Ведьма сама по себе

— Твоя мама... осталась на Земле Изначальной?

— Ее сбила машина. Был гололед, и этот урод превысил скорость, а она шла с работы поздно вечером, сильно уставшая, не успела среагировать. Мне тогда было шестнадцать.

— Сочувствую, — произнесла Анита после паузы — с деревянной интонацией человека, не умеющего выражать сочувствие.

Хотя видно было, что ее проняло.

Долго шагали молча. Солнце вовсю припекало. Склон впереди пестрел лиловым, рыжим, изжелта-зеленым, а над головами и под ногами хвоя была цвета морской волны. В кустарнике там и тут белела паутина — ничего страшного, нитянка обыкновенная, самые крупные экземпляры величиной с ноготь.

— У меня отношения с родителями всегда были не очень. Хотя я понимаю, что они меня по-своему любят.

— Они вели себя с тобой так же, как ты с Памелой? — не дождавшись продолжения, спросила Ола.

— Нет. Я веду себя с Памелой не так, как они со мной. Я решила, что не буду повторять их ошибок, и ничего ей не навязываю.

Это прозвучало резко, почти с вызовом — хотя кто ее сейчас слышит, кроме Леса и лесной ведьмы?

"Зато совершаешь другие ошибки".

Вслух Ола этого не сказала, а то еще обидится и ничего не расскажет.

— И что тебе навязывали?

— Тебе не говорили, что ты должна нравится людям, не делать ничего такого, что уронило бы тебя в глазах окружающих, учиться на отлично, чтобы можно было тобой гордиться, но не забывать о том, что для тебя главное — выйти замуж? Что ты должна быть умной, но не выпячивать свой ум, быть уступчивой, но уметь мягко настоять на своем, никогда не соревноваться с мужчинами — твое предназначение не в этом, а если ты кому-то не нравишься или к тебе плохо относятся, ты сама виновата? Говорили тебе все это?

— Нет... — в замешательстве произнесла Ола, немного ошеломленная тем, что Аниту вдруг прорвало на такой длинный монолог. — Нам, знаешь, не до того было, когда самый актуальный вопрос — это чтобы хватило денег и на коммуналку, и на еду. Мама говорила, что я обязательно должна учиться и получить какую-нибудь востребованную специальность.

— Тогда у тебя и в самом деле было хорошее детство...

В ее голосе было столько горечи и зависти, что Ола поперхнулась возражениями, но потом все-таки заметила:

— Ну да, не считая того, что мы не вылезали из нищебродства.

— Если б они относились ко мне так же, как твоя мама к тебе... Их наставления как приторная сахарная вата, которая со всех сторон, в ней можно задохнуться, а чего хочу я сама, для них никогда не имело значения.

— Но ведь теперь все это позади? Ты живешь по-своему, вот и живи в свое удовольствие.

— Они до сих пор твердят то же самое, вместо того чтобы порадоваться, что я придумала новую концепцию мебели, организовала рентабельное производство, завоевала место на рынке. Я все это создавала сама, на собственные деньги. Был небольшой стартовый капитал — папа не мелочился, когда давал мне на карманные расходы, а я со школы откладывала и копила, и еще взяла кредит, я его уже выплатила. Но они за меня не рады. Они бы обрадовались, если б я все это забросила и удачно вышла замуж. Анита, научись быть уступчивой, тогда будешь нравиться! На черта мне сдалось нравиться, не хочу я никому нравиться.

— И ты в этом преуспела — не хуже, чем в своем бизнесе.

Не ответила. А Ола взглянула на свое прошлое с новой точки зрения: важно не только то, что у тебя было, но и то, чего у тебя не было. Такой психологической обработке она никогда не подвергалась, никто не посягал на ее внутреннюю свободу.

Если у родителей куча бабла, это еще не значит, что тебе повезло. По-всякому бывает. Вот у Изабеллы с Лепатрой отец был хороший, и заботился, и никакого прессинга — с пониманием относился к тому, что у дочерей другие интересы и свои дороги, ничего им не навязывал, даже если ему хотелось для них такого же будущего, как Гаю Грофусу для Аниты. Судя по всему, замечательный был человек: из тех, кто уважает чужой выбор и не пытается переделывать близких людей ради собственного душевного комфорта.

