Третий меморандум

— Через год будем принимать решение о вашей дальнейшей судьбе. В зависимости от поведения. Если будут какие-нибудь эксцессы, не дай бог, кого покалечат — вплоть до высшей меры. Ясно?

— Ясно. -ответил заметно поникший физрук.

— Ну, управляйтесь, — разрешил Казаков и, расшвыривая водоросли сапогами, направился к катеру.

— Товарищ, э-э, товарищ! — закричал ему в спину опомнившийся физруук. — Может, вы по острову пройдёте, проинспектируете?

— некогда. — высокомерно ответил Казаков. Они со следопытом залезли в катер и отплыли. На берегу друг против друга насторожённо застыли две скульптурные фигуры, нелепая личность обществоведа маячила невдалеке.

— Гектор и Ахилл, — пробормотал Координатор. — Бронза, натуральная величина...

ДНЕВНИК КАЗАКОВА

"... 27 августа. ... Заехали ещё на Соловец, навестили Красовских. Живут, хоть и трудятся от восхода до заката. Огородик, он верши соорудил на приливной полосе, опять-таки съедобные черви... Угостили копчёным — вполне. Нудно нашим сказать,ч то зря мы приливной фауной манкируем. Типа закуски к пиву — вполне ничего. Татьяна в положении, парень всё-таки дурной. Через два месяца — не забыть! — её нужно переправить сюда, а ему подбросить полушубок. Всё-таки почти ни за что страдает. Так хорошо поплавали, с вернулся в город и началось! Наорал на Голубева, что его преторианцы расхлюстанные ходят. Если они, сказал, закон и порядок, то должны отличаться от штатских; а если они пьянки, драки, стрельба и расстегнутые рубашки, то мы их к чертям собачьим поразгоняем и наберем новых, вплоть до командующего. Красный Голубев понеся ижицу прописывать своему войску — ему совсем грустно, его больше никто не любит...

Ладно, впрочем, надо кончать с полевением. Сегодня подниму вопрос о награждении отличившихся в боях.. Легионеры плетутся сквозь сайву. Сазал Кондрашову, чтобы увеличил дневной переход: нужно, чтобы самое позднее 3-го тиберия были в столице, а потом, чтобы они так выдохлись на марше, чтобы ноги отваливались...

Одна радость: Фомин и Луконин собрали ударный сельхоз-отряд в сорок пять человек для подмоги нам на уборке урожая, а то аграрии уже зашиваются. У нас ведь возникла наглая мысль чать поля по второму разу засеять: может, успеем второй урожай снять?"

ХРОНИКИ ГОЛУБЕВА

"... Была учреждена медаль "За победу над рокерами" лвух степеней, соответственно серебряная и бронзовая. Разумеется, в расплав опять пошла посуда из Димина, что дало повод группе "стажёров" говорить о наступлении на культуру. Они даже начали собирать подписи под декларацией с требованием не трогать "материальное наследие древних культур", но с треском опозорились, поскольку на 176-й день группа охотников с Клюкалки (вернувшись в город, Охотники на другой же лень приступили к своим обязанностям) обнаружила в сайве на северо-востоке третий замок ( Алёшин), и материального наследия стало даже слишком много. .. Медаль имела голубю ленту с одной или двумя белыми полосками в середине — цвета государственного флага. Награждены ею были все, принимавшие какое-либо участие в боевых действиях, вплоть до экипажа "Тариэля", всего 131 человек, включая сюда меня, координатора Казакова, консулов Крайновского, Танеева и Фомина. Медалью 1-й степени из этих 131-го были награждены 34 человека — все оставшиеся в живых ополченцы-рабы и несколько особо отличившихся котят, Охотников и Следопытов. Я считаю крупной несправедливостью, что из 9 котят, конвоировавших легионерских пассий в столицу, были наргаждены лишь двое: какова бы ни была степень их вины, в войне они участвовали, этого не отнять. Впрочем, я надеюсь добиться пересмотра этого решения.. Ордена были розданы скупо: на этом же Совете мы добились разделения его на 3 степени, так что Славу 1 степени получил один паренёк из новых посёлков, первы й из ворвавшихся в город и оставшийся в живых; орден 2 степени — Юра Хонин, вместе со мной атаковавший 4-ю башню, лично убивший 2-х врашлв на моих глазах и первым ворвавшийся во дворец; ещё пять человек, из них один ополченец, награждены орденаи Славы 3 степени. Таким образом, Хонин стал кавалером двух орденов Славы и сержантом (вместо разжалованногот Затворнова)... Казаков выдвинул проект сооружения в Рокпилсе грандиозного по нашим масштабам монумента Павшим, и через два дня Кеслер представил проект. Нужно отдать должное казаковскому протеже — проект почти всем понравился...

