Но что же делать? Что делать прямо сейчас? Не может он так стоять вечность — нужно принять решение и действовать.
Он потёр лоб, вспоминая, из-за чего вообще оказался у этого зеркала, и что его совсем недавно привело в паническое состояние. Ах, да! Наташа и Юги Джакаджа! Вот эти двое его слабое место. Он должен где-то их спрятать, чтобы до них не добрались дивоярцы. И, кажется, он принял решение отправить их в прошлое.
По желанию Лёна зеркало вновь показало ему этих двоих. Скрывая лица под низко надвинутыми шляпами, они молча пробирались тёмными переулками портового города — наверно, искали убежище. Не думая, что делает, Лён шагнул к ним прямо сквозь зеркало — откуда только в нём взялась уверенность, что зеркало является порталом, таким же, как его маленькое эльфийское зеркальце? Но твёрдая металлическая поверхность не препятствовала ему и приняла его в себя. И в следующий миг...
...в следующий миг они выехали на мостик через речку, какая обычно служит границей зачарованных земель. Сияр остановился, чувствуя состояние хозяина — дивоярец был задумчив, как будто что-то забыл.
— Послушай, я хотел спросить! — вывел его из этого состояния глубоко внутреннего погружения голос товарища.
— Да? — молодой человек с длинными волосами несколько необычного цвета — светлого терракота — очнулся и поднял глаза на своего спутника: красивого брюнета с чуть приметными усиками над верхней губой.
— Скажи, зачем ты мне подсовывал того карлика? — поинтересовался тот.
Оба коня — ослепительно белый дивоярский скакун и стройный буланый жеребец — ступили с бревенчатого мостика на землю.
— Карлика? — недоумённо переспросил дивоярец, — Ты про Черномора?
— Ну да, — подтвердил друг.
— А, ну ты же знаешь! Это же зачарованные земли — тут что угодно может померещиться! На этот раз мы попали в сказку про Руслана и Людмилу.
— Это я понимаю, — возразил спутник, — Зона включила меня в образ Ратмира, а ты волшебник — ты оставался сам собой.
— Да, да... — не слишком уверенно отозвался дивоярец.
— Но зачем ты мне этого карлика хотел вручить? Зачем он мне нужен?
Светловолосый остановился, словно сам был неприятно поражён каким-то непонятным воспоминанием.
— Ты знаешь, я ведь тоже не всегда остаюсь сам собой, — признался он, — На этот раз на меня нашло наваждение. Мне чудилось, что я был кем-то другим.
— Так ты не знаешь, зачем подсовывал мне этого карлика? — удивился товарищ.
— Нет, не знаю!
Брюнет некоторое время смотрел на приятеля, как будто пытался понять: шутит тот или говорит серьёзно. Потом не выдержал и фыркнул. После чего уже откровенно расхохотался:
— А ведь как вручал мне его! Прямо настаивал: бери, бери! Мол, не знаю, зачем, но должен взять! Ну скажи, зачем мне нужен был этот уродец? Что я его — ха-ха-ха! — на палку должен посадить и носить с собой?!
— Ксиндара, отвали! — раздосадовал дивоярец, но потом не выдержал и тоже засмеялся:
— Ну, крыша съехала, говорю тебе!
Так смеясь, они поехали прочь от мостика, как будто хотели забыть те странные приключения, которые случились с ними в зачарованной зоне.
— Да, а ты помнишь, что мне там сказал перед выходом? — напомнил дивоярцу спутник, — Ты мне заявил, что я должен там остаться, потому что я персонаж этой сказки, а ты волшебник из внешнего мира!
— О! — совсем огорчился тот, — Вот это было бы скверно! Если бы ты меня послушался, то в самом деле остался бы там в качестве Ратмира. И вот бы я замучился искать тебя там. Я, между прочим, таким вот образом терял друзей в зонах наваждения.
— Ну ладно, хорошо, что я твоим советам мало внемлю, — утешил его приятель — таким тоном, что оба тут же опять расхохотались.