Ола мысленно хмыкнула: Фредерик Мерсмон не имел счастья со своим внуком познакомиться... Может, если бы старик дожил до этого черного дня, тут-то его доброжелательная терпимость и дала бы трещину.

Рассказывая Аните о себе, она ни полслова не соврала. Давно с ней такого не случалось.

— Интересно, что ты видишь вокруг? — бросила она, когда сделали привал в щебечущем на разные голоса рыжем перелеске, пронизанном лучами добравшегося до зенита солнца.

Ниже по склону остался лиловый хвоецвет — как будто смотришь на лежбище матерой грозовой тучи. Ола вглядывалась в открытые участки, опасаясь увидеть настырно ползущую фигурку, похожую на маленького ёлочного Санта-Клауса, но ничего подозрительного не заметила. То ли Риббер серьезно пострадал от выскочей и все-таки отстал, то ли пробирается там, где хвоецвет погуще, чтобы не выдать свое присутствие раньше времени.

— Наверное, то же самое, что и ты, — отозвалась Анита после паузы. Голос настороженный.

— Давай проверим. Что именно?

— Склон горы. Лес. Небо. Солнце.

Все-таки поддержала разговор. Она умылась в ручье, и лицо теперь почти не грязное, только засохшие ссадины остались. На щеках появился слабый румянец. Повезло, что у нее нет серьезных проблем со здоровьем. Капитан Федоров говорил, что это еще одна задница для спасателей: когда ты нашел кого надо, тащишь его в нужном направлении, а он все равно готов отдать концы, и врача рядом нет.

— Что скажешь о здешнем Лесе?

— Он разноцветный. А древесина у хвоецвета не самая качественная для мебели, — Анита оживилась, вступив на территорию своей компетенции. — Хотя годится для фурнитуры и небольших декоративных элементов. Чего ты от меня добиваешься?

— Просто интересно, разглядела ли ты все то, что вижу здесь я. Хочешь, покажу?

— Покажи.

Улыбнулась — или тень качнувшейся ветки скользнула по ее поцарапанной щеке?

— Тогда посмотри внимательно на эту корягу.

— На которой беловатые грибы, похожие на пирожные безе?

— Гм... Только, знаешь, грибы не шевелятся, а у пирожных безе не бывает лапок, иначе перед каждым чаепитием приходилось бы устраивать охоту по всей кухне.

— Ой...

Наконец-то она заметила и тонкие членистые ножки, и тихое шевеление на обломке с растопыренными засохшими ветками, усеянном бугорками-пирожными.

— Какая гадость... Может, отойдем подальше?

— Да не бойся, они нас не съедят. Это кружаки, они питаются гниющей корой. Зато их самих могут съесть, причем в самое ближайшее время. Обрати внимание вот на то дерево с раздвоенным стволом. Что-нибудь видишь чуть левее развилки?

— Там камень торчит, похожий на чью-то морду... Или это не камень? — догадалась Анита.

— Ящер. Большой любитель пирожных безе. У него длиннющий язык с присосками — стрельнет на метр с лишним и сцапает добычу. Давно бы уже приступил к обеду, если б не мы.

Благодаря песочному окрасу ящер не слишком выделялся на фоне блекло-рыжеватой хвойной подстилки — запросто можно принять за камень. На вытянутой морде, напоминающей козлиную, только без ушей и рогов, застыло неодобрительное саркастическое выражение.

— Недоволен, потому что считает нас конкурентами, — произнесла Анита вполголоса.

— Ждет не дождется, когда мы уберемся, и не замечает настоящего конкурента. Здесь есть кое-кто еще, тоже с видами на обед. Медленно поверни голову налево и посмотри повыше, где хвоя погуще. Только смотри искоса, в упор не глазей, а то спрячется. Ориентир — три шишки рядом, две немного правее. Кого-нибудь видишь?