На следующий день, вечером 26-го числа, я снова отбыл из столицы на север — нужно было организовывать вооружённые силы в новых посёлках. Я находился там до середины тиберия — принимал и устраивал на службу порознь прибывавшие из Первограда тройки котят, среди которых был и "новомосковские" штрафники; отправлял в Первоград "обменные" тройки набранных в посёлках котят-новичков (с подругами жизни и без оных); следил за подготовкой Следопытов, согласовывал с Советом и местными властями военных комендантов. Поэтому я не мог детально следить за происходящим в столице, в том числе за Тиберианским процессом легионеров..."

Ещё с утра погода, видимо, сжалилась и над изнемогавшими от пекущей жары людьми и над планами экспериментального посева. Небо заволокли, грузно навалившись с моря, серые смутные тучи, похолодало, пошёл редкий дождичек, казавшийся верхом блаженства всем этим сотням продаренных до печёнок работяг. Сразу всё завертелось в ударном темпе: у дальней Точки ударные бригады гуманитариев "Епископ Беркли" и "Три поросёнка" (а вот посёлкам они все ещё не придумали имён!) добирали рожь, а возле Кремлся чумазые аграрии Крапивки гоняли туда-сюда минитехнику. Среди минитехники довольно бодро передвигались две одвуконные бороны — пора было экономить горючее и частично переходить на гужевую экономику, благо 1 тиберия из Рокпилса и Коннезаводска прибыл небольшой табун с полудюжиной конюхов и конюховых жён. Дошли почти без потерь, только ночью, неподалёку от озёр, двух лошадей задрали обезбяны.

Погода сжалилась и над легионерами, этим дождливым днем 3-го тиберия вступившими на окраины Первограда. Колонна за колонной, таща медлу собой тонкий ствол, они, шаркая ногами, втяшивались в город: грязные до отвращения, худые, заскорузлые, с потухшими глазами, совершенно не страшные, а жалкие и противные. Их конвоиры, охотники Кондрашова, выглядели немного лучше и тоже валились с ног; они восемь суток делали переходы по пятьдесят километров, по еле намеченной колее машинной тропы в вонючих и опасных дебрях сайвы.

Они двалды отбивались от маленьких, к счастью, обезьяньих стай, но одного легионера все-таки загрызли — пленники не могли убегать и обороняться, они были по десятеро привязаны к палкам. Его обрубили, как плод с дерева, и потащились дальше...

Пленных окружила новая охрана — чистенькие, свежие, выспавшиеся Следопыты.

— Отдыхать, — сказал Казаков охотникам. — Неделю отдыха при сохранении пайка. И.. молодцы, ребята!

— Вы даже не представляете, какие мы молодцы, — пробурчал Кондрашов. Ему было лестно он вспомнил почему-то, как, когда они стояли лагерем в километре от гуманитарных посёлков, тамошние жители в сумерках пробирались к ним предлагали по литру браги на нос за каждого легионера, "совершившего попытку к бегству"...

— Этих, наерное, прямо так на остров и отвезем, — раздумчиво проговорил координатор, глядя на цепочку узников, как стоявших, так и упавших вокруг своих бревен и напоминающих гравюры Гойи. — Влезут они в шаланду вот так? А там отвяжем...

— Встать! — новые конвоиры забегали вокруг, запинали ногами. Казаков со вздохом отвернулся и, вспомнив что-то, пошёл к моторному причалу. Ему нужно же было допросить всех рокерских баб лично, как он мог забыть! Ничего, успеет сгонять, пока этих погрузят... Да, и ещё ведь надо узнать, как бывшая фамилия "герцогини", хотя это уж было бы слишком мелодраматично. Герцог, его жена, Мохов и еще полдюжины рыцарей-ренегатов были вчера вечером на грузовике привезены сюда из Рокпилса и помещены в карцер. Их, конечно, нужно было держать отдельно от легионеров — по крайней мере, Мохова с товарищами...

