Если поначалу, когда он только взял брата под свое крыло, Люк был уверен, что сможет снять блокировку Одина легко и достаточно быстро, то чем дальше шел процесс, тем отчетливее он видел, что на этот раз его почти переиграли.
Когда-то давно, когда, благодаря спору о том, кто является лучшим кузнецом, цверги Брокк и Эйтри выковали под чутким наблюдением Люка молот, ситх сделал все, чтобы плодом мастерства гениев и его усилий не мог воспользоваться никто, кроме Тора. Мьёльнир выковали специально под руку и возможности Бога Грома, вот только тогда Тор был совсем еще ребенком с зашкаливающим самомнением и восторженным взглядом на мир и свое в нем положение, советы Люка он пропустил мимо ушей, а ситх не настаивал: талдычить истины не нанимался, и каждый сам кузнец своего счастья.
Недоделанным ритуалом привязки и воспользовался Один, блокируя Узы между Мьёльниром и его владельцем. Всеотец сделал это достаточно легко: опыта ему не занимать, силы и ума тоже, вот и получилось коварное наказание. Для Тора невозможность взять в руки любимое оружие была сродни пытке. Уже этого было достаточно, чтобы выбить аса из привычного состояния самодовольства, а тут еще и лишение магии — словно ингибиторы Силы применили. Про помещение в непривычную среду и упоминать не стоило.
Естественно, все это, вместе взятое, проехалось по психике привыкшего быть на вершине аса танковой бригадой.
Однако Люк был уверен, что Тор, благодаря своему сильному характеру, преодолеет препятствия, все-таки братец всегда был упрямым и упорным до ужаса, и когда ситх вместо этого обнаружил странные сомнения в самом себе, колебания, неуверенность и пессимизм, то сильно удивился.
Не в характере Тора было тосковать и сомневаться. Ас не умел грустить, он по жизни являлся довольно добродушным и зачастую слишком уж энергичным, по мнению Локи, а значит, что-то в поведении Тора было явно не то.
Наблюдения и исследования показали, что все гораздо хуже, чем он думал. Одной блокировкой связи «хозяин-оружие» дело не ограничилось. И блокировкой магии — тоже.
Один не только поиграл с Мьёльниром, но и в мозгах сына не побрезговал покопаться. Блокировка магии крайне интересно совместилась с твердо вбитой в сознание Тора установкой, что он недостоин.
Чего именно?
Всего.
Своего положения князя, первородства, Мьёльнира, магии… Много чего. Хорошо хоть, имя не отобрали.
Может, если бы Тор, свалившись на Землю, не понял, что его силы ополовинили, убедившись в этом наглядно — расспросив брата, Люк досконально разузнал историю злоключений аса — то все было бы не так катастрофично. Но с каждым провалом убежденность Тора в том, что наказание действует, росла, а вера в свои силы и то, что он сможет расправиться с этой проблемой сходу, как любил, таяла, пока не превратилась в настоящее отчаяние — то, что богу Грома было абсолютно несвойственно.
Впрочем, вины Одина в этом было ровно половина. Оставшееся принадлежало кому-то еще.
Этот кто-то виртуозно закрепил закладку, дополнив магическую вязь своей. К ней ничего не добавили, только усилили, в результате, насколько смог понять Люк, Тор должен был медленно и крайне уверенно убеждаться в собственной никчемности и неспособности справиться с проблемами самостоятельно до тех пор, пока в один момент он не пришел бы к естественной мысли пойти к Одину на поклон.
И все.
После такого эпичного провала Тор больше никогда бы не котировался в качестве претендента на трон. Он бы так и остался сыном Всеотца, но не Наследником, первым в очереди. И даже не вторым. Учитывая положение самого Люка, который претендентом на титул совершенно не являлся, ни под каким соусом, корона могла перейти к Бальдру. Однако бога Света она не прельщала, ему и так жилось хорошо, а значит, остается сборная солянка из остальных отпрысков любвеобильного Всеотца. А это шесть кандидатов.
Конечно, можно смело допустить, что в Люке говорит паранойя, но и жизнь, и история убедительно учат, что если что-то происходит с членами царской семьи, то это что-то, с вероятностью в девяносто девять процентов, связано с их статусом и местом в линии наследования власти. Остальное вторично.
Любая семья, находящаяся на вершине — банка с пауками. Чем больше семья, тем больше банка и тем ядовитее пауки. Правда, бывают в некоторой степени исключения, но тут все зависит от правильной мотивации и тщательного воспитания. Сам Люк, в бытность свою Императором, пристально и неусыпно следил за тем, чтобы его семья, в которую входили его потомки, потомки Леи, потомки его сводного брата Джарета — сына Вейдера и Мон, дети Оби-Вана, признанного дядей… Все, в общем. Чтобы все они жили мирно и никогда и помыслить не могли начать расчищать себе путь к трону радикальными средствами.
Никогда.
Как бы их к этому ни подталкивали различные доброхоты.
