Шин оглянулся, уперся в торжествующий взгляд Таюи, всем своим видом говорившей: 'Помнишь мои слова?! Я же знала, с кем мы будем иметь дело!', и тяжело вздохнул.
— Да уж, Айдо какой-то неправильный шиноби, всегда старается довести дело до логического конца... Вот стал бы он Каге какой-нибудь Скрытой деревни — с удовольствием туда переселился. Парень он хороший, только опыта не хватает... И Акиру, глядишь, подучил бы...
Шин последний раз тяжело вздохнул и твердой рукой направил корабль в единственную подходящую для стоянки большого количества кораблей бухту на пять дней пути окрест. Существованием такого места шиноби по прибытии почему-то не озаботились...
Заходящее солнце окрашивало поверхность моря во все оттенки красного, удивительно гармонируя с цветом волос Таюи, стоящей на носу судна. Ветер шевелил ее прическу, иногда попадая в такт волнам и создавая впечатление, что девушка — лишь еще один блик, отраженный водой, застывший в неустойчивом равновесии между миром людей и стихией... И только от тебя одного зависит, уйдет ли он в породившую его пучину, последним взблеском немного отодвинув наступающую тьму, или доверчиво ляжет в твою ладонь, осветив мягким светом линии твоей судьбы и меняя их к лучшему...
Первой от наваждения освободилась Тен-тен, фыркнула было насмешливо и тут же смутилась и залилась краской стыда, осознав неуместность подобного звука. Но вслед за этим зашевелились и остальные. Шин хмыкнул, и с улыбкой пробормотав 'Эх, Айдо, Айдо... Вот будь я лет на тридцать моложе — обязательно бы увел у тебя девушку', последний раз переложил штурвал. Из-за скального выступа медленно показалась широкая гавань с берегом, покрытым блестящим, ало-золотым в лучах солнца песком... и десятком кораблей, стоящих на якорях.
— Итак. Слушайте, пожалуйста, внимательно. Шин-сан, направьте нас к кораблям противника и снизите скорость. Гай, Ли-кун, вы заходите слева, Шино, я и Киба — справа. Неджи и девушки — по центру. Есть вопросы? Отлично, тогда — начали!
Вторая попытка Куренай проявить тактические навыки джонина оказалась более успешной. Фланговые группы достигли цели одновременно с центром и, подобно соколу, падающему с небес на беззащитного цыпленка... нет... как пылающий меч архангела, низвергающийся на голову грешника... тоже нет... скорее, как слон, зашедший по случаю в лавку китайского фарфора прикупить чайный сервиз, рухнули на противника...
— Давай, Ли! Вместе! КОНОХА ЦУМУДЖИ СЕНПУ! — И попавшийся на пути немаленьких размеров судно медленно складывается пополам, роняя с такелажа кричащих людей...
— Хидзюцу: Муши Дама! — И с противоположного конца стоянки возвращается будто отраженный вопль панически бросающихся в воду от волны жуков, накатывающихся на палубу и жрущих все на своем пути...
— Гатсуга! — И очередная груда щепок, только что бывшая кораблем, обзаводится гигантской пробоиной по ватерлинии, куда немедленно хлынули, казалось, все волны Великого Океана разом...
Юхи Куренай сложила ладони в печать концентрации, пристально вгляделась в трехмачтовик, стоящий ближе всего к ней... и его команда вдруг расхватала мечи, топоры и все, что хотя бы было похоже на оружие, на мгновение замерла... и принялась исступленно крушить собственную шхуну, на которой было прожито столько славных пиратских деньков...
Тен-тен, сосредоточенно нахмурившись, достала из рюкзачка очередной свиток, подала на символ чакру... И вихрь остро заточенного железа смел все на своем пути. Один корабль — пара свитков запечатывания, а сколько их запасено у фанатичной поклонницы холодного оружия — доподлинно не знал никто...
Неджи перемещался по периметру своего судна и методично сбивал Джукеном лезущих на борт пиратов, решивших убраться из этого дурдома на новом средстве передвижения. Иногда он включал бъякуган, контролируя занимающуюся тем же самым Хинату. На его губах играла легкая улыбка — химе клана хорошо усвоила его уроки...
