Чорный Властелин

В процессе общения, мне удалось протолкнуть очередной исторический плагиат — генеральный штаб. Негус отсылал со мной группу из нескольких военачальников и их помощников, работа которых будет заключаться в планировании предстоящей кампании. На их совести будет план основной, планы запасные, планы на случаи различных возможных подлянок со стороны врага, а так же измышление этих возможных подлянок. Если затея себя оправдает, батька согласился создать такую группу на постоянной основе. Пусть планируют всё, что только можно. Вот и ладушки, а со своей стороны, я нашему штабу создам в будущем картографическую службу.

На гражданском фронте было несколько сложнее — что Негус, что ычеге, были людьми от земледелья далёкими, и вникать в детали не стремились. Хорошо хоть, дали отмашку на проведение любых реформ в окрестностях Хайка. Отец даже издал указ, назначивший меня правителем Хайка и окрестностей. Оказывается подобные наначения детей и близких родственников в Эфиопии широко в ходу, и принц не побывал губернатором сугубо по причине своего долбо... в общем, по причине недостатка интеллекта.

Времени было мало, поэтому с моим возвращением в Хайк затягивать не стали. Я покинул лагерь Негуса Нагаст через два дня после окончательного принятия решения о вторжении. Молодёжь мне в войска собирали по всей армии. Пришлось пощипать пленных на предмет кандидатур и даже завербовать пару сотен 'на местах', во время возвращения по амхарским землям. Берхан и Кааса так же не сплоховали, и подобрали двадцать одного кандидата в спецназовцы. Зная моих бойцов, я резонно подозревал, что все кандидаты в итоге пройдут отбор

* * *

Перед отбытием в Хайк, у меня было одно дело. В принципе на него можно было бы забить вообще, но у меня неожиданно проснулась совесть. Дело было в рабстве. Держать рабыню в нашем Эфиопском обществе было делом совершенно нормальным, включая рабынь постельных. Даже больше, рабы считались как бы членами семьи, только второго сорта — рабы использовались как слуги, а не промышленные или сельские работники. Собственно, многие из монастырских слуг в Хайке были как раз рабами. Но вот осознание того, что я сплю с рабыней, назойливо капало мне на мозг. Знаете, расизм расизмом (хотя должен признать, что мои негры выгодно отличаются от стереотипного американского экскремента в человеческом обличии), но вот рабовладение... Не моё это. Одно дело командовать направо и налево, чем, должен признать, я часто в последнее время занимаюсь, но вот держать разумный скот мне претило. И по моральным и по практичесим соображениям. В конце концов, по моему ещё римляне говорили — сколько у тебя рабов, столько у тебя врагов. До сих пор считаю, что массовый ввоз рабов-негров и их использование, были роковой ошибкой США.

И теперь я тащил с собой свою рабыню-секретаршу к части лагеря, где собрались монахи. Монахов с армией было немало — оба церковных иерарха большую часть своего времени проводили сопровождая Негуса Нагаст. Особенно акабэ сэат, являвшися распорядителем царского двора. И, естесственно, духовное начальство таскало с собой немалый штат. В этом штате мне нужен был монах-архивист — моё Хайкское нововведение прижилось, и церковные писцы стали заводить также и архивы для записи дел мирских. По дороге мне встретился мой Абун, который тепло со мной поздоровался. К несчастью, в этот раз Йесуса-Моа в Хайке со мной не будет — он оставался при дворе моего батьки. А жаль — с ним я за свои тылы не беспокоился, церковь в народе уважают.

Симран же, понятия не имела, что мне от неё понадобилось. Решение я принял во время утренней гигиены и, как только индианка оделась, повёл её с собой, сказав лишь на ломаном хинди, что дело есть. Кстати, после ночного боя и последовавшего за ним сближения, языковой прогресс у индианки ускорился. Мой и так был весьма быстрым, так что у себя я особой разницы не заметил.