Нельзя сказать, что все члены императорской семьи прямо так уж любили друг друга, что в ней царили мир, гладь и божья благодать, но друг за друга они стояли горой, всяких доброжелателей выносили сообща и поодиночке, ведь вселенная велика, Империя тоже постоянно прирастала кусками и кусочками, и следить за всем этим хозяйством… В общем, работы хватало.
И достигалось все это благолепие добрым словом и целительными Молниями Силы — у них повышенный воспитательный эффект, это еще Сидиус на Вейдере доказал. Многократно. Да и на самом Люке тоже.
И Люк следил, чтобы его сыновья хорошо усвоили урок, чтобы помнили, что разобщенность ведет к гибели, чтобы они воспитали соответствующе уже своих детей, и этот процесс не прерывался.
Семья Всеотца таким похвастаться не могла. Она ничем не отличалась от любой земной королевской семьи — абсолютно. Членов семьи держала вместе только воля и сила Одина, ну и привилегии, связанные с их положением. Люк в Асгард возвращался редко, но руку на пульсе держал — благодаря целой армии осведомителей, поэтому о проблемах знал и сейчас прикидывал, кому могло быть особенно на руку изгнание Тора.
Задача нелегкая, учитывая прорву сыновей и тот факт, что все они от разных матерей, но основными наследниками в первую очередь являлись сыновья Одина от Фригги, а это, кроме Бальдра, еще Хёд и Хермод. Хёда можно исключить — он слеп, и пусть отсутствие зрения компенсируется магией, на престол неполноценный не сядет. Царь должен быть — обязан быть! — целым и физически здоровым. Он олицетворение мощи государства, к сожалению, даже отличные мозги не смогут нивелировать физический недостаток — запрещено. Недаром изгнали с трона Нуаду, получившего после потери конечности и замены ее на протез прозвище Серебряная Рука. Да, потом его вернули на престол, но ненадолго.
Так и здесь. Хёду не повезло, и он давно уже смирился с данным фактом, спокойно относясь к перспективе стать советником при царе — мозги у него варят отлично.
Хермод?
Умный, даже мудрый временами, но больше ученый. Не воин, значит, эйнхерии за ним не пойдут, ведь асы в большинстве своем очень воинственны, иногда в ущерб себе, и быть военачальником — это одно, а успешным управленцем — совсем другое. Но Хермода привлекает наука. Впрочем, сбрасывать его со счетов нельзя.
Остаются Вали, Видар, Браги и Тюр.
Все от разных матерей… Вспомнив Тюра, Люк скрипнул зубами, напомнив себе, что месть — холодное блюдо, и он подождет. Запросто. Если что… Но если что, то за ним не заржавеет.
Итого — четыре, даже пять кандидатов. Шесть — с Бальдром. Хорошо хоть, больше Один не успел приволочь заведенных на стороне детей, и хорошо, что больше он оскорблять супругу изменами не будет.
Уж об этом Люк позаботился.
Как всегда, вспомнив свою самую пикантную шутку, Люцифер искренне и с нескрываемым злорадством рассмеялся. Смахнув с глаз выступившие от смеха слезы, ситх покрутил головой, снова принимаясь размышлять.
Кто?
Стрелы с зазубренными наконечниками не давали покоя.
* * *
Один поморщился, растирая переносицу пальцами. Голова слегка побаливала — лопнувшее заклятие хлестнуло по нему, словно плеть.
Он слышал отдаленные отголоски грома, проносящиеся по периферии сознания, и мог только молча улыбаться. Тор смог. Сумел что-то понять… Сумел изменить. Измениться.
Один понимал, что во всей этой ситуации виноват сам. Все это являлось закономерным итогом длиннейшей череды событий, которым он лично дал начало. Что, разве не мог найти подход к собственному сыну? Мог. Ведь он старше. Мудрее. У него есть жизненный опыт, в конце-то концов!
Но знать, понимать и принимать — это абсолютно разные вещи, и Один, хоть и прожил очень долгую и крайне насыщенную событиями жизнь, признавать свои ошибки не любил, а уж принимать последствия этих ошибок — тем более терпеть не мог.
Да и зачем?
Он — царь, ему никто не указ.
И именно поэтому сейчас его первенец, любимый, самый лучший для него сын, находится в Мидгарде, этой клоаке, куда сгоряча выкинул его Один. И именно поэтому у аса сейчас раскалывалась голова, гудящая от лопнувшей блокировки — Один намеренно сделал ее такой, чтобы почувствовать исчезновение заклятия.
Застонав, царь потер виски, магия закружилась, успокаивая и снимая боль. Облегченно выдохнув, ас развалился в кресле, натянул на себя огромную волосатую шкуру, чувствуя, что его знобит, пошевелил пальцами, добавляя в камин огня, и прикрыл глаз, обдумывая произошедшее.
Когда Один выкинул Тора, изгнав из Асгарда, то в нем бурлили ярость, гнев и недовольство. Его сын в очередной раз влез, куда не следовало, со всем своим молодецким задором, а пожинать последствия глупости пришлось самому Одину. В очередной раз. Вот только терпение лопнуло, и Всеотец решил проблему радикально.
В своей манере.
