— Почему! — возмущался пассажир с двумя туго набитыми сумками, которыми он расталкивал других, желающих попасть на борт непременно первыми. Объяснять им, что первый салон загружается вначале вовсе не из прихоти аэрофлотовских работников, а по технической необходимости, было бесполезно.

"Неужели они думают: самолет без них улетит?", — задавала себе вопрос Саша, наблюдая со стороны эту бессмысленную толкотню. Было бы еще понятно, если б дождь лил, или мороз загонял людей в тепло. Так нет же, голубое небо без единого облачка над головой, солнце пригревает. Чего ж они лезут?! Уму непостижимо.

Потом было обычное: "Мы приветствуем вас от имени Аэрофлота на борту..." и "Пожалуйста, пристегните ремни!".

Лайнер вырулил на взлетную, замер, словно выжидая, затем помчался по бетонке, разогнался, оторвался от земли и круто ушел вверх.

Саша почувствовала, как ее мягко вдавило в кресло. Земля в окошке-иллюминаторе провалилась вниз, потом чуть приподнялась слева, — самолет делал крутой вираж, — и стала быстро удаляться. Город, затянутый серой дымкой, остался сзади.

Лайнер, поблескивая на солнце, умчался в синеющую даль.

В салоне самолета, как всегда, наигрывала негромкая музыка. Из динамиков звучало проникновенное:

"Для кого-то просто летная погода.

А ведь это проводы любви".

"Вот и все, что было", — вслед за Бубой повторила Саша.

Часть III

ГЛУБИННЫЙ РАЗЛОМ

Глава 12. Вовчики и юрчики

В городе опять бушевали митинговые страсти. Начали митинговать еще осенью, сразу вслед за провозглашением Независимости. Объявление суверенитета подкрепили сокрушением статуи Вождя на Главной площади. Бронзовый истукан, сдернутый с пьедестала автокраном, под крики и улюлюканье рухнул и раскололся на несколько частей.

Рухнул и "нерушимый Союз". На его обломках тут же начался дележ власти и территорий. Политиканы-авантюристы, любители "половить рыбку в мутной воде", поняли: пробил их час, и ринулись в бой.

В Таджикистане с приходом весны оживилась оппозиция, решившая, что пришло время показать властям предержащим "кто в доме хозяин". Было устроено грандиозное политическое шоу, своего рода "показательные выступления" — бессрочный круглосуточный митинг перед Президентским дворцом.

В ответ на Главной площади стали собираться сторонники президента, организовавшие альтернативный митинг.

Теперь никто ничего не мог понять. Было ясно лишь, что две толпы того и гляди, перейдут от слов к делу и разберутся друг с другом камнями и дубьем, а может статься, пустят в ход и более весомые аргументы.

Власть раскололась, общество тоже; и неважно, кто "за красных" был, а кто "за белых". Стало понятно: гражданской войны уже не избежать. И не политические разногласия были тому причиной, а борьба кланов.

В Душанбе милиция и ОМОН склонялись на сторону мятежников-оппозиционеров. Армия не вмешивалась. В этой ситуации президент Набиев не придумал ничего лучше, чем вооружить своих сторонников, издав указ о формировании "Национальной гвардии". А мятежники в ответ, захватили двадцать человек заложниками, среди которых оказались депутаты и даже два министра.

Набиеву доложили: оппозиция выдвинула ультиматум: грозятся расстрелять заложников, если президент не пойдет на уступки.

— Пусть расстреливают, — заявил Набиев. Ситуацией он уже не владел и предавался любимому занятию: общению с Бахусом.

Мятежники задействовали классическую схему совершения государственных переворотов: захватили телецентр, вокзал, аэропорт. Вечером горожане могли видеть на экранах выступление каких-то небритых личностей в измятых и, похоже, не совсем чистых свитерах. Из их речей ничего понять было невозможно. На другой день боевики оппозиции попытались взять штурмом здание КГБ на улице Дзержинского, но попали под плотный огонь и отступили. На асфальте осталось полтора десятка трупов.

