража? — Базел навострил уши, и Кенходэн снова кивнул. — Ну, что касается этого, как много ты помнишь о Раже?
— Не так уж много, — признался Кенходэн. Практика помогла ему взглянуть правде в глаза и признать зияющие пробелы в своей памяти, но приятнее от этого не стало. — Знаю, что это долгое время поражало ваш народ, и знаю, что это произошло из Контовара, но не знаю, как это произошло и почему.
— Ах.
Базел несколько минут смотрел через борт на затопленную реку, явно обдумывая то, что сказал Кенходэн. Затем он снова повернулся к рыжеволосому мужчине.
— Ты прав, Раж был проклятием моего народа с самого Падения, — тихо сказал он. — Что касается того, почему это может быть, то ответ не так уж трудно найти. В последней войне волшебников, после того как Темные Лорды создали Совет Карнэйдосы и открыто обратились к черному колдовству, было не так уж много вещей, перед которыми они не остановились бы.
— Говорят, что последние два императора империи Оттовар твердо стояли за Свет, но к тому времени гниль проникла слишком глубоко, чтобы они могли ее остановить. Торен — его прозывают "Торен Меченосец" — был последним императором, но у него не было надежды удержать империю целой, и он знал это. Итак, он и Венсит объединили свои усилия с герцогом Кормаком из гномов Хрустальной пещеры и разработали план, чтобы спасти то немногое, что они могли, но они не смогли спасти мой народ.