— Ладно, забыли, — наконец, угомонился Лавар, — У тебя, ведь, кажется, намечен путь? Или тоже забыл?
— Нет, не забыл. Я направляюсь к Наганатчиме — там, на вершине трёх окаменевших великанов находится вещь, которую я намереваюсь забрать.
— А, да, помню я таинственные намёки, которые ты подавал, пока мы с тобой мотались по сказке. Я знаю: ты выполняешь некий долг, который тебе достался от твоих предков. В этом утомительном деле ты собираешься провести весь остаток жизни. Вот отчего так трагически звучал твой голос, когда ты не знал, кто скрыт под обликом Ратмира. Выглядело очень эпатажно: ты мастер театрального эффекта, мой друг.
— Ксиндара, брось смеяться, — серьёзно отозвался тот, — мне самому странно, что я попал под влияние зачарованных земель. Такое дело происходит в одном случае: когда сам с собой встречаешься в одной и той же истории. То есть, в эту сказку я уже когда-то заходил. А я не понимаю: когда именно.
— Но ты был Румистэлем! — возразил товарищ, — Ты уже говорил, что иногда как будто переносишься в другую личность — таинственного эльфийского принца — и как бы проживаешь эпизоды из его жизни.
— Нет, там был ещё кто-то, — помолчав, ответил дивоярец. — К погружениям в Румистэля я уже привык. Но этот совсем другой. Он тоже дивоярец и тоже собирает кристаллы.
— Наверно, это один из твоих предков — они же иногда приходят к тебе через родовую память.
— Н-нет, я его не видел на бесконечной Дороге, — покачал головой волшебник. — И вообще, я как бы ощущал себя им. Представь, он из того же мира, в котором родился я. Но родился в другом месте, даже в другой стране. Эта страна называется Россия.
— Я не знаю географии твоей родной планеты, — улыбнулся Ксиндара.
— Откуда тебе знать — ты родился за семьсот лет до него! Но этот парень жил в странное время — насколько я понял, уже в начале двадцать первого века! Ты бы видел его воспоминания о земном мире!
— Расскажи! — загорелся друг.
Дивоярец покачал головой:
— Пересказать невозможно — для этого просто слов нет. В его время появились такие удивительные машины.
— Ты мне рассказывал про самоходные повозки в твоём мире.
— Нет, это не то, — дивоярец пошевелил пальцами, как будто отыскивая слова.
— Неужели это удивительнее тех эльфийских летающих лодок, про которые ты рассказывал? — изумлённо заглянул ему в глаза Ксиндара.
— Ну что ты! Нет, конечно! Сравнить нельзя! Я просто хотел сказать, как много изменилось с тридцатых годов, когда я ушёл с земли сюда, на Селембрис. И стал дивоярцем. Тогда, в годы второй мировой, когда весь мир был готов втянуться в страшную всеобщую войну. Когда по приказу Муссолини каждого юнца, едва достигшего шестнадцати лет, посылали в империалистическую бойню. Я бы тогда тоже погиб в окопах, если бы меня не отыскал и не спас Магирус Гонда. И странно, тогда Россия называлась Советами. Неужели за несколько десятков лет сменилось название такой старой страны? Или она была поделена союзниками? Нет, его память не сказала об этом.
— А как его звали? — поинтересовался Лавар.
— Этого русского? Его имя: Лён.
— Да, всё это странно, — подумав, обронил брюнет, — как думаешь, Лино, не пора сделать привал перед дорогой на Наганатчиму?
— Стоит перекусить после такого перехода, — согласился Лино Линарри, доставая из дорожной сумы эльфийскую скатерть-самобранку.
ГЛАВА 13
Ночная темень плотно охватила землю. Вековые леса, нехоженые места — кроме той узкой тропки, что вела от зачарованных земель. Два путника устроились по-походному, без всяких излишеств — сразу видно, что люди к путешествиям привычные. Догорал небольшой костерок, по обе стороны от которого устроились попутчики на походных одеялах, вместо подушек — сёдла. Хорошо, что вечер тих, и погода тепла — бывают такие погоды в преддверии мая.