Над всем этим возвышался Шин, философски созерцающий близкий берег и сплошную массу бандитов, выбирающихся из воды и немедленно задающих стрекача к недалекому лесу. Стоящая рядом Таюя расслышала очень тихое 'Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, все — суета сует и томление духа!' и непроизвольно дернулась, будто ее кто-то куда-то позвал...
Спустя несколько минут все было кончено. Тяжело дышащие, скорее от накала эмоций, чем от усталости, шиноби снова собрались у рулевого помоста на своем корабле.
— Видали, как мы их! С одного удара корабль потопили! Мы круты, да, Акамару?!
— Вынужден согласиться с тобою я — техники свои на целях столь больших ни разу не применял до сего. Познавательно это было весьма!
— Команда восемь, команда Гая, миссия выполнена! Замечания получите по возвращении в Деревню! Шин-сан, вы довольны результатом?
— А?.. Что?.. Ах, да. Конечно. Все будет хорошо... когда-нибудь...
Все примолкли, обдумывая прозвучавшие слова, и в установившейся тишине удивительно отчетливо прозвучал голос красноволосой:
— Вот ведь... А я боялась, что у нас ничего не происходит... Теперь мне будет что рассказать Айдо, когда он вернется. Ему придется слушать меня очень долго...
У Тен-тен и Хинаты в груди одновременно запылал прежде неощутимый огонек. Для одной из них подобное ощущение до сегодняшнего дня не было знакомо, а вторая была ошеломлена новыми оттенками, которыми заиграло почти забытое за полтора года чувство. Оно стало более рельефным, более глубоким и более... взрослым...
Тен-тен нахмурилась, Хината уронила взгляд на доски палубы, Таюя, заметив все это, попыталась прищуриться так же, как это получалось у Митараши-сан... И совершенно независимо друг от друга в головы девушек пришла одна на всех мысль: 'Так вот ты какая — Настоящая Ревность!'
Глава 16
Я сидел в шезлонге под раскидистой пальмой и сквозь солнечные очки щурился на двойную звезду, исполнявшую тут роль дневного светила. Рядом на обшарпанном пластиковом столике из уличной кафешки на пересечении Международной и Энгельса исходило жаром блюдо, с горкой заполненное мясом. Тонкие струйки ароматного перегретого пара, будто торопясь и отталкивая друг друга, забирались в ноздри, вызывая слюноотделение и подготавливая язык и нёбо к моменту, когда во рту наконец окажется источник этого головокружительного запаха... В это миг зубы, прокусив верхнюю, стеклянисто хрустящую корочку, наконец выпустят на свободу буйство вкуса и аромата, перенапрягая рецепторы попытками разобраться в своих оттенках. Чего больше в этой капле сока, упавшей на язык — специй? Или же мастерства и умения повара?.. А кость? Только ли она — не особенно съедобная часть аппетитного кусочка? Или фундамент, который с честью держит небоскреб непередаваемых ощущений от по-настоящему качественно приготовленных свиных ребрышек на гриле?..
Рука будто сама по себе протянулась к столику, но внезапно замерла, кончиками пальцев ощутив холодные капли. Рядом с блюдом плакала прозрачными слезами конденсата, стремясь уравняться температурой с окружающей средой, стеклянная кружка с пивом...
О, этот темный лагер!.. Черный, как мрачная бездна греха, 'Шварцбир'!.. Будучи пролитым на дубовую лавку, ты сливаешь в крепких, неразлучных объятиях с этой лавкой крепкие зады баварских крестьян и их не менее крепкие рожи — за то, что посмели тебя пролить в место, иное чем страждущая глотка!.. О, как далеко до тебя всем тем перекарамеленным суррогатам, что осмеливаются выбираться из потаенных глубин порошковых заводов! Оскверняющими имя твое и твоего светлого брата-близнеца, похожего на сгусток янтаря, будто отдающий сохраненное тепло солнца окружающему промозглому октябрьскому вечеру, но при этом нежно ласкающему приятной прохладой!.. Как трудно тебя встретить и легко потерять! Хоть раз ощутив этот горький и парадоксально сладкий, как жизнь ради самой жизни, вкус, больше невозможно жить по-старому, но что будет дальше — зависит только от тебя...