Архивиста я нашёл достаточно быстро. Очередной 'рекрут' в Орден Соломона, был молодым ещё писарем, чьим основным занятием было, наверное, копирование священных книг, наподобие Святого Писания или неоконченной Кебры Нагаст, которую мне давал почитать в своё время Абун. Юный соломоновец вытянулся перед наследником трона, в готовности исполнить августейшие приказания. Поприветствовав юношу в ответ, я велел ему записывать указ с моих слов.

— Я, Ягба Цион, сын Негуса Нагаст, милостью господней принц всея Эфиопии, за проявленную в бою доблесть, — а что, она ведь сражалась на слоне рядом со мной, даже зажигалки кидала, — дарую женщине, именуемой Симран, свободу, а так же, подданство Эфиопии. Всё, поставь дату и дай мне на подпись. Потом скопируешь и занесёшь в книгу записей. — Пусть будет в записи. Отчётность — это наше всё. Насколько я не люблю чинуш-бюрократов, но должен признать что бумажные следы и правильное ведение записей порой весьма облегчают жизнь. Особенно в бизнесе.

Пока архивист готовил чистовик мне на подпись, я смотрел на своё сопровождение. Берхан с Каасой удивлённо переглянулись, но молчали. Лицо индианки же, выражало забавную смесь надежды, неверия и простого офигевания. В принципе я её понимаю. Девушку покупает здоровый негр. Учит языку, берёт её в поход. В походе, вместо того чтобы насильничать, целомудренно спит на ней как на подушке. Потом, наконец, начинает с ней заниматься регулярным сексом. И вдруг, с самого утра тащит непонятно куда... и, совсем не предупредив её, объявляет, что девушка теперь никак не рабыня, а очень даже свободная гражданка его страны.

Подписав указ, я не стал сразу возвращаться в мой лагерь. Вместо этого, я отослал бойцов утрясать последние хвосты перед отбытием, а сам взял Симран и отошёл с ней на пару сотен метров от армейского лагеря, вверх по ручью. Девушка долго молчала. Я же, присев на камень у берега, смотрел по сторонам, впитывая красоты своей новой родины. Сезон дождей шёл на убыль, и сегодня выдался солнечный день. Кругом бушевала жизнь. Цветы и трава вдоволь напились и заполонили поляны и склоны. От деревьев неподалёку раздавалось счастливое щебетание птиц. У ног моих, сновали муравьи (единственные наверное насекомые которые не вызывают у меня брезгливости), а в широком ручье мелькали серебристой чешуёй мелкие рыбёшки. У меня сегодня мир. Подумать только, я сейчас был на войне. Пусть она была скоротечной и довольно мелкомасштабной — всего одно сражение решило её ход, но это была война. Здесь убивали. Меня самого чуть не замочили в сортире... в прямом смысле. И я убил... Причём не одного человека, а пару десятков. Троих я кончил своими руками, в состоянии андреналинового шока... а потом закидывал врага гранатами, как в компьютерной игре...

Изменился ли я? Не знаю. Скорее нет чем да. Близость с индианкой помогла мне отодвинуть воспоминания о бое подальше, и сильно притупила ощущения от встречи со смертью. Сейчас я не могу сказать что поверженные враги волновали меня значительно больше чем персонажи, заваленные при прохождении очередного квеста в игре. Почему так? Я помню книгу американского полковника, Дэвида Гроссмана. Он писал, что всякие стрелялки-рубилки, в которые увлечённо играют дети и взрослые (по крайней мере у нас в Штатах), разрушают барьеры, что удерживают человека от убийства себе подобных. Полковник утверждал, что методы, которыми американская армия готовит своих солдат стрелять по живым людям, мало отличаются своими принципами от современных игр. Не удивлюсь, если он прав — ведь в своей жизни смертоубийством я занимался исключительно на экране компа или игровой приставки. А вот же, лично убил кучу людей, и не сильно страдаю. Но ведь может быть игрушки здесь не причём, и я просто не принимаю этот мир достаточно серьёзно — чёрная шкура постоянное напоминание того, что этот мир мне чужой. Или же всё ещё проще, и я на самом деле толстокожий социопат, которому убить человека — всё равно что высморкаться... На родине, слава Богу, шанса проверить это предположение мне не выпадало. Вот такой вот весёлый расклад.