В действиях "комитетчиков" оппозиционеры усмотрели пресловутую "руку Москвы". Один из их лидеров договорился в прямом эфире до того, что объявил все русское население Таджикистана заложниками на случай, если российские власти попытаются вмешаться в дела суверенной страны.

Истеричная речь Шодмона Юсуфа (так звался радетель за суверенитет республики) сыграла роль толчка. Того самого незначительного сотрясения воздуха, вроде громкого крика в горах, способного вызвать сход лавины. И хотя деятели оппозиции поспешили откреститься от скандального заявления, да и сам незадачливый болтун пошел на попятную, объяснив, что "его неправильно поняли", было уже поздно. Начался массовый исход русских, а заодно немцев, евреев, татар, корейцев ...

Если первая волна миграции "некоренного населения" из Таджикистана сравнима с девятым валом, то вторую вполне можно сопоставить с цунами, Точнее, с "цунами наоборот", поскольку волны шли прочь от "таджикских берегов". Впрочем, их разрушительное действие именно в этом и состояло.

— Братан, куда мне машину поставить?

Макс поморщился: приблатненное "братан" с некоторых пор резало ему слух. Он вышел из сторожевой будки на площадку-"балкончик", указал на дальний угол.

— Вон туда.

Водила поставил свой "пирожковоз", достал из кармана и протянул Максу две купюры.

— Посмотри, братан, чтобы все нормально было.

Макс кивнул: не сомневайся, мол, пригляжу за твоей таратайкой. Постоял на воздухе, разгоняя сон. Спать нельзя: на тебе висят несколько десятков авто, от ушастого "запорожца" до "камаза", включительно. А кругом шантрапа разная шастает, того и гляди, залезут, что-нибудь сопрут. Не рассчитаешься тогда.

Макс уже два года здесь сторожем работал. В его дежурства краж, слава богу, пока не случалось. Навар, напротив, имелся постоянно. Притом что работа — не бей лежачего. Хотя, ответственность, конечно, не малая.

Стоянка примыкала к жилому массиву и представляла собой огороженный сеткой-рабицей и освещенный фонарями участок, где-то метров десять на сорок. Окинув взглядом свою территорию, и убедившись, что все тип-топ, Макс вернулся в будку. Поставил греться электрический чайник — крепкий чай помогал бороться со сном. Достал отложенную книгу — том из четырехтомника "Позиция", взятую у отца. Батя, никогда не читавший романов, сделал исключение для Юлиана Семенова, автора культовых "Семнадцати мгновений".

"Ну и что — Штирлица он выдумал. Все остальное-то — правда, — говорил старый скептик, которого в книгах Семенова подкупало обилие исторических фактов. — У него же допуск в архивы КГБ". Батя свято верил в расхожую байку о том, что создатель Штирлица чуть ли не единственный из простых смертных, допущенный к секретным архивам Лубянки.

Прежде у Макса руки не доходили до занимавшей треть книжной полки "Позиции". За время дежурств, когда требовалось убить время, он перечитал все, имевшиеся в наличии, детективы и всю фантастику, а затем и подписные издания из домашней библиотеки. (Батя их в руки не брал; для чего покупал — непонятно). Подошла очередь Штирлица.

"... а Мюллер мечтал, чтобы весь этот цирк поскорее закончился и можно было бы уехать к Лоте. Девушка любила его — он верил, любила по-настоящему, и он ее обожал... Только спустя три года он узнал, что Лота была агентом Гейдриха... играла любовь. Боже, как играла, пусть продолжала, он бы и это ей простил..." .

Вот каким доверчиво-сентиментальным оказался у Семенова шеф гестапо. Максу даже стало жаль старину Мюллера, и он прекрасно его понимал. С ним тоже играли в любовь, и бросали, наигравшись. Взять, хотя бы Марину из Табошара. А Саша... Нет, нет. В то, что Саша его обманывала, Макс не хотел верить. Нет, не могла она так притворяться. И, все-таки, бросила.