Ценой прокурорских мотаний Валерьяна была тетрадка с пофамильным списком всех легионеров и кратким резюме преступлений. Казаков проглядел этот список: там не было интересовавшего его человека, а дамами Валери пренебрёг...

Совет был краток, все хотели спать: завтра вообще предстояло судебное заседание, обещавшее стать процессом века. Однако и краткое заседание затянулось до тех пор, когда безлунное небо, после заката частично очистившееся, совсем потемнело и засверкало звёздными россыпями. Касноглазые консулы (консулА, как по-морскому стал с недавних пор выражаться Стась), позёвывая, разбредались из конат заседаний.

— Валерьян, задержись, — вполголоса попросил координатор. Валерьян задержался; он плюхнулся обратно в кресло и принялся крутить в пальцах "беломорину". Он был изможден и страшноват.

— Как свидетели? — поинтересовался Казаков.

— Свидетели в порядке. — ответил Валери. Он привёз из своих странствий по Северу пятерых свидетелей, отмыл, откормил и поселил в лазарете. Главной функцией свидетелей завтра должно было быть совмещение фамилий, записанных в прокурорском кондуите, с конкретными носителями. — Чего ты хотел?

— Э-э... одна из панковских девиц — наша с тобою коллега, — Казаков внимательно разглядывал Чюрлёниса на стене.

— То есть как это — коллега?

— По сроку жизни, — пояснил координатор с армейским юмором. — Некая Евгения Малиновская.

— ну, я не знаю, Валер закурил. — Подожди? Так ты про всех это знаешь?

— Про всех. — подтвердил координатор. — Так вот, я и спрашиваю — что с бабами делать будем?

Валери оживился.

— А чего тут думать...

ДНЕВНИК КАЗАКОВА

"... 4 тиберия. То ест 5-е уже. Прошлой ночью весь Совет сладко посапывал, а я с этой Синей Бородой, как всегда, цапался по поводу предстоящего суда. Занимались любимым делом — в процессе площадной ругани вырабатывали соглашательскую платформу.

Наутро встал со всеми... охо-хо... Благословил следопытскую пятёрку, с геодезистами выступавшую а Алешину; благословил ударный отряд, приступивший к картофелеуборочным работам; пронёсся по службам — элеватор, рыбокоптильян, СМГ — слесаря получили из Рудного несколько металлических болванок ... Короче, в полдень начался сам Процесс... Да, на нашей Доске народного гласа перемены: картинка с лебедем, раком и щукой исчезла, вместо неё появилось изображение моего бюста с лавровым венком, пустыми зенками античной статуи и подписью: "Координатор Тиберий".

Итак, Процесс. Удобства ради решили: легионеров оставить на острове, судит заочно, потом вывозить их оттуда маленькими группами по местам отбытия наказания. За неимением желавших выступить в роли адвокатов, защита была разрешена Роману.

Валери начал и растекся мыслию по древу. Изложил большое количество леденящих душу преступлений, плавно перешёл к преступности самого рабовладельческого общества, а от него к преступности тоталитаризма вообще. Голубев извертелся на пупе. Впрочем, под конец его витиеватые обороты надоели всем, кроме свидетелей и депутатов. Потом выступил Роман: пытался доказать, что они, рыцари, были хорошие: что не видели других путей, что в эксцессах виноваты исключительно люмпенские, панковские элементы и он лично уже собирался от рабства переходить к демократическому феодализму. Потом вылез Собирайский, депутат от гуманитариев, и предложил половину легионеров расстрелять, а половину использовать на пожизненных каторжных работах. Тут выступил уже я: долго распинался об экономических преимуществах трудовых резервов и о том, как мы с Голубевым согласились на условия Мохова, а следовательно, морально обязаны и т.д., тем более, что эти типы на самом деле оказали услугу. Потом, как договорились, Анатолий почесал в затылке и раздумчиво заявил, что душа-то его жаждет крови, но слепая месть — плохое дело, и вообще... Короче, где-то к трем обсудили легионеров. Ещё час потребовался на баб, потому что Вика неожиданно предложила: вообще их освободить (без избирательных прав; вроде бы мы, злыдни, накинулись на женщин, которые больше жертвы условий, чем преступницы; ну-ну, Валерьянушка...), а Левченко предложил сослать их пожизненно на Дикий берег, чтобы не возиться. Как-то любят крайне левые крайне правые упрощённые решения. Чтобы не возиться.