— Мне показалось, там кот? — неуверенно прошептала Анита после сосредоточенного молчания и попыток что-нибудь рассмотреть.

— Дикий кот. Ящера он тоже заметил и задаст ему жару, когда мы уйдем. Еды здесь хватит на двоих, но они наверняка сцепятся, для кота прогнать конкурента — дело чести. Будет исполнять вокруг ящера боевые пляски, шипеть и выть, а тем временем большая часть кружаков забьется в щели. Ящер своим длинным языком их достанет — он потом вернется, даже если сбежит. Тут не только кубометры древесины, тут еще много кто живет. Идем, нам пора.

"Портал на Долгую Землю входит в фазу схлопывания".

...Поставив на липкий столик чашку с недопитым кофе, таким же дрянным, как промозглая ноябрьская погода в день ее возвращения из магаранского вояжа, Ола cхватила сумку и бросилась к выходу. Она здесь не останется. Она туда вернется. Если успеет... Главное, найти эскалатор — его нигде не видно, но он может оказаться где угодно.

Да вот же он! В недрах бутика "Прошлогодняя одежда для незапланированных встреч", со всех сторон замаскирован стойками с блузками и джемперами. И что-то с ним не так: меж перил натянут черный бархатный шнурок, внизу белеет туалетный кафель. Ясно, это тупиковый эскалатор, надо поискать другой. Она помчалась дальше по коридору, со странным тягостным ощущением, словно все это с ней уже много раз было. Дежа вю, вот как это называется. Лишь бы успеть, лишь бы успеть...

Она неслась сквозь обычную для Беста толчею, ни с кем не сталкиваясь, но компания впереди — высокий парень и две женщины — торчала посреди коридора и не спешила уступать дорогу. Ола в них чуть не врезалась. Какого черта другого места не нашли, она же торо...

Никуда она не торопится. Это сон! Ее триумфальное возвращение на Долгую Землю через схлопывающийся портал уже состоялось.

— Ишь ты, одним махом привел ее в чувство, а у меня не получалось, — заметила Лепатра со смесью одобрения и зависти.

На ней было розовое платье с блестками и серебряные туфельки, в белокурые волосы вплетены нити ёлочного "дождя". Текуса явилась в образе представительной пожилой дамы со следами былой красоты, в консервативном деловом костюме — то ли директриса, то ли сотрудница министерства. Валеас в потрепанных джинсах, волосы собраны в хвост, на футболке надпись "Темный властелин возвращается" и линялый принт из одноименного фильма. Он в любых шмотках выглядел стильно, хотя никаких усилий для этого не прикладывал.

Изабеллы с ними не было.

— Вижу, не поймал вас этот старый поганец, — смерив Олу взглядом, определила Текуса.

— Мы его сегодня не видели. Я пробовала ворожить через Лес, но меня хватает только на ближний радиус. Я еще с Анитой делюсь, чтоб она шла быстрее.

— И небось уходит твоя сила к Аните, как вода в песок?

— Вообще-то да... Но я уверена, что она не упырь. Наверняка через нее жрет Клаус, хотя ей тоже достается, иначе я бы не делилась.

— Так и есть, он тащится за вами и заглатывает большую часть того, что ты отдаешь Аните. Идет как по ниточке путеводной. Ты вчера не дослушала: надо канал между ними разорвать, тогда, может, и сумеешь сбить его со следа нашими уловками. Давай-ка ты мне сейчас покажешь, что и как будешь делать. Представь для пущей наглядности, что Лепатра — это Анита, а этот бандит — сдуревший Клаус. Вал, отойди вон туда, изобразишь Клауса.

Городская ведьма скорчила неприступную гримасу, как Анита на балу, а Валеас процедил:

— Может, мне еще и прикид Деда Мороза надеть, чтоб наглядности побольше?

За прозрачной стеной бутика дальше по коридору занавесом сверкала разноцветная мишура и висели новогодние костюмы.

— Надень! — обрадовалась Лепатра — словно маленькая девочка, которую позвали в игру.