Зашумел чайник. Макс отложил книгу, достал из шкафчика заварку, засыпал в фаянсовый чайничек добрую жменю. На пачке был изображен тропический лес и написано "цейлонский". Но это ровным счетом ничего не значило. Сейчас только наивные лопухи покупались на подделанные этикетки. С первого взгляда ясно: этот "цейлонский" чай выращен на холмах Грузии, в лучшем случае, а то и вовсе произведен из третьесортного чайного мусора. Просто другого взять было негде. Макс клал тройную дозу заварки, и ничего, получалось. Дрянь, конечно, но бодрит, а это главное.

Потягивая из кружки горькую жижу, Макс прислушался: где-то стреляли короткими очередями. Теперь без стрельбы не одна ночь не обходилась. Макс пугался, поначалу, потом привык. Оказывается, и к этому можно привыкнуть.

Послышался шум приближающейся машины. Она остановилась возле въезда на стоянку, просигналила: открывай.

Макс глянул на часы — четверть третьего. Кого черти принесли!? Ворча под нос, — шастают, мол, когда все добрые люди спят, — Макс спустился из сторожки, пошел к воротам. С улицы тускло светила фарами темно-серая "волга". Ночной гость сразу не понравился Максу: было что-то хищное, угрожающее в слившемся с ночным мраком авто. Уже отпирая ворота, он вспомнил: его сменщик Абдуло-ака как-то жаловался на ночных визитеров, требовавших у него бензин и грозивших его, старика зарезать. Те тоже подъехали на "волге"...

Машина въехала и резко тормознула возле растерявшегося Макса. Он машинально отпрянул, лихорадочно соображая: броситься скорее в будку, звонить по ноль-два? Нет, не вариант — не успеет. Да и бесполезно: даже если удастся дозвониться, приедут, когда уже надо будет составлять протокол осмотра трупа. Если, вообще, приедут. Самое разумное — стараться не показать, что боишься, тогда есть надежда разрулить ситуацию миром. А, может, это и не беспредельщики вовсе...

Из машины вышел, чуть прихрамывая, парень одного, примерно, с Максом возраста, темноглазый и темноволосый с тонкими чертами лица — типичный метис. В машине, на заднем сидении оставались еще двое. Ночной визитер прошел мимо Макса, будто бы не заметив, сел на приступок у стены сторожки. Сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Бензин мне нужен.

Вытащил из кармана деньги — несколько мятых купюр.

— Вот, возьми.

Макс не двинулся с места, сказал сдавленным голосом:

— У меня нет бензина.

"Гость" поморщился, небрежно бросил деньги на приступок. Макс, не считая, определил: там и на половину канистры не хватит. А странный посетитель нагнулся и стал массировать себе лодыжку.

— Нога болит, — пожаловался он, и уточнил, — ушиб, когда одному, такому же, ребра ломал.

Для пущей убедительности вымогатель вытащил из-за пояса пистолет Макарова. Позвал:

— Шер! Буба!

На зов появились двое пацанов лет по семнадцати, один с канистрой в руке.

— Наберите бензин — хозяин разрешил. Держи!, — передал пистолет подручному. — Я пойду, Зуля заждалась уже.

Он встал, вышел, припадая на больную ногу, со стоянки и направился к ближайшей девятиэтажке. Шер и Буба, не обращая на Макса ни малейшего внимания, стали осматривать машины на предмет сливания бензина из баков. Макс же с первого взгляда понял: эти двое пребывают "под кайфом" — накурились анаши. Отсутствующий взгляд пустых остекленелых глаз и неестественная заторможенность выдавала их с головой. У Макса мелькнула мысль попробовать дозвониться до милиции. Мелькнула и тут же пропала: не камикадзе же он, на самом-то деле! Эти пристрелят и глазом не моргнут. Макс знал: видимая "тормознутость" анашистов обманчива. И этим ребятишкам считанных секунд хватит, чтобы разделаться с ним.