Секунды, замершие вокруг в почтительном внимании, вновь отправил в бесконечный невозвратный бег глухой стук. С пальмы на стол упал очередной банан, издевательски бликнув ярко-желтым боком с маленькой красно-синей наклейкой 'Salsa Banana Ecuador'...
Я вздохнул, обгрыз очередное ребрышко и запустил костью в сторону красных глаз, беззвучно таращившихся на меня из недалеких кустов. Как и всегда, глаза озадаченно моргнули, но больше ничего не произошло.
— Эх ты, Лихо Одноглазое... Хотя прости, глаза два... Но это пока! Вот разозлишь меня, поднатужусь и сделаю тебя великим полководцем Российской Империи, проигравшем все сражения, но выигравшем войну! Ну чего ты все время в кустах сидишь, съел не то что-то? Вышел бы, посидели, поговорили под пивко... Больше ведь не с кем...
Красные зенки еще раз недоуменно моргнули и растворились в кустах, как и всегда, когда я переставал притворяться, что разговариваю сам с собой...
Я поднял глаза на солнца, которые немного сдвинулись к краю непроглядно-черного неба, и цокнул языком. Мне кажется, или в последнее время чернота чуть опустилась? Интересно, конечно, но времени разгадывать эту загадку совершенно нет. Залпом прикончив остатки амброзии в кружке, подарил банану подозрительный, а блюду с мясом тоскливый взгляд... Конечно, и банан из ящика овощного рынка на вокзальной площади, и ребрышки от духанщика Рафика Самуиловича... Да и пиво пробовано один-единственный раз, когда студент-сосед по комнате был командирован по обмену опытом в Германию, и с тех пор память о вкусе пенного напитка изрядно стерлась... Но с каким бы удовольствием я остался бы здесь — с пивом, с мясом... Да даже с бананом! Однако...
— Айдо... Айдо! Да Айдо же! Вот сколько раз тебе говорить — не спи во время тренировок! Ты должен прислушиваться к миру вокруг себя и ощущать природную чакру! А ты чем занят?! Впрочем, ладно, обсудим это после. А сейчас — время обеда!
Я открыл глаза и не смог сдержать страдальческого стона — такой разительный контраст был между страной мечты и жестокой реальностью, грубо стучащейся в двери посредством пучка иссиня-черных листьев в лапе ленивца...
— Нама, ты хоть лапы мыл, перед тем, как их срывать? — Наивная попытка увернуться от угощения позорно провалилась.
— Все я мыл. Ешь давай, с сегодняшнего дня переходим на полуторную норму!
— О, Ками! За что?!
— Нет времени объяснять, просто ешь листья! — В глазах ленивца сверкнуло веселье, но тон остался непреклонен.
— По-моему, времени у нас как раз вполне достаточно. — Недовольно пробурчал я. — Уже пять месяцев жру эту траву...
— Так... Хватит жаловаться! Как еще ты планируешь получать природную чакру?! Мы не жабы, которые любят обмазываться свежим маслом и медитировать! Персонального источника у нас нет, а, раз ты смог нас призвать, значит, и способы наши тебе подходят. Сам виноват, зарубил наиболее разумный проект! Так что заткнись и жуй!
— Как-как... Как в прошлый раз... Вкинул бы своей, а там бы я уж и сам быстренько 'открылся для мира' и 'развил чувствительность'... — Понимаю, что деваться-то, в общем, некуда, но последнее слово должно остаться за мной... Приняв у Намы инсталляцию 'Осенний чувственный букет' в вариации для дальтоников-мизантропов, крепко-накрепко зажмурился, постарался как можно четче вызвать в памяти недавнее буйство запахов и бодро захрустел.