От самокопания меня отвлёк тихий голос Симран.

— Что теперь? — Пока я отвлёкся, она подошла совсем близко ко мне, почти касаясь моей спины. Я задумался, подбирая слова, и, не поворачиваясь, ответил ей на хинди.

— Теперь ты можешь выбрать свой путь. Если хочешь, останься со мной. Если нет, я не стану тебя держать.

— С тобой? Зачем... кто я тебе, принц? — Девушка тоже перешла на хинди, но говорила медленно, что помогало мне её понять.

Хороший вопрос. Кто она мне? Любимая женщина? Не смешите мои сандалии. Даже подругой назвать её, если честно, нельзя — мы ведь с ней практически не знаем друг друга, трудно общаться всего лишь уча языки друг друга, да и времени было мало... Игрушка, рабыня? Упаси Бог. Надеюсь что я всё же не настолько сволочь (хоть я первый признаю, что я отнюдь не ангел), и никогда таким не стану... Секретарша? Это всего лишь внуренний ярлык, что я навесил на неё для собственного удобства. Всё, что я могу сказать, это то что Симран для меня родственная душа, оторванная от своего мира. Хотя мне пожалуй намного легче — пусть я безвозвратно потерял свой мир, а у неё есть надежда вернуться, но я — в теле принца, а она была рабом. Жаль что я не смогу ей это объяснить — даже если мне хватит слов, то правды о себе я ей сказать не могу.

— Ты — Симран... Ты была рабыня. Мне не нужна рабыня. Лучше друг или помощник. Будешь ты им? Не знаю, решать тебе. Если останешься, у меня есть тебе место... Не хватает слов. — Я встал и повернулся к девушке. — Если останешься, будет трудно...много учиться, много делать. Будем вместе? Может как раньше, если захочешь. Я — принц. Сейчас свободен, потом не знаю. Решать трудно, но решать тебе. Я дал тебе свободу.

С этими словами я достал кошель с серебром и вложил в руку индианки. Она отшатнулась от меня, и в её единственном глазу набухла слеза.

— Это плата? — Мда, выглядит несколько двусмысленно.

— Нет. Плата ниже меня. Ниже тебя. Деньги — часть свободы. Для мужчины, свобода — меч. Для женщины — меч не подходит. — Надеюсь она меня правильно поймёт. — Думай, решай. Не бойся, я помогу всё равно.

Симран грусно улыбнулась и замолчала, посмотрев вдаль, туда, откуда взошло солнце. Так мы простояли несколько минут. Она думала о своём будущем, а я смотрел на неё.

Хочу ли я чтобы она осталась? Да, хочу. И не только из за секса. Да, она красива, но найти замену в постель мне теперь не составит большого труда. Нет... мне нравится её смелость, её характер — увечье и рабство не сломали её. То что она взяла в руки оружие и, поборов испуг, пошла со мной в бой о многом мне сказало. Ещё, мне легче, когда рядом есть человек, который может понять моё одиночество, пусть я и не могу рассказать ей об этом... И, в конце концов, мне действительно нужна секретарша. А у Симран, не смотря на то что она иностранка, есть все задатки — организованность, грамотность (она начала преподавать мне санскрит)...

— Я останусь с тобой, принц. Я тоскую по дому, но там меня никто не ждёт. — Индианка посмотрела мне в глаза и, вдруг, хитро улыбнулась. — А ты сам напросился — предложил мне остаться. — Я засмеялся и ответил девушке на амарике.

— Я рад. А теперь пошли, будем много учиться. — С этими словами я подал ей руку и мы пошли к лагерю, держась за руки как первоклашки.