Когда окончательно охрипли, перелаялись и пошли по третьему кругу абстрактно-теоретических дискуссий; когда экс-герцога начала бить мелкая дрожь, потому что он всерьез вообразил, что его жизнь зависит от того, будет ли тоталитаризм признан абсолютно неприемлемым или его признают неприемлемым лишь условно; когда консульские депутаты уже перестали соображать, где они находятся, а Маркелов отключился от связи, попросив вызвать его, когда дело дойдет до голосования — вот тогда, по отрепетированному ночью сценарию, мудрый вождь демократии Синяя Борода попросил слово для компромиссной резолюции; мудрый отец нации Тиберий Александр Цезарь (сволочи!) это слово ему дал, и Валерьян изложил наш заранее припасённый паллиатив, якобы только что пришедший ему в голову. Я поступил немного нечестно: наблюдая Викино настроение, я внёс поправку в интересах баб, Валерьян дико поглядел, но согласился. Наконец, около пяти часов состоялось решающее голосование. Против нашего проекта было три голоса: Левченко, Шамаев и Сидоров. Как сказал бы Малян, закономерное слияние. Вика воздержалась в части, касающейся баб, но в общем и целом предложение прошло.

Итак: мы имели 114 легионеров и 34 их подружки. Десять самых кровавых личностей (из них шестеро, нападавших на Новомосковск) приговорены к расстрелу. Напротив, герцог с женой, Мохов и ещё шесть рыцарей — к бессрочной ссылке на Дикий Берег. Остальные 96 — к различным, от 7 до 15 лет срокам каторжных работ. Мне поручено разработать положение о каторге, до оформления этого положения рокеры посидят на островке. Бабы разделены натри части: 16 замеченных в жестокостях с рабами безусловно приговорены к 3-м годам каторги; остальным разрешено выбирать между тремя годами каторги и такой же ссылкой на Дикий.

Вечером вывезли с острова смертников. Кое-кто выл, целовал сапоги, кое-кто сопротивлялся, пришлось усыпить. В полночь расстреляли их в овраге ручейка Неглинный за чертой Кремля. Все свидетели и депутаты попросились присутствовать, так что я не стал уж напутствовать бедные души, отправляющиеся через космос домой. Ничего особо привлекательного в расстреле нет... Завтра из там и закопают.

Итак, в конечном счёте вследствие Августовской войны полегло около 70-ти человек. В пересчёте на общее количество населения — больше, чем во Второй Мировой войне. Да, поиграли в солдатиков и судей... Всё, спать! Завтра поплыву на Дикий — посмотреть, как панки живут..."

Белые волокна облаков неслись на светло-голубому небу, дул прерывистый ветер. Жара спала, но погода оставалась совершенно по-летнему тёплой. Казаков стоял у перекинутого на борт "Тариэля" мостика, просунув руки под ремень портупеи. Тёплая металлическая громада катера мягко покачивалась, тёрлась о сви, то поднимая, то опуская мостик. Мимо координатора протопала процессия: важный следопытик ростом Казакову по плечо, с непропорционально большим автоматом; герцог со своими верными рыцарями, они несли тощие мешочки — там был минимум продовольствия, орудия, семена, отрезы холста — обычный набор ссыльного; лесят живописных девиц, опасливо косившихся на Казакова и запахивавших дырявые свои хламиды. В мешках у девиц были добавочно — одеяла. Впрочем, на месте их, очевидно, всё равно отберут славные рыцари... или не отберут? Три девицы даже попросились в ссылку бессрочно, чтобы разделить ее со своими хахелями. Декабристки. Валерьян и Голубев имели по этому поводу смущённый вид: у первого это не лезло в психологические рамки, которые он давно определил шлюхам, у второго подрывало основу представлений о благородстве, чести и внутреннем законе... Замыкало шествие еще два Следопыта, оставшиеся двое уже возились в чреве катера. Беременная на шестом месяце герцогиня Елена была оставлена в Первограде для успешного разрожения, на этом настояла Вика.