Он свысока ухмыльнулся и привалился плечом к стенке, точно гопник в подворотне.

"Хорошо, что я не парень, в данном случае очень даже хорошо... Зато с вами не соскучишься!"

Закрывать свои мысли Ола давно уже научилась, но, похоже, во сне это умение ей изменяло, потому что младшая колдунья хихикнула, а старшая одернула:

— Ты не ерунду всякую думай, а вспоминай, чему учили. Наяву тоже не соскучишься, если этот спятивший хрыч до вас доберется. Ну-ка, изобразите пару упырь-жертва!

— Ох... — Лепатра напряглась, испуганно заморгала.

— Не бойся, верну с процентами, — успокоил Валеас. — Мне своей силы хватает.

Вначале у Олы получалось кое-как, потом стало получаться от раза к разу все лучше, но остальные все равно смотрели на нее со скепсисом.

— Одно дело учебный канал, и совсем другое всамделишный, — пояснила Текуса. — Попробуй их разъединить, но осторожно, чтоб отдачу от Клауса не схлопотать. Уж светать начинает, пора тебе просыпаться.

— А где Изабелла? Я думала, она тоже придет.

— Так она небось всю ночь глаз не сомкнула, потому что в дороге. К тебе отправилась, а путь из Саго-Дайлы неблизкий. Этот бандит тоже рвался, но мы решили, пущай на складе остается, там нынче работы невпроворот.

Ола припомнила нарисованную вручную карту с кесейскими названиями.

— Это же далеко, столько идти...

— Так она, чай, не пешком путешествует, — заметила Текуса.

А Лепатра с гордостью добавила:

— Нашу Белку любой лесной зверь на себе повезет!

Ее трясли за плечо:

— Ола, просыпайся! Смотри, что это такое?

— Где?!

После магической тренировки в Отхори она мобилизовалась в два счета, едва открыв глаза. Дернув "молнию" спальника, рывком села.

Вокруг хвоецвет тонул в зыбкой молочной дымке, пронизанной косыми лучами с востока. Меж стволов никакого движения, но Анита смотрела испуганно — бледная, встрепанная, на щеке рубец от шва спальника.

— Эти маленькие, черные, которые выглядывают и бегают!

— А-а... — Ола с облегчением зевнула.

Она-то опасалась увидеть одного большого, с сивой бородой и в красно-белой шубе, а маленькие черные — это совсем не страшно.

— Не бойся, не съедят — ни нас, ни наши припасы.

Мохнатые комочки цвета безлунной ночи тихонько шуршали палой хвоей и прятались в траве, деликатно соблюдая дистанцию. Если не присматриваться, их и не заметишь, но Анита проснулась первая и начала озираться в поисках какой-нибудь смертельной угрозы — это же Лес!

— На шмыргалей похожи.

— Они другие: не летают и не жужжат, и пух у них мягкий, как будто котячий, а у шмыргалей щетина жесткая. Хотя шмыргали тоже не опасные, едят только трупы, даже на человека в коме не нападут.

— Говорят, они слетаются к умирающим.

— Потому что чуют агонию, но пока не наступила клиническая смерть, не тронут.

— Бывает же, что они кусаются.

— Ну да, если начнешь его ловить или выгонять тряпкой. А так не тронут. Человек сначала дает волю хватательному рефлексу, а потом жалуется: "Ой, оно меня укусило, с чего бы это?"

После этой сентенции Ола расстегнула до упора "молнию" и потянулась за сапогами, которые на ночь сняла, но тоже запихнула в спальник, чтобы не искушать лесных воришек. Анита по ее совету делала так же.

— А что это за существа?

— Толком никто не знает, ни люди, ни кесу. Шмыгают где угодно и питаются непонятно чем. Серые шаманки считают, что это волшебные глаза Леса, как единой биосистемы — разумеется, они говорят об этом в других выражениях, но смысл примерно такой. А Изабелла, моя наставница, называет их мюмзиками. Знаешь, кто такие мюмзики?

— Конечно. В детстве у меня была книжка про Алису.