* * *

Выступили мы на следующий день. Кроме новобранцев и новоиспечённых штабистов, с нами шёл отряд Тэкле Хайманота — он планировал пройти с нами часть пути, а потом отвернуть к озеру Тана, где он займётся своей частью организации завоевания Джибути. Возвращались к Хайку мы другим маршрутом. Частично из за ычеге, а частично для того чтобы набрать пополнение в деревнях. Поэтому путь обратно занял на два дня дольше, чем поход из Хайка к границам Гафата.

В первую ночь похода, меня ждал небольшой облом — Симран вытребовала себе отдельную палатку, и спала в гордом одиночестве. Облом заключался в том, что в гордом одиночестве так же спал и я — без индианки мой бегемотовый шатёр был куда менее привлекателен. Но это была мелочь — в конце концов, я сам её освободил, а раз так, то девушка имеет полное право выбирать где спать, и не хрен обижаться (тут я мысленно показал сам себе дулю). Днём же, девушка меня совсем не дичилась, и наши лингвистические занятия продолжались. В походе, кстати, выяснилось, что девушка учила меня не санскриту, а какому-то другому индийскому алфавиту, под названием 'ланда'. Санскрит она, оказывается, тоже знала, и пообещала научить меня когда-нибудь потом, так как санскрит это так же и язык, а не только алфавит, как я думал раньше.

Не обходил вниманием я и медитации — удалось вспомнить и записать множество рецептов из азбуки домашнего терроризма. К несчастью, почти все они основывались на ингредиентах из двадцатого и двадцать первого веков. Хотя, если удастся наладить металлургию и производство электричества (очень большое если), то кое-что, реализуем и при моей жизни. Так же, я вспомнил немало разрозненных фактов о химии металлов, вычитанных мною когда-то. Например, магний, оказывается, промышленно получают извлекая из морской воды! Смешивают солёную морскую воду с известью, брусит, то есть гидроксид магния, выпадает в осадок. Потом его растворяют соляной кислотой, и, электролизом, получают чистый магний. Завоюем Джибути — засажу бляхоносцев за изобретение динамо-машин. Хотя нет, это я размечтался и загнул. Сначала — металлургия и станки. На сегодняшнем уровне электростанцию я смогу сделать только по китайскому принципу — тысячи негров, съезжающие в шерстяных трусах по эбонитовой горке.

Не терял времени в походе не только я. Мой сотник Сэйфе, оперативно повышенный до полковника гонял новобранцев, прямо на ходу, вбивая в них основы строевой подготовки. Прочие ветераны так же впрягались в обучение, не жалея сил. Молодёжь, кстати, проявляла похвальное рвение в учёбе — как никак гвардия принца, да ещё и воинскую науку им преподают прославленные ветераны.

Пожалуй единственным, кому поход был несколько не по душе, был мой слон. С окончанием сезона дождей, он всё чаще высыхал, и ему приходилось останавливаться у, пока ещё полноводных, ручьёв и рек, и устраивать себе обливания. Только на четвёртый день похода, я додумался реквизировать одну из запасных палаток, порезать её на простыни и накрыть слона. Теперь мы раз в день набирали бочку воды для Хитрого Глаза (он её, кстати и вёз) и, не тратя времени на остановки, регулярно смачивали хоботного влаголюбца. Полезный урок на будущее — в пустыне с ручьями будут проблемы, и следует рассмотреть альтернативы воде. Возможно слон согласится на масло?

На девятый день похода, впереди показались знакомые холмы, и мы наконец вышли к Хайку.

Глава Седьмая. Возвращение Блудного Принца.

При въезде в Хайк я испытывал два чувства — облегчение от возвращения в обжитое место, и беспокойство. Беспокойство о том, как пережили моё отсутствие мои начинания. Во время самого похода, шило в известном месте меня не беспокоило — хватало новых впечатлений, и нервы шалили по поводу предстоящей войнушки... Ночной бой, опять же. Но вот на обратном пути, этот острый предмет начал неумолимо вворачиваться в мою несчастную чёрную задницу. К концу похода я буквально писал кипятком и только нелюбовь к лошадям удерживала меня от пересадки на копытный транспорт и галопирования в деревню, чтобы поскорее увидеть, что и как там происходит.