Душная июльская ночь перевалила за половину. Все затихло кругом. Дома по соседству погружены во мрак, их обитатели спали и смотрели десятый сон. Лишь в девятиэтажке светилось окно на втором этаже. Наверное, там развлекался с подругой хромоногий главарь беспредельщиков. Его подручные, заправив слитым бензином "волгу", и прихватив про запас полную канистру, отдыхали от трудов праведных, устроившись на том же приступке у стены. Не теряя времени даром, они "предавались пороку" — курили пахучую папироску (одну на двоих), заправленную "травкой".

— Братан, будешь?

Грабители оказались не только сравнительно честными — заплатили за часть украденного бензина, но и щедрыми, готовыми по-братски поделиться любимым лакомством с человеком, которого только что сами ограбили.

Макс покачал головой. Он стоял отрешенно глядя на небо, уже чуть-чуть подсвеченное на востоке, и мечтал только об одном — чтобы все это скорее закончилось. Город еще не думал просыпаться.

Главарь появился в сопровождении девушки. Она поддерживала хромающего любовника — видать тот серьезно повредил ногу, ломая ребра некому строптивцу, который не пожелал что-то отдать добровольно. А может, со стороны девушки, то было проявлением нежности к возлюбленному, и она просто обнимала его, провожая на нелегкую и опасную "работу". Девушка была в домашнем халатике, туго обтягивающем полную грудь. Борта халата все время расходились, она поправляла их свободной левой рукой. Ее кавалер выглядел волне умиротворенным.

— Ну, как? Есть бензин? — спросил он, обращаясь скорее к Максу, чем к своим подручным. — Все будет нормально, если возникать, не станешь.

— Пошел ты, — вырвалось у Макса.

— Что! — взъярился беспридельщик, освобождаясь из объятий возлюбленной.

— Макс, не надо! — воскликнула девушка.

Макс удивленно глянул на незнакомку: откуда ей известно, как его зовут? Но девушка обращалась к своему приятелю.

"Ни фига себе — тезка", — успел подумать Макс, прежде чем получил сильный удар по голове. От Шера. Или от Бубы. Без разницы, в общем-то, все равно он не видел — ударили сзади чем-то тяжелым. Рукояткой пистолета, должно быть. Макс свалился, а приятели-анашисты кинулись бить его ногами.

— Хватит! Макс, пожалуйста, — слышал он голос подруги главаря-тезки. Сознания Макс не потерял.

— Хорош! — крикнул главарь, уступая просьбе девицы.— Поехали.

Макс услышал, как хлопнули дверцы машины и заурчал мотор. "Волга" выкатилась со стоянки.

Кто-то тронул Макса за плечо.

— Ты живой?

Со сдавленным стоном Макс повернулся на бок. Над ним склонилась сердобольная подруга беспредельщика. Она помогла парню встать на ноги, отвела в сторожку.

— У тебя бинт есть? А йод?

Макс молча указал на шкаф, где лежала автомобильная аптечка, присел на стул. Чувствовал он себя, как если б грохнулся на землю с третьего этажа. Болело все, особенно правый бок и голова.

Девушка принялась осматривать его раны. Макс невольно косился на ее чуть приоткрывшуюся грудь.

"И этот говнюк, тезка мой, тискал ее полчаса назад, — мысленно произнес Макс со всею злобою, на которую только был способен. — Дрянь, шлюха, подстилка бандитская". То, что девушка фактически спасла его, остановив избиение, не извиняла её, любовницу негодяя, в глазах Макса.

Пальцы незнакомки ощупали его макушку.

— Ай!— воскликнул Макс, ощутив резкую боль. — Осторожно!

— У тебя там шишка. Но, голова, вроде бы, целая. — Девушка стала расстегивать ему рубашку, спросила, — где еще болит?

Макс сердито засопел: тоже мне, сестра милосердия, мать Тереза недоделанная. Путается с бандюганами, шалава, а туда же! Тем не менее, он позволил ей осмотреть грудь и спину, смазать йодом царапины.