Обоим не спалось — даром, что утром придётся вставать чуть засветло. Лавар Ксиндара беспокойно оглядывался и прислушивался, словно его тревожили звуки ночного леса. А дивоярец как будто ничего не замечал, лишь заворожено смотрел в угасающий огонь.
— Смотрю я, что-то ты печален, — заметил товарищ, — всё время, что ты говорил про Наганатчиму, в глазах твоих появлялось странное выражение. С чем связано это? С каким-нибудь воспоминанием? Я слышал, истории эльфийских кристаллов нередко бывают трагическими.
— Да, ты прав, — после недолгого молчания проронил Линарри, — это печальная история. Но самое скверное то, что истоков её я не понимаю.
Поскольку Ксиндара был терпелив и не принялся усиленно расспрашивать товарища о его тайне, тот сам не заметил как разговорился и поведал другу одну странную историю, в которую его занесла судьба.
— Я говорил тебе уже, что иногда по непонятным стечениям обстоятельств меня заносит в далёкое прошлое, где я оказываюсь не собой, а совсем другим человеком. Если его вообще можно назвать человеком, ибо, как я понял, Румистэль — эльф. Один из представителей странного и таинственного исчезнувшего народа, создателей мира Селембрис и других миров. Куда они ушли, и почему — по-прежнему для меня тайна, и моя память молчит о том, когда я обращаюсь в этот давно ушедший из этого мира образ. Даже в том далёком времени, куда меня переносит порой весенний полёт, я понимаю, что на Селембрис эльфов уже нет. По какой же причине задержались на ней эти двое, которые есть муж и жена — Румистэль и Нияналь? Нет на это ответа, и память Румистэля молчит о том. Он приходит к Ниянали лунными весенними ночами, когда восхитительно цветёт её волшебный сад, и время не властно над этой волшебной долиной, где стоит их вечный замок. Как-то в нынешнем времени я сумел отыскать ту долину и нашёл место, где был их дом — там нынче царит запустение. Дикие розы заполонили всю долину, и колючие лианы сделали подходы к руинам замка непреодолимыми. Я был там вместе с Румистэлем, если не сказать, что был там я сам, когда превращался в этого эльфийского принца. Но ничего не понял: память этого вечного бродяги не делилась со мной его прошлым. В одно из посещений Румистэль узнал, что у него родились две дочери. Но он не может оставаться подле жены долго — его всё время что-то манило, какие-то дела. Удивительно терпелива была к нему Нияналь и смотрела на все чудачества мужа с печальной снисходительностью — как будто давно, уже многие века привыкла к его отлучкам. В одну майскую ночь он опять прибыл к своей принцессе, и узнал такую новость: его дочерям судьбой была обещана скорая погибель. Эльфийка употребила всю свою магию, чтобы расстроить план Судьбы, но оказалось, что именно этот её шаг был роковым: она не предотвратила приговор, а как раз наоборот — сама его исполнила. Тогда она сама разрушила свой вечный дом и отправилась в длительное странствие. Всё дело в том, что я сам когда-то рассказал ей о том, что встретил в одном из своих путешествий девушку-эльфийку, которую звали странным именем Пипиха. Несколько раз она попадалась мне на моих путях. Первый раз я узнал о ней от бродячих артистов — вот они-то и рассказали мне о том, что на вершине Наганатчимы спрятан один из волшебных кристаллов, пленницей которого добровольно и по непонятной никому причине стала Пипиха. Мой путь ещё раз пересёкся с ней, когда я попал в закрытую область Дерн-Хорасада. Потом я ещё раз услышал о ней слухи, когда она предупредила регента Дерн-Хорасада о том, что к ним придёт Румистэль и заберёт клад, оставленный королём Гедриксом, который построил тот великий город. Вот об этой девушке и её непонятных мытарствах я рассказал однажды Ниянали. Не думал я, что она поймёт это по-своему. Моя жена сама приняла решение и сама взялась его исполнить — она