Потом, когда остыл, когда до него дошло, что же натворил, ас схватился за голову, но было уже поздно. Он не мог ни вернуть сына из ссылки — на это косо посмотрели бы абсолютно все — ни отправить к нему помощь, ни попросить о предоставлении этой самой помощи того, кто живет в Мидгарде уже много веков…
Локи.
Его второй… сын.
Как всегда, вспоминая своего второго сына, ас запнулся.
Локи.
Поначалу Один и не подумал о том, как воспримет Локи появление в его владениях Тора. Звездноглазый, как восторженно называли его скальды, был крайне нетерпим к нарушению границ принадлежащих ему территорий и встречал нарушителей неласково. Покои Локи до сих пор стояли запечатанными, уходя, он забрал с собой всех слуг — и никто не отказался. Никто!
Хотя он предложил выбор: уйти с ним на примитивную планету или жить в его покоях, присматривая за ними.
Все служанки и слуги решительно отказались оставить своего господина.
С тех пор это крыло дворца никто не навещает, а об участи идиотов, решивших под шумок попытаться туда пролезть, ходят ужасающие истории. И, изгоняя Тора, Один совершенно позабыл о том, что кидает своего первенца фактически в пещеру к чудовищу.
Обратиться к Локи с просьбой присмотреть за опять вляпавшимся Тором Один даже не подумал. Со своим вторым… сыном… Всеотец находился не в лучших отношениях, которые с трудом можно было назвать вооруженным нейтралитетом. Очень вооруженным. И очень нейтралитетом.
И такое состояние тоже являлось следствием действий Одина.
Вздохнув, ас зябко передернул плечами, подтянул шкуру повыше и вспомнил начало своего самого блистательного фиаско. Когда он понял, что его отцовская любовь, ну или то, что он ею считал, начала покрываться трещинами, обнажая истинное отношение к приемышу?
Скорее всего, после визита в Муспельхейм.
Он смотрел, как дико и неудержимо танцует Локи, выбивая брызги лавы из поверхности раскаленного озера, как хохочет, искренне наслаждаясь каждым мгновением, проведенным в этом кипящем кошмаре, ничуть не уступая пляшущему рядом Сурту, и чувствовал… Да много чего чувствовал, и подозрение в этом длинном перечне шло первым номером.
Найденный в бесплодной ледяной пустыне отпрыск инеистого великана почему-то с самого детства был с огнем на короткой ноге, но ас не слишком на этом акцентировался, мало ли как наследственность могла сработать у потомка асиньи и ётуна. Однако танцы в лаве — это несколько иной уровень, а уж когда потерявший кусок рога Сурт начал славить Локи…
Один смотрел на горделиво расправившего плечи сына, на губах которого играла странно жестокая ухмылка, на то, как пылают его глаза, такие же оранжево-золотые, как лава под ногами, и не знал, что и думать.
За спиной Локи ухмылялся Сурт, оскалив зубастую пасть, и Один ненавидел его в эту секунду так, что ему казалось, что от мощи этого чувства начинают покрываться ледовой коркой стены. Остаток пребывания в этом мире прошел напряженно, Один ценой огромных усилий добился всего одной уступки по важному для него вопросу, взамен поступившись со своей стороны некоторыми вещами, а Тор прилип к брату, не в силах совладать с любопытством и восхищением.
А Локи вел себя безупречно, и даже Сурт не демонстрировал никакого негатива, невзирая на отрубленный рог.
И если во время танца Один видел ярость и гнев великана, направленные на Локи, откровенное желание убить, растоптать за потерю рога, то вот потом… Словно владыка Муспельхейма отбросил все свои мысли о возможной мести как несущественные. Словно нашел нечто такое, что разом сделало все эти планы мелочными и жалкими.
Одину очень не понравилось, как выделил Сурт слово «сын».
И очень не понравилось глумливое выражение его глаз.
Как показала дальнейшая жизнь — не зря.
Потом он с сыновьями приезжал в Муспельхейм еще несколько раз. Муторные, но крайне — жизненно — важные визиты, без которых ас с радостью бы обошелся.
Сурт все так же показательно ненавидел и презирал его… К Тору относился как к несмышленышу, одним видом заявляя: «А это что тут делает?» И только к Локи демонстрировал какие-то крохи настороженного внимания и даже уважения.
Даже когда увидел в его руках выкованное из собственного рога Сурта копье.
Особенно когда увидел.
Сурт смотрел на Одина с насмешкой, словно демонстрируя знание общей для них тайны: горькой, постыдной и просто отвратительной. И с каждым этим взглядом ас все больше и больше ненавидел великана и все чаще срывался на Локи, видя в мерцающих то сапфирами, то расплавленным золотом глазах приемыша насмешливое понимание происходящего.
Юноша был все так же подчеркнуто вежлив, все так же обожал мать, любил Тора и снисходительно относился к остальным братьям, и ас все не мог понять, что же его беспокоит. Пока однажды не дошло.
Локи стал слишком вежливым.
Он и до этого не особенно радовал проявлением сыновьих чувств, иногда Один ловил себя на том, что под внимательным взглядом Локи чувствует себя так, словно проходит какое-то испытание. И совершенно не справляется.