...В общем-то, на самом деле все было не так страшно. На вкус это напоминало помесь свежего капустного листа с сырым тестом и, по видимому, содержало в себе все необходимые молодому организму витамины, белки и микроэлементы. Каких-то проблем в себе я не замечал, ленивцы, вон, умудрялись на такой диете по тридцать метров вымахивать... А черенки и прожилки по вкусу были похожи на косточки кильки в томате, распаренные в автоклаве при консервировании... Но как можно пять месяцев хрустеть капустным листом и оставаться при этом нормальным, я вас спрашиваю?!..
Во многом именно такая диета вызвала невероятный прорыв — возможность посещать свой внутренний мир по собственному желанию. Насколько я знаю, такими талантами никто, кроме клана Яманака, не отличался, шиноби в массе своей мало обращали внимания на такие бесполезные в бою вещи. Да и не всем должно быть особо приятно заглядывать внутрь себя. Там ведь сохраняется все — и хорошее, и дурное... И то, что ты, возможно, стараешься забыть — все это не замедлит показать самый беспристрастный и неподкупный судья — ты сам...
Что уж это такое — просто отображение моих мыслей и разума в целом где-то внутри мозгов, некое осознанное сновидение или вообще особое пространство, изначально присущее каждому — я так, к стыду своему, и не разобрался. Все же, как я наглядно убеждаюсь в последнее время, шиноби не зря такие нелюбопытные. Знать, что вот эту вот вещь, явление или технику ты не поймешь никогда, проживи хоть три жизни — немного... больно и неприятно. Проще сразу брать — и пользоваться. Понимаю Орочимару — это изрядно бесит...
...В первый раз я попал во внутренний мир во время очередной, неведомо какой по счету медитации. Тогда как раз Нама ударился в эксперименты, большую часть, как, например, обмазывание кашицей из полупережеванных ленивцами листьев 'с целью открытия на твоем теле точек для взаимодействия с природной чакрой' мне удалось зарубить на корню. Но отмахаться от поедания листьев, растущих близко к земле, которые в пищу не годятся из-за своего отвратного вкуса, я не смог. И вот, напичканный этой мерзкой травой, со слезами на глазах, выбитыми жуткой горечью во рту, мне вдруг так захотелось оказаться в месте, где никто не заталкивает в меня всякую дрянь, где я — по-настоящему хозяин... С этой мыслью я закрыл глаза... а открыл их уже на берегу очень знакомого озера с водоворотом в центре, которое сейчас было трудно охватить взглядом. Наверное, стоило бы рассказать, как я доблестно и отважно отправился исследовать это место и сколько новых открытий совершил, но... Врать самому себе — последнее дело, поэтому следующие полтора часа я... да, я жрал... И более того, я жрал... рамен. На пляже потихоньку росла груда пустых мисок, а я никак не мог сосредоточиться на том, чтобы пожелать себе быть сытым — и жрал... Пусть кинет в меня камень тот, кто полгода сидел на диете и не обнес холодильник в следующий же миг после ее прекращения! Покажите мне этого подвижника и я уверую!..
Конечно, чуть позже я и в самом деле погулял здесь. Я прошел пространство, заключенное в бетонный колодец исполинских размеров, от края до края, я разобрался, что все растения здесь — те или иные мои воспоминания... Я сидел на поляне, заросшей цветущей лавандой принцессы, останавливался около рощи Гая и Ли, подозрительно смахивающей на заросли древовидной анаши, таскал воду из озера к красному маку мамы, пока не хлопнул себя по лбу и не придумал небольшой родник рядом. Прикоснулся к цветку асфоделя, вползшему на самый край оврага, заполненного ими до краев. Нет, я не хочу говорить, чей он был... Подходил и к громадному кусту чертополоха, цветущим поразительно красивыми цветами, и к старой березе, все еще одетой нежной бирюзой... Недоуменно уставился было на рощу железных деревьев с розовыми лепестками, отдергивающими свои ветки, чтобы не поцарапать меня... Смущенно хмыкнул и отошел.