покинула свой дом и отправилась на поиски Пипихи. Зачем — не знаю. И только потом я понял, что Пипиха — это была она сама, моя Нияналь. Меня носило на моих путях, пока я собирал кристаллы, и порой забрасывало в прошлое. Я двигался назад, а она шла вперёд, и мы встречались на пересечениях времени. В какие несчастья её заносило, какие страдания она приняла на своем пути — знаю лишь отчасти. Ибо видел я её в городе Дюренвале, когда после пыток её вели на казнь. Тогда мне удалось её отбить, но она снова покинула меня, сказав на прощание лишь два слова: холодное сердце. И я не понимал тогда, что это значит. Она была та самая Пипиха, которую подобрали бродячие артисты, когда нашли её умирающей у дороги. Тогда я встретил её в первый раз, а для неё это была последняя встреча с Румистэлем. В те дни я не понимал эту обречённость в её глазах, а она шла к месту последнего успокоения. Что тому причина — не знаю, но только было тогда у меня такое чувство, словно она меня простила. За что, почему — тогда мне это было невдомёк, потому что я ничего тогда не знал о Ниянали и ещё ни разу не был Румистэлем. Мне кажется, она что-то важное знала обо мне и не захотела сказать. Помню лишь её прощальный поцелуй, в котором не было страсти, но была горечь вечной утраты. И вот теперь иду я снова к Наганатчиме, чтобы забрать кристалл, в котором нынче обитает её душа. Хочу спросить и боюсь — захочет ли ответить? А если ответит, то что я о себе услышу? Не говори мне ничего, дружище Юги — никакие слова тут не помогут.
Дивоярец умолк, лёг на спину и стал смотреть на звёзды. Ксиндара промолчал, не стал говорить, спрашивать и утешать.
Сон, как всегда, пришёл внезапно, сон о Бесконечной Дороге. Снова дивоярец идёт вдоль этого пути по бесплодной и сухой местности, ограниченной горами с двух сторон. Оглянись назад: там исток нескончаемой дороги, прямого, как стрела, пути — идёт он из узкого горла меж двух скал, смыкающихся над ним, как челюсти времени. Посмотреть вперёд — там снова узкое жерло, куда стремятся все, кто идут по нескончаемой дороге. Их много там — мужчин и женщин. Идут они, молчаливы и бесстрастны, с глазами, устремлёнными в тот узкий промежуток, куда утекает вечный путь. Как будто ждут чего-то за этой гранью. И смотрит Лино: впереди всей процессии его мать. Такой он её никогда не видел — красавица из Палермо, рыжая Тереза бледна, как мертвец и худа, как умирающий от голода человек. Дахау, будь он проклят!
— Куда ты идёшь, мама? — позвал он с обочины пути, где стоял.
— Я иду в вечность, — потусторонним голосом, не оборачиваясь на зов, ответила она, и не было в её голосе ни покоя смерти, ни страдания жизни.
Он смотрит далее, ибо процессия проходит мимо него и устремляется в проход меж гор — торжественная, молчаливая. Идут толпы людей, которых он не знает. Но вот среди пешей толпы выделяется одна фигура — некто на белом крылатом жеребце, летит в облёт идущих. Синий плащ вьётся за его плечами, как будто тут, на Бесконечной Дороге есть какой-то ветер. Это обман — ветра нет, но всадник преодолевает пространство, и воздух сопротивляется ему.
Дивоярец знает кого видит: в лазоревых доспехах, в крылатом шлеме мчит мимо рыцарь-лебедь — Лоэнгрин. Мифический персонаж земных легенд, здесь он реален. Жил некогда, много веков назад на Селембрис этот таинственный герой, о происхождении которого пели барды. Одни говорили, что он сын самого Парсифаля, рыцаря Круглого стола. Другие говорили, что принесли его матери девы воздуха, и является он сыном восточного ветра и оттого так неуловим и непостоянен.
— Здравствуй, Лоэнгрин, — говорит Лино всаднику в голубом.
— Здравствуй, Румистэль, — ничему не удивляясь, произносит рыцарь. И быстрый конь его уносит. Дивоярская звезда блеснула на его груди — знак посвящения в магистры небесного города магов.